у них не брали, то есть не завтракали и не обедали за табльдотом, а он предупреждал нас.
– Как не обедали и не завтракали? Нарочно вчера остались дома завтракать, чтобы глотку им заткнуть. Врешь ты, мусье! Мы дежене вчера, все труа дежене. Да переводи же ему, Глаша!
– Я перевожу, а он говорит, что один раз завтракать мало.
– Ну город! Совсем хотят взять в кабалу! В вертепах обыгрывают, в гостиницах насчитывают. Хоть бы взять английский ресторан, где мы третьего дня обедали… Ограбили. Нон, нон, прибавки за комнаты никакой… Рьян пур шамбр…[546] – размахивал руками Николай Иванович. – Мы кричим «вив ля Франс», вы кричите «вив ля Руси», а извольте видеть, какое безобразие! Дуз франк пур шамбр, и рьян!..[547]
Глафира Семеновна старалась переводить. Управляющий смягчился и обещался по франку в день сбросить за комнату. Николай Иванович продолжал торговаться. Кончили на двух франках, убавили франк за кипяток.
– Ах ярыги, ярыги! Ах грабители! – восклицал Николай Иванович, выбрасывая деньги по счету. – Ни копейки за это на чай гарсонам, швейцарам и девушкам!
Через час они ехали в омнибусе с чемоданами на станцию железной дороги. Глафира Семеновна сидела в углу омнибуса и дулась. Ей ни за что не хотелось уезжать, не отыгравшись в рулетку. Конурин, напротив, был весел, шутил, смотрел из окошка и говорил:
– Прощай, славный город Ницца! Чтобы тебе ни дна ни покрышки!
XXX
Ивановы и Конурин подъезжали к железнодорожной станции.
– Батюшки! Да это та же самая станция, на которую мы и из Марселя, и из Монте-Карло приехали, – говорил Николай Иванович. – Сказала ли ты в гостинице, чтобы нас везли на ту дорогу, по которой в Италию можно ехать? – спросил он жену.
– Сказала, сказала. А то как же? Прямо сказала: ля гар пур Ром[548].
– А разве Рим-то по-французски ромом называется? – удивленно задал вопрос Конурин.
– Да-да. Рим – Ром по-французски, – отвечала Глафира Семеновна.
– Фу-ты, пропасть! Такой город и вдруг по-хмельному зовется: ром! А еще папа живет! Стало быть, белый и красный ром-то оттуда к нам и привозится?
– Да почем же я-то знаю, Иван Кондратьич! Нас об винах в пансионе не учили.
– Та же самая дорога, что в Рим, что в Монте-Карло, теперь уж я вижу… – продолжал Николай Иванович, вынимая из кармана карту железных дорог и смотря в нее.
Заглянула в карту и Глафира Семеновна и сказала:
– Действительно, та. Вот Ницца, откуда мы едем, – ткнула она пальцем, – вот за красной чертой Италия. Видишь, написано: Италия? Вот мы так поедем в Италию, потому что другой дороги из Ниццы нет А вот по пути и Монте-Карло. Вот оно напечатано: Монте-Карло.
– Мимо вертепа, стало быть, поедем? – спросил Конурин Глафиру Семеновну.
– Мимо, мимо.
– Вот с удовольствием-то плюну на станции.
– И я с тобой вместе, – подхватил Николай Иванович.
– А как это глупо будет. Словно дети… – сказала Глафира Семеновна. – На котором месте ушиблись, на то и плюют. Совсем бородатые дети.
Остановились у станции. Носильщики потащили багаж. Сопровождавший омнибус человек из гостиницы стал спрашивать, куда сдавать багаж.
– Ром, Ром, Ром… – твердила Глафира Семеновна.
– В Ром или в Коньяк, но только вон из вашего славного города Ниццы, – прибавил, смеясь, Конурин.
Человек из гостиницы повел их к кассе, сдал багаж, купил им билеты до Рима и заговорил, что-то объясняя.
– На итальянской границе нужно будет пересаживаться в другие вагоны, – перевела Глафира Семеновна. – Но зато эти билеты действительны на четырнадцать дней, и мы по пути если захотим, то можем на каждой станции останавливаться, – весело прибавила она.
В голове ее в это время мелькнула мысль, что во время пути она, может быть, успеет уговорить мужа и Конурина сойти в Монте-Карло и остаться там часа на три до следующего поезда, чтобы отыграться в рулетку.
– Где тут останавливаться! – махнул рукой Николай Иванович. – Прямо в Рим. Из Рима в Неаполь, оттуда в Венецию – и домой…
– Да-да… В Рим так и въедем. Пусть ромом нас угощают… – подхватил Конурин и опять прибавил: – Скажи на милость, вот уж не думал и не воображал, что Рим – хмельной город.
Человек из гостиницы, исполнив свою миссию по сдаче багажа и покупке билетов, привел Ивановых и Конурина в залу первого класса, поставил около них их саквояжи и пледы с подушками и, сняв фуражку, остановился в ожидающей позе.
– Что? Пур буар теперь? На чай хочешь? – спросил, улыбаясь, Николай Иванович. – А зачем путешественников в гостинице грабите? Мы – рюс, вы – франсе, и должны в мире жить, потому что друзья, ами. Какое же тогда «вив ля Руси» с вашей стороны? На` вот полчетвертака. А больше не дам. Не стоите вы, черти!
Он дал мелкую серебряную монету.
Через несколько минут подошел поезд из Марселя, отправляющийся до итальянской границы, и супруги Ивановы и Конурин засели в купе вагона.
Когда поезд тронулся, Конурин перекрестился.
– Ни из одного города не уезжаю с таким удовольствием, как из этого, – проговорил он.
– Есть чем хвалиться! Молчали бы лучше. Ведь это же серое невежество, и ничего больше, – отвечала Глафира Семеновна. – Люди со всех сторон сюда на отдых собираются, благодарят Бога, что попали в этот благословенный край, а вы радуетесь, что уезжаете!
– Да как же не радоваться-то, ежели не пито, не едено столько денег здесь посеяли!.. А оставайся больше – еще бы посеяли.
– Решительно ничего не известно. Бывали случаи, что люди до последнего рубля проигрывались, потом ставили этот рубль, счастье к ним обертывалось – и они уйму денег выигрывали. Сколько раз я читала об этом в романах.
– Да ведь романы-то – враки.
– Ах, Боже мой! Да самим-то вам разве не случалось наблюдать, что во время проигрыша счастье вдруг обернется?
– Случалось-то случалось, что говорить!
– Ну а в Монте-Карло вы всего только один вечер и играли. Разве можно судить о своем счастье по одному вечеру?
– Так-то оно так… Это действительно… Это грех говорить… Ну да уж уезжаем, так и слава Богу.
– Ничего не значит, что уезжаем. Поедем мимо Монте-Карло, можно и остановиться в нем. Наши билеты поездные на две недели действительны. Уговорите только моего башибузука остановиться, – кивнула Глафира Семеновна на мужа.
– Глаша! Не соблазняй, – крикнул тот.
Поезд бежал по самому берегу моря, то исчезая в туннелях, то вновь выскакивая из них. Виды по дороге попадались восхитительные, самые разнообразные: справа морская синева, смыкающаяся с синевой неба, слева скалистые горы и ютящиеся богатые виллы на скалах, утопающие в роскошной зелени.
– Фу, сколько туннелей! – говорил Николай Иванович. – Полчаса едем, а уже семь туннелей проехали.
– А где мы, милая барынька, позавтракаем? – спрашивал Конурин Глафиру Семеновну. – Где адмиральский час справим? У меня уж в утробе на контрабасе заиграло.
– Да в Монте-Карло. Чего еще лучше?
– А разве там поезд так долго стоит?
– Да зачем нам знать, сколько поезд стоит? Вы слышали, что билеты действительны на четырнадцать дней. Выйдем из поезда с нашими саквояжами, позавтракаем, а в следующий поезд опять сядем. Здесь поезда чуть ли не каждый час ходят.
– Глаша! не соблазняй! – крикнул Николай Иванович. – Знаю я, к чему ты подъезжаешь!
– Да ровно ни к чему. Надо позавтракать где-нибудь, а с этими билетами так свободно можно это сделать. Зачем же голодом себя морить? Вышел в Монте-Карло…
– Отчего же непременно в Монте-Карло? Мало ли других станций есть!
– Другие станции маленькие, и неизвестно, есть ли на них буфеты, а уж про Монте-Карло-то мы знаем, что там и великолепные рестораны, и роскошные кафе… Выпьете там коньяку, позаправитесь хорошенько.
– Нет-нет. Лучше на какой-нибудь другой станции остановимся. Что нам роскошный ресторан! Колбаса да булка найдется – с нас и довольно. Только отчего мы с собой в запас не взяли колбасы? Ни колбасы, ни вина… Всегда с собой возили, а тут вдруг едем без всего.
– Да ведь ты же отъезд в одно утро скрутил. «Едем, едем…» Вот и едем как на пожар. Монте-Карло-то город, в Монте-Карло-то ежели остановиться, то мы и закусками, и вином могли бы запастись. Остановимся в Монте-Карло.
Николай Иванович вспылил.
– Да что ты с ума сошла, что ли! От этого игорного вертепа мы только уезжаем скорей куда глаза глядят, а ты в нем же хочешь остановиться! – воскликнул он.
– Игорный вертеп… Мы не для игорного вертепа остановимся, а для ресторана.
– Знаем, знаем. А от ресторана десять шагов до вертепа, – сказал Конурин.
– Ах, Боже мой! Да что вы, младенцы, что ли, что не будете в состоянии от игры себя удержать.
– Эх, барынька, человек слаб, и сердце у него не камень.
– Тогда я вас удержу…
– Ты? Ха-ха-ха! – захохотал Николай Иванович. – Да ты самый заядлый игрок-то и есть.
Поезд убавлял ход и приближался к станции.
– Monte-Carlo! – кричали кондукторы, успевшие уже на ходу соскочить на платформу.
– Вот Монте-Карло! Вытаскивайте, господа, скорей саквояжи и подушки, ежели хотите настоящим манером позавтракать, – засуетилась Глафира Семеновна, схватила саквояж и выскочила на платформу.
– Глаша! Глаша! Лучше подальше… Лучше на следующей станции… – говорил жене Николай Иванович, но она снова вскочила в вагон и вытащила оттуда на платформу дорожный баул и подушку.
Стал за ней вылезать на платформу и Конурин с своей громадной подушкой.
– Иван Кондратьич! Ты-то чего лезешь! Ведь это Монте-Карло! – старался пояснить ему Николай Иванович.
– Ничего. Бог не выдаст – свинья не съест. Ужас как есть хочется. Ведь вчера, до глубокой ночи проигравши в рулетку, так мы нигде и не ужинали, так уж сегодня-то хоть позавтракать надо основательно, – отвечал Конурин.