Он сидел в своем кабинете, печатал последнюю из своих колонок. Положив голову ему на плечо, Джорджия пробежала глазами строчки на экране монитора: «Штука в том, чтобы вовремя определить, что у вас ничего не вышло. Иногда можно счищать пух до умопомрачения, и все равно ничего уже не исправить. Не страшно — начните все снова, даже если это бесит вас, даже если у вас нет на это ни времени, ни мыла, ни горячей воды». Она удивленно покосилась на мужа:
— О чем речь?
— Пух во время машинной стирки покрывает всю ткань, и потом ее не очистить, — объяснил Расс.
— Ну, и в чем проблема? — удивилась Джорджия. — Просто надо простирнуть все еще раз.
«А потом постирайте все еще раз», — лихо отстучал Расс и с усмешкой покосился на жену.
— Сам узнал об этом только на этой неделе. Знать, как свести потери до минимума, — урок жизни номер четыре пункт двадцать два. Спать идешь?
— Да. Прямо сейчас.
— А мне еще нужно закончить с этой колонкой и потом отослать все по факсу. Но я скоро.
Джорджия приняла ванну, слегка припудрила тело, причесалась, почистила на ночь зубы и легким слоем нанесла на лицо увлажняющий крем. Потом, выключив свет, выглянула в окно и проводила взглядом подъехавший к соседнему дому грузовичок Грэхема.
— Привет, киска, — окликнул ее Расс. Плотно прикрыв за собой дверь, он пересек комнату, схватил жену в объятия, притянул ее к себе и принялся ласкать губами ее шею.
— Элли уже рассказывала тебе о дискотеке? — спросила она, не поворачивая головы.
— Нет, — промурлыкал он, нежно покусывая ее ухо. — М-м… как приятно! Ах да, что-то такое говорила, кажется.
— Она любезно сообщила мне, что собирается остаться там до утра.
Расс повернул ее лицом к себе.
— Ш-ш… — прошептал он, ласково завладев ее губами. — Не теперь… потом. Сейчас я хочу только тебя.
Она давно уже догадалась об этом, и нельзя сказать, чтобы желание Расса оставило ее равнодушной. Руки Джорджии обвились вокруг шеи мужа. Она сама подставила ему губы, охотно позволяя ему делать с собой все, что он хочет. Не прошло и нескольких минут, как их одежда уже валялась на полу. Они и сами не заметили, как оказались в постели. Их обнаженные тела сплелись воедино. Расс всегда был пылким любовником. И его пыл не могли охладить даже шестнадцать лет брака. Это всегда страшно возбуждало Джорджию. Занимаясь любовью с Рассом, она наслаждалась не только самим физическим актом соития, но и теми чувствами, которые всякий раз пробуждались в ней. Ей приятно было сознавать, что это — ее муж, ее якорь, ее дом. Сам факт того, что он по-прежнему хочет ее, что она все так же соблазнительна в его глазах, доставлял ей несказанное наслаждение.
Своего рода «Добро пожаловать домой!», хмыкнула она про себя. Она осталась довольна и на этот раз. Аппетит Расса легко было удовлетворить, в особенности сейчас, после нескольких дней разлуки. И хотя все прошло достаточно быстро — настолько быстро, что Джорджия даже не успела кончить, — она ничуть не расстроилась. Не прошло и нескольких минут, как Расс уже спал. Джорджия почувствовала тихую радость. Смотреть на него, когда он спал вот так, с легкой улыбкой на губах, привольно раскинувшись на постели и сладко посапывая, весь такой смешной и мягкий, словно наигравшийся ребенок, было для нее наслаждением ничуть не меньшим, чем оргазм.
Счастье, что у Расса оказался замечательный характер — ровный, мягкий и покладистый, вывести его из себя было попросту невозможно. Настроение у него всегда было безмятежным — словно безоблачно-синее небо в тихий вечер. И сейчас, глядя на него, Джорджия читала в его лице, как в открытой книге. Можно было не сомневаться, что Расс абсолютно доволен жизнью — настолько доволен, что Джорджия иногда даже спрашивала себя, а случается ли ему скучать по ней, когда она в отъезде? Сам Расс, конечно, клялся и божился, что тоскует в разлуке, но Джорджия сильно подозревала, что тут, скорее, играет роль неудовлетворенное желание.
— Ты скучаешь по мне? — склонившись к нему, спросила она.
— Конечно. А то как же!
— В понедельник мне снова придется уехать. — Джорджия впилась глазами в лицо мужа, отчаянно надеясь, что он взорвется, скажет, что ему, черт побери, надоели ее вечные разъезды.
Но… Расс терпеливо улыбнулся:
— Не переживай. Обещаю поддерживать огонь в семейном очаге.
— Терпеть не могу все время мотаться то туда, то сюда! — простонала Джорджия.
— Но ведь тебе нравится то, что ты делаешь, верно?
Она едва не брякнула ему, что это не так, что она уже ненавидит то, чем ей приходится заниматься, но вовремя прикусила язык. Джорджии внезапно пришло в голову, что это уж скорее не ей, а самому Рассу нравится, чем она занимается. Возможно, иногда он и скучал по ней, но, похоже, не слишком убивался в разлуке. Он чудесно приспособился к своей не совсем обычной роли домашней хозяйки — стирал, убирал, готовил, возился с детьми, а между делом строчил свои статьи — либо тут же, на кухонном столе, за чашкой утреннего кофе, либо валяясь в траве с листком бумаги и ручкой в руках. Судя по всему, такая жизнь вполне его устраивала. Дети весь день пропадали в школе, сам Расс пользовался неограниченной свободой, приходил и уходил когда угодно, и при этом его никто не контролировал. Да вот взять хотя бы сегодня, спохватилась Джорджия. Сказал, что отправился на обед с редактором, вернулся поздно, и Джорджия никогда бы об этом не узнала, если бы как раз в этот момент не вернулась домой сама.
Так много ли ей вообще известно о нем? Часто ли он уезжал из дома? Джорджия задумалась, вспоминая, сколько раз было так, что она звонила и никто не брал трубку. Неужели он путался с Гретхен? Господи, а что, если он коротал вечера с ней, в уюте ее дома?
Или, что еще хуже, это она являлась сюда… в их дом?!
Нет, не похоже, решила Джорджия. Она бы наверняка заметила бы что-нибудь. И потом — достаточно вспомнить, с каким голодным нетерпением он набросился на нее, едва переступив порог спальни. Вряд ли бы это было так, будь у него возможность свободно утолять свой пыл на стороне.
Нет. Расс ее муж. Он верен ей.
По крайней мере сейчас. Но если все останется так, как сейчас, что будет лет через пять? Эллисон поступит учиться в колледж и уедет из дома. Томми… Томми наверняка будет носиться по всей округе. А Расс? Что будет с ним, когда родительские обязанности уже не будут отнимать у него столько времени — когда в мойке с удручающей регулярностью не будет громоздиться гора посуды, а в раковине — груда грязных футболок и носков? Не получится ли так, что он вдруг почувствует себя одиноким, никому не нужным и заброшенным? Честно говоря, она не была так уж уверена в этом.
Всякий раз, когда все ее домочадцы отходили ко сну и в доме воцарялась наконец благословенная тишина, у Карен непроизвольно вырывался облегченный вздох. Джули, благослови ее Господь, удалось затолкать в постель уже полчаса назад, но вот близнецы, от которых шуму было раз в десять больше, чем от их младшей сестренки, угомонились всего пару минут назад. Джорди, правда, еще не спал, но, в конце концов, было не больше десяти. Нечего было и надеяться, что он согласится отправиться на боковую в такое «детское» время. Дверь в его комнату была закрыта, но Карен заметила узкую полоску света, пробивающуюся из-под двери.
Она тихонько постучала, прислушалась, потом легко толкнула дверь и заглянула в комнату сына. Джорди, привалившись спиной к стене, устроился на полу «по-турецки», на голове у него красовались наушники. Джорди даже не поднял головы — скорее всего он вообще не услышал, что она вошла.
Воспользовавшись этим, Карен потихоньку разглядывала сына. Если честно, он с самого начала был до смешного похож на Ли. Джорди все никак не мог перестать расти, поэтому рядом с отцом он выглядел довольно-таки забавно — долговязый и тощий, словно паук-сенокосец. Но зато в лице уже сейчас проглядывало заметное сходство с отцом — та же тяжелая, квадратная челюсть, прямой нос, ясные голубые глаза. И волосы он тоже унаследовал от Ли — густые и пышные, только чересчур длинные волосы Джорди цветом напоминали спелую пшеницу, а смазанные гелем платиновые пряди на голове Ли угрожающе топорщились вверх, точно иголки у сердитого ежа. Карен не особенно забивала себе голову, чей стиль — отца или сына — нравится ей больше. К тому же не в ее натуре было переживать из-за такой ерунды. Куда сильнее ее беспокоило то, что в последнее время Джорди постоянно ходил мрачный и насупленный. Вот и сейчас между бровей у него залегла глубокая морщина.
Словно почувствовав на себе ее взгляд, Джорди вскинул голову, заметил мать и сдернул один из наушников.
— Что такое? — недовольно проворчал он.
— Ничего, — улыбнулась она. — Просто заглянула посмотреть, что ты делаешь. Уже поздно.
— Папа дома?
— Еще нет.
— А где он?
— В офисе. Перевозят все документы и оборудование в то новое помещение, которое только что арендовали. Папа сказал, что хорошо бы ему самому приглядеть за всем. Мне казалось, я говорила об этом за ужином.
— Не помню… Но ведь уже довольно поздно. Что им там делать в такое время?
— Не знаю. Держу пари, им нужно перетащить на новое место кучу всяких вещей.
На лице у Джорди было написано сомнение — словно он хотел ясно дать ей понять, что и не думает купиться на это. Впрочем, как и сама Карен… Но что она могла сделать? В качестве алиби эта причина была ничуть не хуже и не лучше любой другой. Она прекрасно знала о том, что Ли не так давно арендовал для своей фирмы новое помещение, заняв то, в котором до этого располагалась небольшая адвокатская контора. Все последние недели он только и делал, что непрерывно ныл и жаловался. То ему мешала пыль, то царивший вокруг постоянный шум.
— А ты ему звонила? — поинтересовался Джорди.
— Нет. А зачем? Я решила, что чем меньше я стану его дергать, тем быстрее он разберется с делами и вернется домой. Или ты хотел сам позвонить? Что-нибудь случилось?