— Неужели? — Шерон обвел взглядом помещение. — Стало быть, тебе совершенно неинтересно узнать о возможности вернуться в мир твоей Спящей, где ты мог бы действовать куда продуктивнее, чем здесь?
Уловив в тени капюшона проблеск усмешки, Эйдан метнулся вперед и, схватив бывшего наставника за горло, прижал его к стене:
— Предлагаю тебе начать говорить, как только я ослаблю хватку.
Шерон кивнул, и Эйдан слегка разжал пальцы.
— На Земле существуют легенды, касающиеся снов, — прохрипел, хватая ртом воздух, Шерон.
— Ближе к делу.
— В различных человеческих культурах для контроля за снами использовались различные приспособления: ловушки для снов, куклы, символы.
Эйдан насторожился:
— Дальше.
— И откуда, по-твоему, все это пошло? В каждой легенде, если очистить ее от шелухи, таится зернышко истины.
— Знаю. И что?
— А то, что на планете Спящих еще имеются места, где по-прежнему искрятся первозданные артефакты. Считалось необходимым сохранять их, пока Ключ не будет обнаружен, так как существовала возможность того, что Избранные не сумеют или не смогут убить ее, и Старейшие желали подстраховаться на этот случай.
Кровь в жилах Эйдана обратилась в лед.
— Что они станут делать?
— Все, что тебе нужно знать, содержится в книге, которую ты забрал. — Шерон понизил голос, но заговорил с большей уверенностью: — Теперь они воспользуются этим, пошлют кого-нибудь туда, а поскольку ты находишься здесь, твоя Спящая окажется под угрозой.
— Почему я должен тебе верить?
— А что я могу выгадать от того, что обману тебя?
— Убрать меня с дороги хотя бы на время.
— А… — улыбнулся Шерон. — Ну конечно.
Отступив от стены, Эйдан поднял меч. Сердце его билось ритмично, дыхание оставалось ровным, но на самом деле он был весьма далек от спокойствия.
— Насколько мне известно, в книге говорится о Ключе, Запоре и Страже, которые разрушат мир.
— Так ли это? — невозмутимо спросил Шерон. Эйдан помедлил, припоминая свою расшифровку, и неожиданно усомнился в ее безупречности. — Кросс, камеры наблюдения расположены всюду. Пока твои люди не захватили пещеру, у меня не было возможности говорить свободно. Что же до твоего захвата и возвращения, то Избранные не установили бы контроль над этим местом, не окажись ты здесь, а если ты имеешь хоть какую-то надежду на успех, то для ее осуществления тебе понадобится здешний инструментарий. Все должно было произойти в точности так, как и вышло. Верь мне.
— Амулет?
— Прочти книгу. Там все сказано. Старейшие не знают об утрате. Твои люди, находящиеся здесь, предоставят тебе необходимое время.
— Ты предаешь остальных Старейших. Почему?
— У всех нас одна цель — покончить с Кошмарами. Просто, по моему мнению, существуют разные способы ее достижения. Сам я не в состоянии ничего предпринять, не лишившись своего положения, но ты можешь действовать вместо меня. И пусть мои действия, как, например, в случае с амулетом, не всегда тебе понятны, главное, чтобы ты знал и верил, что все это направлено на достижение цели. — Шерон развернулся к выходу так резко, что серое одеяние вихрем закружилось вокруг него.
Эйдан метнулся вперед, чтобы задержать его, но не успел — Старейший исчез. Попросту растворился в воздухе.
Хотя кот жалобно ворчал и терся о ее бедро, Лисса, перекатившись на диване, натянула одеяло на голову.
— Отвали, — проворчала она, злясь на то, что он ее разбудил.
Во сне, по крайней мере, ее не изводили мысли об Эйдане. Впервые за всю жизнь сон без сновидений воспринимался как благословение.
С их расставания прошел уже месяц, но за это время боль разлуки не только не исчезла, но и ничуть не ослабла. Эта горечь усугублялась еще и тем, что, как оказалось, никто больше вообще не помнил о существовании Эйдана, а стало быть, не мог понять и разделить ее печаль. Если бы не оставшиеся после него вещи — книги, меч, амулет, — Лисса и сама могла бы решить, что тронулась умом. Хотя в любом случае была от того не столь уже далека.
Порой, когда все слезы уже были выплаканы без остатка, у нее и самой возникало желание забыть про Эйдана. Хоть на миг. Обрести один миг благословенного покоя.
Кот перебрался через ее бедро и принялся подталкивать ее головой, так что ей не осталось ничего другого, кроме как выпростать руку и почесать его за ушами. Он зевнул. Она расплакалась и, сокрушенная весом своей печали, свернулась в клубок, содрогаясь от болезненных рыданий. Сердце ее разрывалось на части.
В памяти сквозь завесу печали всплывали синие, полные хищного жара и властного желания глаза. Вспоминалось крепкое, сильное тело и безумно красивое лицо. Казалось, будто его мозолистые руки прикасаются к ее коже.
Я люблю тебя. Скажи, что ты знаешь это.
Она знала, и это знание пробирало до глубины души, будучи и целебным бальзамом, и кровоточащей раной одновременно. Обрести такую любовь только для того, чтобы потерять ее… Знать, что он по-прежнему существует где-то там и любит ее по-прежнему, но им никогда уже не быть вместе…
Кто-то позвонил в дверь.
Лисса оставила это без внимания. Мать совсем извела ее, требуя показаться врачу, а для нее было сущей мукой прикидываться, будто она просто устала, а не умирает от горя. Кончилось тем, что она наорала на Кэти, и та в гневе вылетела из дома, подарив дочери хотя бы облегчение одиночества. Ну и конечно, для нее было подлинной пыткой ходить изо дня в день на работу и выслушивать жалобы пациентов.
Дверь отворилась, и она застонала. Если это не мать, значит черт принес Стейси, а ей не хотелось видеть ни ту ни другую.
— Лисса.
Казалось, будто этот бархатистый акцент прошелся по ее коже, словно теплое прикосновение. Она застыла, боясь открыть глаза. И боясь не открывать. Боясь, что проснется. Что умерла и угодила на небеса, где исполнится ее сокровеннейшее желание.
— Жаркая штучка.
Любовь и забота в этом восхитительном голосе заставили расплакаться ее еще сильнее. Заботливые руки прикоснулись к ней, обняли ее, подхватили и приподняли без малейшего усилия. Свернувшись в клубочек, она прижалась к крепкому, знакомому телу, а когда он опустился на диван, заползла на него, обхватив ногами и руками и уткнувшись носом ему в шею, так что теперь ее слезы смачивали его кожу.
— Лисса. — Руки Эйдана гладили ее по спине, губы целовали ее волосы. — Прекрати плакать. Твои слезы убивают меня.
— Стейси не помнит… Никто не помнит…
— Посмотри на меня, — тихо попросил он.
Издав долгий дрожащий вздох, она подняла голову, встретилась взглядом с его темными, как сапфиры, глазами и, обхватив ладонями это немыслимо красивое лицо, прижалась дрожащими губами к его губам.
— Я думала, ты пропал навеки.
— Я здесь, — хрипло произнес он. — И я люблю тебя. Господи, сил никаких нет, до чего люблю!
Он ответил на ее поцелуй жарким и страстным поцелуем, все тело под ней напряглось и затвердело.
Все еще не оправившись от печали и смятения и испытывая острейшую потребность убедить себя в том, что ей это не чудится, она задрала его футболку, лаская горячую шелковистую кожу. Он застонал, не отрываясь от ее губ, и ее язык коснулся его языка, поглощая этот звук. Она ощущала его нарастающее возбуждение, чувствовала, какое оказывает на него воздействие, хотя бы потому, что его поцелуй, изначально полный любви и нежности, становился все более пылким и похотливым, исполненным хищного желания.
Ее пальцы потянулись вниз, к пуговице на поясе его джинсов.
— Подожди, — сказал он, словно то было последнее, чего ему от нее хотелось. Она отстранила его пальцы и расстегнула ширинку. — Жаркая штучка! — От звука его голоса, в котором одновременно звучали и уступка, и требовательность, у нее затвердели соски. — Будь осторожна, — предостерег он. — Мне так тебя не хватало, что я просто сошел с ума. Дай хоть немного успокоиться.
— Несколько минут — и ты у меня вполне успокоишься.
Его член — твердый, толстый, пульсирующий — выскочил наружу, прямо ей в руку, и когда она сжала его тонкими пальцами, у Эйдана вырвался свистящий вздох. Одежда была ему не совсем впору, и по предыдущему разу Лисса понимала, в чем тут дело. Это радовало, ибо служило дополнительным доказательством того, что происходящее ей не мерещится.
Она облизала головку.
— Еще! — взревел он.
Когда ее язык прошелся по вздувшейся вене, он откинул голову назад и так вцепился руками в ее волосы, что она в удивлении подняла взгляд. Его глаза расширились и настолько потемнели от вожделения, что казались чуть ли не черными, лицо горело.
— Открой рот, — задыхаясь, прохрипел он.
Она заморгала, испуганная этим резким приказом, но еще больше растерялась, когда он, подтянув ее ближе, схватился рукой за член и направил его ей в рот.
— Эйдан!
Он засадил член ей в открытый рот, а когда ее губы сомкнулись вокруг него, откинул голову и выдохнул:
— Боже, как же я этого хотел!
Только сейчас она ощутила, что ее бессмертный соблазнитель весь дрожит. Стоило ей легонько провести языком по чувствительному краю головки, и его спина выгнулась, а из груди вырвался крик. Она могла побиться об заклад, что никогда прежде, сколь бы жарким ни был их секс, он не терял контроля над собой до такой степени.
— Лисса!
Она улыбнулась, не разжимая губ.
Он поднял голову и, глядя на нее полузакрытыми глазами, произнес:
— Ты меня убьешь.
Легонько отсосав, ровно настолько, чтобы заставить его выгнуться, она выпустила член изо рта:
— Вот так-то.
— Ты уж поверь, у тебя это чертовски здорово получается, — сказал он, притягивая ее ближе.
— Я чувствовала, что умираю, — невпопад отозвалась она, и ее нижняя губа задрожала. — Весь последний месяц, каждый день.
— Все позади.
Оттолкнув ногой в сторону кофейный столик, Эйдан поднялся, перевернул ее, опустил и навалился сверху, придавив к полу своим огромным, крепким телом.