В ноябре Московское пехотное училище имени Верховного Совета практически в полном составе было брошено на передовую. Курсанты составили бригаду и воевали вместе с прибывшей из Казахстана 316-й дивизией под командованием Героя Советского Союза Ивана Васильевича Панфилова, а тем временем заместитель начальника училища и заместитель командира батальона отправились в Сибирь и собрали нас, пацанов…
— Так уже вы в 18 лет офицером стали?
— Еще не было 18-ти. Учились всего 10 месяцев: сначала в Новосибирске, затем прибыли в Москву, а когда зима закончилась, отправились в Солнечногорские лагеря. Спустя много лет я был там командиром полка, а потом будущий украинский министр обороны Александр Иванович Кузьмук в том месте служил. Впрочем, кажется, я отвлекся… 17 июля нас выпустили, в тот же день погрузили в эшелон и отправили на фронт. Наш батальон — на Волховский, а второй батальон сибиряков — на Ленинградский. Готовилась операция «Искра»…
— Прорыв блокады Ленинграда?
— Верно, прорыв… К этому времени, если вы помните по истории, пал Севастополь, и Манштейн с четырьмя дивизиями был переброшен из Крыма под Ленинград. Вместе с войсками Клюге он должен был прорвать оборону Ленинградского и Волховского фронтов, после чего, соединившись с финнами, так блокировать северную столицу, чтобы ни по воздуху, ни по морю, ни по Ладоге — никаким образом туда нельзя было доставить продовольствие и боеприпасы. Город Гитлер решил уничтожить и назвал эту операцию «Северное сияние».
— И вас, вчерашних десятиклассников, бросили в самое пекло…
— …где мы почти мгновенно сварились… Прибыв в расположение 177-й дивизии, подошли мы к штабной землянке. Только представились начальнику штаба, командир дивизии на лошади прискакал… «Что это за люди?» — спросил. «Бывшие курсанты, а теперь офицеры из Московского училища имени Верховного Совета», — доложил начштаба. Комдив коротко бросил: «В лес!».
Дмитрий Тимофеевич Язов. Фронтовая фотография, апрель 1944 года
На поляне уже стояло человек 400 офицеров. Нас пристроили, вышел председатель военного трибунала и зачитал смертный приговор младшему лейтенанту, как сейчас помню фамилию, Степанову за проявленную трусость. Он со своим противотанковым взводом стоял на шоссе и в разгар боя, когда на них поперли фашистские танки, испугался, убежал. Хорошо, сержанты-командиры орудий не дрогнули и атаку отбили…
— Сколько Степанову было лет?
— Где-то под 30. Его расстреляли прямо на наших глазах… После этого комиссар дивизии вновь зачитал присягу, напомнил, что нужно вести активную оборону (как раз вышел 227-й приказ Сталина от 26 июля: «Ни шагу назад!»).
— Как выглядел сам расстрел?
— Осужденного откуда-то привели, поставили перед строем, потом скомандовали: «Кругом!». Он повернулся… Заранее там была даже не могила выкопана, а какая-то торфяная выработка. Человек из НКВД выстрелил бедолаге в затылок, и Степанов упал лицом в коричневую лужу…
«В ставке Гитлера был наш человек покруче Штирлица…»
— От увиденного вам стало страшно?
— (Твердо). Нет, ни страха, ни жалости я не испытывал. Мы понимали, что это на самом деле был трус.
— Вы не спросили себя в тот момент: «А что будет со мной, если при виде наступающих немцев тоже вдруг побегу?».
— Исключено: у нас был такой подъем, что и думать об этом никто не хотел.
— А вы понимали, что в первой же атаке могут убить?
— Безусловно! Скажу честно: умирать в таком возрасте не хочется никому, тем не менее мы поднимались и шли в атаку. В первой же я был ранен…
— Куда?
— Снаряд, очевидно, упал прямо под ноги, ушел в глубину (мы воевали в болоте) и там взорвался. Волна меня приподняла и так бросила о пенек, что три позвонка были сломаны (компрессионный перелом), отбило почки. Полтора месяца я отлеживался в госпитале и, как говорится (слов из песни не выкинешь), оправлялся кровью. Тяжелое было ранение…
— Извините, перескочу… Наверняка вы знакомы с творчеством знаменитого перебежчика Суворова-Резуна… В своей книге «Ледокол» бывший высокопоставленный гээрушник пишет, что на самом деле Сталин хотел напасть на Германию первым и сосредоточивал на границе…
— (Перебивает). Это неправда — ну как Сталин мог такое планировать, если он знал реальную ситуацию? Дмитрий, в ставке Гитлера (открою вам этот секрет) был наш человек…
Дмитрий Тимофеевич Язов
— …ого, прямо в ставке? Это кто-то покруче Штирлица?
— Конечно, и мы хорошо знали, что представляет собой вермахт. Немецкая армия насчитывала семь миллионов 200 тысяч человек — обученных, подготовленных, а с венграми, финнами, румынами, болгарами и так далее — миллионов около 10-ти.
— Фронтовики не скрывают, что на фронте всем было страшно, но выпивали 100 граммов (а иногда больше) и шли в атаку, подхлестывая себя матом…
— Поверьте мне, это далеко не так. Русские привыкли немножко бравировать бесстрашием: вот, дескать, какие мы — выматерились, и сам черт не брат! Чепуха это…
На самом деле, поднимались с криком: «За Родину, за Сталина!» и молча, стиснув зубы, устремлялись вперед. Причем мы же не просто так — вдруг, ни с того ни с сего вскакивали. Проводилась артподготовка, потом артсопровождение шло: надо было идти близко за разрывами нашей артиллерии…
— А не попадали под свои же снаряды?
— Всяко бывало, но главное, что противник не мог поднять головы. Воевать мы под Москвой научились и особенно под Сталинградом. В ходе третьего крупного сражения — Курской битвы немцы уже ничего практически не могли. Модель — один из лучших гитлеровских генералов! — командовал группировкой, которая пробивалась к Курску с севера, а на южном фасе курского выступа к городу рвался Манштейн. Они хотели окружить семь наших армий, а противостояли им Центральный фронт Рокоссовского, Воронежский фронт Ватутина и в тылу — Степной фронт Конева.
В течение четырех суток немцы долбили наши позиции на северном фасе, но оборона была настолько хорошо организована, что продвинулись они всего на 12 километров — все. После этого Рокоссовский нанес по противнику удар двумя танковыми корпусами, восстановил положение и стал готовиться к наступлению. Вместе с Брянским и Западным фронтом, который находился севернее Центрального, он двинулся на Орел, а Конев и Ватутин — на Белгород. Эти два города были взяты 5 августа 1943 года…
— …и в тот же день Москва впервые салютовала своим храбрым воинам…
— Отныне освобождение каждого крупного населенного пункта отмечали салютом.
«Это была самая настоящая провокация: самолет Руста явно готовили»
— Вступив в бой с фашистами молодым офицером, вы сделали во всех отношениях блестящую военную карьеру, а в 1987 году стали министром обороны СССР. Это, замечу, произошло после того, как прямо на Красной площади (в каком-то километре от места, где мы сейчас беседуем) на легкомоторном самолетике приземлился 19-летний гражданин ФРГ Матиас Руст, после чего с позором был снят ваш предшественник Соколов. Как вообще такое ЧП могло произойти?
— Сейчас я уже могу сказать: в то время, когда пилотируемая Рустом четырехмоторная «Сессна-172» села на Красную площадь, Горбачев, председатель Совета министров Рыжков и министр обороны Соколов находились на заседании политического консультативного комитета стран-участников Варшавского Договора в Берлине. В Москве — никого: на хозяйстве остался первый заместитель министра генерал армии Лушев, но после того как в 1983 году над Сахалином сбили южнокорейский «Боинг», было принято решение по гражданским судам не стрелять.
Наши видели, что из Финляндии летит самолет. Сначала его заметила 6-я армия ПВО, потом «передала» Московскому военному округу. Над нарушителем прошли несколько истребителей, но если бы сверхзвуковой МИГ-29 на полной скорости промчался рядом…
— …«Сессну» опрокинуло бы воздушной волной…
— …да просто перевернуло бы — и все, но никто же не думал, что эта жестянка летит, чтобы скомпрометировать армию.
— Даже так?
— Да, я считаю, что Руста специально послали. Может быть, даже по договоренности с Горбачевым.
— Как интересно!
— Во-первых, самолет явно готовили: он имел два бака. Добравшись до Финляндии, пилот залил их полностью и мог не только долететь до Москвы, но и в случае чего возвратиться обратно в Гамбург без дозаправки, то есть это была самая настоящая провокация.
— Какую же цель она преследовала? Показать небоеспособностъ советских Вооруженных Сил?
— Этого я не знаю, но, видимо, одна из задач состояла в том, чтобы дискредитировать наше военное руководство.
— Что вы почувствовали, когда узнали, что в самом сердце СССР приземлился дерзкий юнец?
— В то время я был недавно назначенным заместителем министра обороны по кадрам. Сплю себе дома — и вдруг стук в дверь. (Поскольку телефон мы закрыли подушкой, чтоб не мешал, дозвониться мне не могли, так Саша, мой зять, достучался: «Срочно Соколов вызывает»). Приезжаю в ГУК (Главное Управление кадров. — Д. Г.) ночью, звоню по ВЧ министру — он ничего не знает, но с ним Ахромеев…
— …начальник Генштаба…
— Да. Он взял трубку: «Это я вызывал. В 10 часов утра тебе надо быть на Политбюро». Я вновь к Соколову: «Что подготовить?» — спросил. «Ну, возьми данные обо всех командующих, в первую очередь 6-й армии. Кто дежурил, кто вылетал».
— Предполагался разбор полетов?
— Конечно, собирались анализировать действия пилотов и пэвэошников. Докладывать начал дважды Герой Советского Союза, главный маршал авиации Колдунов, но Горбачев его оборвал: «Хватит болтать, мы уже это слышали». Затем слово взял Лушев — он и его одернул, и с командующим Московским округом ПВО маршалом Константиновым не церемонился. Потом Соколову сказал: «Сергей Леонидович, и вам надо определиться» — и объявил: «Все свободны!».