Аманда сочувственно улыбнулась. Старика терзало чувство вины — это было видно с первого взгляда. И кому, как ней ей, было его понять.
— Не стоит казнить себя: если Квинн решил покончить с собой, вы бы ничего не изменили, отослав его домой. Он просто нашел бы другой способ, вот и все. Отправился бы в лес и сделал бы это там, в конце концов. Просто тогда его обнаружили бы не сразу, только и всего.
— Эх, если бы я вернулся пораньше, его еще, возможно, удалось бы спасти! Это мне ребята со «скорой» сказали.
— Мистер Дубчек, поверьте, я тоже много раз задавала себе те же самые вопросы, что и вы. Если бы я все-таки не послушалась его родителей и привела его сюда, чтобы поговорить по душам, если бы я поделилась своими опасениями с администрацией или хотя бы с его тренером, если бы предупредила родителей Квинна, что он может решиться наложить на себя руки… Но кто из нас способен заранее предугадать такое? Откуда нам было знать, что он задумал? Чтобы сам Квинн Дэвис, кумир всех подростков нашего города, решился на самоубийство?! Чушь! Никто бы не поверил — в конце концов, такое чаще происходит с неудачниками.
Старый уборщик сокрушенно покачал головой.
— Ужасно! — пробормотал он. — Такое несчастье!
Дверь за ним захлопнулась.
— Дерьмо! — выразительно гаркнула Мэдди.
— Вот именно, — со вздохом подтвердила Аманда.
Она просидела в школе до пяти — в основном отвечала на телефонные звонки, а в перерывах между ними успокаивала встревоженных родителей, которые после всего происшедшего толком даже не знали, как вести себя с собственными детьми. Услышав в кабинете голоса, зашел один из учителей Квинна. Судя по всему, его, как и Аманду, мучило запоздалое раскаяние. Теперь, оглядываясь назад, он вспоминал, как тревожился за мальчишку, как собирался поговорить с ним, да все откладывал — пока не стало уже слишком поздно. И сейчас он клял себя последними словами, что не послушался своей интуиции — ведь тогда все могло бы быть совсем по-другому.
Когда поток посетителей иссяк, Аманда заперла кабинет и стала собираться домой. При виде знакомого грузовичка Грэхема перед домом на душе у нее стало тепло. Но картина, представшая ее глазам, когда она, войдя в дом, не обнаружила никого на кухне и вышла через заднее крыльцо, заставила Аманду тихо ойкнуть. Она растерянно заморгала, словно не веря собственным глазам. Там, на заднем дворе, посреди зеленого ковра травы, у подножия высаженных Грэхемом сосен и елей, стоял ажурный железный стол и два прехорошеньких стула. Поверх льняной скатерти были аккуратно расставлены тарелки, туго свернутые салфетки засунуты в кольца, а посредине, между бокалов для вина, красовался подсвечник.
Глаза у нее защипало. Растроганная Аманда вернулась на кухню и почти сразу же наткнулась на мужа — Грэхем, шевеля губами, читал инструкции на пакете с рисом. На кухонном столе стояли те же самые стейки, которые они собирались, да так и не собрались съесть еще в пятницу вечером.
— Я тут подумал, может, попробуем еще раз, — смущенно улыбнулся он. Потом, отложив пакет с рисом в сторону, открыл холодильник, вытащил бутылку вина, наполнил заранее приготовленные бокалы и протянул один жене. — Мы ведь давно уже этого не делали, — подмигнул он.
Аманда молча кивнула. Все последние месяцы, пока она исступленно соблюдала все предписанные ей правила, рекомендации и диеты попутно со всеми теми рекомендациями, что она сама выуживала из Интернета, она отказывалась не то что пить, а даже смотреть в сторону вина.
— За все хорошее, — пробормотала она, поднимая свой бокал.
— За жизнь, которая продолжается, — кивнул он.
Даже Аманда вряд ли смогла бы сказать лучше.
— За жизнь, — улыбнулась она. Поцеловавшись, тихо звякнули бокалы. Аманда сделала крохотный глоток, потом, прикрыв глаза, вдохнула аромат вина, наслаждаясь его букетом.
— Сегодня ты выглядишь получше, — пробормотал Грэхем.
— Угу. И чувствую себя не такой изжеванной, как вчера.
— Я надеялся, что после похорон станет легче. Или возникли новые проблемы?
Аманда замялась:
— Нет. Во всяком случае, не с детьми. Честно говоря, меня куда больше тревожат некоторые родители. Слышал бы ты некоторых из них. Да вот, чего далеко ходить — мать одного из приятелей Квинна подошла ко мне и прямо на похоронах принялась ругать его родителей. Представляешь, даже в такой момент у нее не нашлось для них ни одного теплого слова! При этом она заявила, что никому из ее детей даже в голову бы не пришло покончить с собой. А когда я попыталась убедить ее, что самоубийства случаются в самых разных семьях, она попросту отказалась меня слушать. Готова поспорить на что угодно, что она точно так же не захочет слушать и собственную дочь, если той вдруг захочется поговорить о Квинне. И тогда девочка обратится к своим сверстникам, у которых, вполне возможно, не найдется ответов на те вопросы, что не дают ей покоя. Как это грустно…
— Ответы, может, и не найдутся, зато вместе им явно будет легче. Разве нет?
— Согласна. Знаешь, я часто замечала, что людям часто нужно просто выговориться, убедиться, что они не одни в этом мире, что есть кто-то, кому небезразличны их проблемы. Мне приятно думать, что именно для этого и существуют люди моей профессии. Конечно, и мне иной раз нечего им ответить. Но ведь я взрослый человек. Они чувствуют, что могут на меня опереться.
Грэхем нахмурился:
— По-моему, тебе нужно отдохнуть. Возьми отгул.
— Непременно — в конце следующей недели. Но мне сейчас нужно быть с детьми. Знаешь, не только ради них, но и из-за себя самой. Мне с ними легче. Может быть, потому, что им сейчас так же плохо, как и мне.
— Ну, ты ведь можешь заниматься своей работой и дома. Не обязательно все время сидеть в школе.
— В таких случаях это трудно. Практически невозможно, — покачала головой Аманда. — Как я смогу представить себе, что сейчас испытывают родители Квинна?
— А я вот, представь себе, могу, — заявил Грэхем, и Аманда, услышав нотки отчаяния в его голосе, удивленно вскинула на мужа глаза. — Примерно то же чувствовал я сам, когда у тебя на прошлой неделе вдруг начались месячные. Мы ведь тоже потеряли ребенка. Все наши мечты, все надежды, которые мы лелеяли так долго, утекли, как вода сквозь песок, вместе с кровью из твоих труб.
Аманда поежилась — честно говоря, на его месте она бы выбрала другие слова. Нарисованная Грэхемом картина выглядело резко и даже мрачно.
— Будут еще и другие попытки, — мягко возразила она.
— Похоже, ты уже настроилась ждать.
— Нет, что ты, — возразила она.
— А ты действительно хочешь через месяц попытаться снова?
— Хочу ли я? Нет. — Честно говоря, она предпочла бы пытаться забеременеть тем же путем, которым это делают все нормальные люди. — Как можно это хотеть? Но можешь не сомневаться, что я это сделаю.
Словно почувствовав что-то, Грэхем взял ее руку в свои.
— Послушай, если все это только ради меня, то не надо, слышишь? Ребенок… это ведь на всю жизнь, понимаешь? И если ты не хочешь, то скажи мне об этом сразу, хорошо?
— И что тогда? — выпалила она, даже не успев подумать, что говорит. Но этот вопрос давно уже вертелся у нее на уме — много дней и недель, а возможно, даже и месяцев. Конечно, в любой другой день она бы не решилась спросить его об этом, заранее зная, как заледенеют его глаза. Но сейчас все было по-другому. И как подросток, жаждущий узнать, как это бывает, когда наступает смерть, не может остановиться, словно его кто-то за язык тянет поговорить на эту тему, так же и Аманда сейчас не смогла промолчать.
— Ты действительно не хочешь иметь детей? — немного помолчав, спросил он. — Неужели все годы все это делалось только для меня?
— Чушь! Конечно хочу. Я имела в виду другое — что будет, если у нас все-таки не получится?
Его лицо внезапно стало смущенным.
Но Аманда, измученная этим бесконечным ожиданием и еще больше — напряжением последних дней, уже была не в состоянии остановиться:
— Вот именно — что, если у нас никогда не будет детей?! Что ты тогда почувствуешь?
— Честно говоря, я пока об этом как-то не думал.
— Да? А вот я, представь себе, думала. Все время только об этом и думаю. Вот лежу по ночам и чувствую, что не могу уснуть — думаю, что тогда с нами будет. Что, если у нас вообще не будет детей? Станешь ли ты винить в этом меня? Или себя? Что подумает твоя семья? Что они скажут? Станут шарахаться от меня, как от прокаженной? Или просто забудут о моем существовании? Насколько сильно ты сам хочешь иметь детей? Что это — необходимая составляющая твоего счастья? То, без чего ты не мыслишь собственной жизни? Или просто залог твоей мужской состоятельности? Предположим, мы еще раз попробуем прибегнуть к искусственному осеменению и у нас снова ничего не получится, что потом? Где гарантия, что ты после всего этого будешь по-прежнему меня хотеть? Что у тебя не зашевелится подленькая мыслишка попытать счастья с кем-то еще? — Аманда задохнулась. Сделав глубокий вдох, она с трудом проглотила вставший в горле комок. — Знаешь, Грэй, я ведь постоянно об этом думаю. Эти мысли… они просто-таки преследуют меня.
Она жалко улыбнулась, пытаясь поймать взгляд мужа, догадаться, о чем он сейчас думает, но тот упорно молчал, а лицо его было непроницаемо, как маска. Губы в обрамлении бороды превратились в тонкую линию, но было ли это от гнева или просто от огорчения, Аманда не могла сказать. Но больше всего Аманду напугали его глаза — зрачки расширились, и, обычно зеленые, они сейчас потемнели так, что казались почти черными. Что с ним происходит, гадала она. Удивлен? Не ждал подобных вопросов? Или, что гораздо хуже, чувствует себя загнанным в угол? Что означает это его упорное молчание? Возможно, он просто не знает, что ей ответить? Или… или знает, но просто не хочет говорить?
Когда кто-то постучал в стеклянную дверь, оба подскочили как ужаленные. Аманда быстро оглянулась через плечо. К ее изумлению, это оказалась Гретхен Танненволд.