ь свой человек, вовремя уводящий в сторону от щекотливой темы. Он опередил журналистку и задал вопрос по поводу выхода новой книги, из-за чего они, собственно, и собрались. Его праведный голос прозвучал укором тем, кто пришел сюда копаться в личной жизни писательницы. Конференция была завершена на ноте, стремящейся ввысь — к новым книгам, новым свершениям.
Хорошее шампанское, ледяная финская водка, канапе с семгой и красной икрой всех объединили и примирили. К Валерии подходили за автографами, с просьбами об интервью, но всех оттеснило телевидение.
Затушив тонкую сигарету, Бахарева подставила лицо гримеру, который провел кисточкой по щекам, лбу и подбородку. Установили свет, и бойкий ведущий задал несколько вопросов известной писательнице, на которые та ответила со свойственной ей непринужденностью.
Заметив Мелентьева среди журналистов и приглашенных, Валерия не смогла скрыть удивления.
«Что он здесь делает?» — едва успела подумать она, как ее тут же отвлекли. Она смеялась, шутила, принимала поздравления, но неприятный осадок испортил настроение.
«Отчего мне не по себе? — стараясь избавиться от странного беспокойства, задалась она вопросом и вспомнила: — Сыщик! Какой черт его принес сюда? — она отвернулась, раскрыв объятия знакомому литератору. Громко заговорила, рассмеялась его плоской шутке, а сама решала, как лучше поступить. — Не буду его замечать! Пусть сам подойдет, если ему так нужно. Мне волноваться не о чем. У меня стопроцентное алиби».
Кирилл с фужером шампанского, выждав момент, когда Бахарева осталась одна, подошел к ней.
— Здравствуйте! — улыбнулся он.
Валерия изобразила изумление, но тоже улыбнулась в ответ.
— Разве вы читаете мои книги? — поддела она его.
— Читаю! — ответил вполне серьезно Мелентьев. — Пока, признаюсь, только одну.
— Какую же? — не убирая светской улыбки, спросила Лера.
— «В другом измерении», — ответил детектив.
Улыбка замерла на губах Бахаревой, но она довольно быстро оправилась от уколовшего прямо в сердце испуга.
— Почему именно эту? Вероятно, случайно попалась?
— Потому что у вас стопроцентное алиби.
От этих слов по пышному телу Валерии пробежала крупная дрожь. Завидев старого сквалыжного поэта, который отирался на всех фуршетах и занимался тем, что лил в глаза виновнику торжества бальзам душистый, а за спиной поливал словесными помоями, Бахарева устремилась к нему. Расцеловалась, благодарила до слезинок на глазах за то, что пришел. Поэт, признаться, даже опешил. Стоявшие рядом — тоже. Но он быстренько приосанился: «Мол, вот как! Писательница-то, если использовать современный бытовой язык, — крутая, а как ко мне бросилась! Потому что уважает и ценит мнение истинного знатока литературы!»
Однако отделаться от сыщика Бахаревой все равно не удалось. Он спокойно переждал эту несколько затянувшуюся сцену.
— Простите, что появился не совсем кстати, — начал он, когда поэт, выслушав благодарственную тираду писательницы, принялся с утроенной энергией поглощать канапе.
— Вы не склонны к истинной самооценке своих действий! — резко бросила Бахарева. — Вы появились не «не совсем кстати», а совсем некстати! Простите! Я более не могу вам уделить ни минуты, — колыхнулась она своим пышным телом.
— Я звонил вам, предлагал встретиться в удобное время, но вам все некогда было… — мягко напомнил Кирилл и добавил жестко: — А теперь некогда мне!
Бахарева приподняла левую бровь и с презрительным недоумением взглянула на детектива: «Что вы себе позволяете!» Синие глаза Мелентьева светились иронией. Бахарева изящно фыркнула, отвернулась и успела сделать только шаг, как услышала: «Хильдегарда…». Она замерла, затем развернулась, точно танк на марше, свернув на пол большое блюдо с нанизанными на шпажки кусочками фруктов.
— Что вам от меня нужно?! — сузив глаза до появления глубоких морщин, спросила она.
— Поговорить!
— Прямо сейчас?! — махнула она с негодованием руками и случайно стукнула по голове официанта, наклонившегося за рассыпавшимся по полу десертом.
— Простите!
— Успокойтесь! — тихо обронил Мелентьев. — Я подожду окончания фуршета.
— Спасибо за одолжение! — прошипела Бахарева и тяжелыми шагами направилась к гостям.
Валерия выпила водки — не взяла. Противная дрожь в руках не унималась.
«А что такого случилось? Ну, читал он «В другом измерении» и что? Ну, встретился со старой грымзой Хильдегардой! Ну, она ему наплела! У меня — алиби!» — повторяла спасительное слово Валерия, но дрожь в руках не унималась. А тут еще бурное писательское воображение быстро соорудило зал суда и усадило за решетку Виктора и ее! А потом, будто наяву, возникли глаза Гаррика… большие, печальные, укоряющие, страшные… и удивленные, полные мольбы и непонимания глаза сына…
Валерия пошатнулась, удержалась, схватившись за край стола.
— Лера, что с тобой? — обратилась к ней приятельница.
— Ничего страшного! Сегодня магнитные бури… давление, наверное, немного поднялось… пустяки!
Фуршет окончился. Валерия пожала руку последнему гостю и оглядела зал в поисках детектива. Тот поднялся с узкого диванчика.
— Пойдемте! — по-деловому сухо бросила она. — Спустимся в бар. Там сейчас немноголюдно.
Кирилл, словно послушный сынок, последовал за очередной потенциальной убийцей Рахманиной. У детектива не было доказательств — только предположения — правда, в избытке. Следовательно, ему требовалось каким-то образом вывести убийцу из самодовольного состояния покоя и любования своей ловкостью: убил и растаял как дым — ни следа, ни отпечатка… Все продумал, все предусмотрел…
— Ну и? — бросая на низкий стол пачку сигарет, обратилась к детективу Валерия. — Стакан минеральной! — ответила она на немой вопрос подошедшего официанта.
Кирилл заказал кофе.
— О чем будем говорить? — продолжила Бахарева.
— Я прочел в черновиках Рахманиной кое-что о вас…
— Поверили! — с насмешкой прервала его Валерия.
— Встретился с Хильдегардой Пундус.
— Она меня ненавидит! Что же она может сказать обо мне?
— То, что вы хотели любой ценой стать Бахаревой!
— Начинается! — нервно покрутила сигарету Валерия. — Жаклин не может мне простить, что я вышла за муж за Гаррика, забывая при этом, что причиной ее развода с ним была не я, а Николай Лютаев. Сами посудите! Гаррик должен был ждать, уживется ли Жаклин с новым мужем или опять вернется к нему?
— Жаклин, как я понял, прочитав черновики, совсем по-другому рассматривала эту ситуацию… Вспомните сами! — предложил Лере детектив. — Впервые вас привела в дом Бахаревых Илона. Вы были потрясены великолепием квартиры, портретами предков и тем, что какая-то опереточная девчонка, даже не умеющая оценить всей прелести называться Бахаревой, попала в эту семью. Она была настолько глупа, по вашему мнению, что после брака оставила свою ничего не значащую в этом мире фамилию. И с того дня вы захотели стать Бахаревой. Только Бахаревой! Вы бросили взгляд на Петра Арсентьевича, Жаклин подробно описывает ваши лунные беседы в его кабинете, — подчеркнул детектив, заметив протестующе-возмущенное выражение лица Валерии. — Может быть, вы бы и вышли за Петра Арсентьевича, дождавшись его очередного развода. Но тут на гастроли в Москву приехал молодой красавец Гирт Пундус. Как не закружиться голове! В те застойные времена прибалты в глазах русских женщин были наделены особым шармом. Каковы же были ваши изумление и радость, когда однажды вечером, придя в дом Бахаревых, вы застали у них Гирта и узнали, что он сын Петра Арсентьевича, что он Пундус-Бахарев…
— Отчего же вы замолчали? — удивилась Валерия. — Или у Жаклин на этом месте пауза?
— Нет, я думаю, стоит ли продолжать. Ведь и так все ясно!
— Продолжайте! — с презрительной усмешкой приободрила детектива Валерия. — Хотелось бы услышать в устном варианте мемуары Жаклин. Как, кстати, она их называла?
— «Живые листья».
— Вот-вот! И сама сгинула, и листья из живых в черновые превратились. А вы не собираетесь опубликовать посмертное наследие несостоявшейся мемуаристки?
— У меня другая задача: опубликовать имя ее убийцы.
— Ну-ну! — кивнула Валерия и, помолчав, повторила: — Что же вы, продолжайте!
— Вам удалось привлечь внимание молодого, избалованного успехом скрипача. Тогда еще только скрипача! — подчеркнул Мелентьев.
У Валерии снова задрожали руки. Поспешно затушив сигарету, она спрятала их под стол.
— И вы уже считали себя почти Бахаревой, как неожиданно встретили яростное сопротивление со стороны его матери Хильдегарды.
Валерия горько усмехнулась…
Как сейчас помнит она их первую встречу в Риге. Она прилетела из Москвы, уже преисполненная любви к Хильдегарде, и чуть ли не бросилась той на шею, как ее остановил острый, холодный, злой взгляд.
Хильдегарда говорила с мягким латышским акцентом. Говорила медленно, словно неспешно наливала яд в склянку.
— Вы не подходите Гирту! Неужели вы этого не видите? Ну, ну, посмотрите на себя в зеркало! — Она взяла опешившую Леру за руку и подвела к большому настенному зеркалу. — Вам всего двадцать один год, а вы уже склонны к полноте. Что же будет через пять лет? — почти с ужасом воскликнула она. — У Гирта выступления по всему миру. Он вращается в кругах международной элиты искусства, и там таких, простите за правду, толстых женщин нет! Вы станете посмешищем!
Лера нашла в себе силы улыбнуться и постараться, насколько возможно, перевести все в шутку.
— Я буду сидеть на диете!
— Нет, уж лучше оставайтесь сидеть в Москве! — Хильдегарда зашагала по гостиной. — Как вы не понимаете! В вас нет никакого изящества, никакого шарма! Вы просто комсомолка двадцатых годов. Только красной косынки не хватает.
— Я учусь в Литературном институте! — попыталась гордо приподнять голову Лера. — Я начала печататься с шестнадцати лет!
— Что вы хотите этим сказать? — устремила ледяной взгляд на Леру Хильдегарда. — Что вы талантливы? Если вы начали печататься в шестнадцать лет, это говорит вовсе не о ваших способностях, а о том, что кто-то из ваших близких родственников имеет отношение к журналистским или издательским кругам. В этой стране, — она уже тогда говорила «этой», — невозможно что-либо напечатать не только в шестнадцать, но и в сорок лет, если вы просто талантливы.