Всю дорогу они молчали. Стив боялся заговорить, не доверяя себе, а мать не выказывала никакого желания с ним разговаривать. Стива переполнял гнев: пусть только скажет об отце что-нибудь дурное, пусть даже заговорит о чем-нибудь постороннем, делая вид, что ничего особенного не произошло, – и он просто высадит ее посреди дороги. Эгоистка чертова, давно пора преподать ей урок!
Однако мать молчала; оба они молчали до самого прибытия в Ветеранский госпиталь. Во время посещений – час дня – парковка была забита под завязку. Высадив мать у входа, Стив поехал искать свободное место. Весь квартал покрывали знаки «Парковка запрещена», и в конце концов он поставил машину у «Венди» в двух кварталах от больницы. Здесь парковка была разрешена только посетителям, так что он купил стакан колы, сунул в карман чек, чтобы, если что, доказать, что он посетитель, – и бегом побежал назад.
Мать так и стояла перед входом, даже не зашла внутрь, где работал кондиционер, – просто стояла, чопорно прижимая к себе сумочку, глядя на забитую парковку и на волосатого мужика в кресле-каталке, что курил на крыльце.
– Пойдем, мама, – сказал Стив и повел ее внутрь.
По привычке он двинулся было к лифту на второй этаж, затем опомнился, подошел к информационной стойке и спросил, где тело отца. Человек за стойкой начал куда-то звонить.
– Мистер Най внизу, в морге. На этом лифте, пожалуйста… – Он указал в сторону лифта. – Нажмите кнопку «П1». Выйдете – сразу сверните направо, а там не пропу́стите. Доктор Кёртис вас встретит.
– Спасибо, – поблагодарил Стив.
– Соболезную вашей потере.
Нагое тело отца не было прикрыто простыней, не пряталось в ящике; оно лежало на металлическом столе посреди комнаты, куда их ввел санитар. Рядом стоял доктор Кёртис и читал, судя по всему, отцовскую медицинскую карту. Отец выглядел сразу и меньше, и плотнее, чем был при жизни; глаза и рот его были плотно закрыты, однако лицо не хранило выражения мира и покоя; напротив, на нем читалась какая-то мрачная решимость, словно отец стоически терпел невыносимую боль.
Стив украдкой покосился на мать – как-то отреагирует она? Мать словно не заметила. Все с тем же бесстрастным, непроницаемым лицом она смотрела только на врача и только к нему обращалась.
Доктор Кёртис, поздоровавшись и выразив соболезнования им обоим, принялся за подробный рассказ о том, как Джозеф Най покинул этот мир. Особенно подчеркнул, что медсестра и интерн заходили к нему дважды – перед завтраком, который приносил санитар, и после завтрака – и что именно такой порядок был заведен с самого его прибытия. Стиву показалось, что доктор стремится заранее оправдаться от возможных обвинений в адрес больницы. Однако он не сомневался, что больницу здесь винить не в чем, и, скорее всего, так же думала и мать.
Точная причина смерти, продолжал доктор Кёртис, будет установлена только после вскрытия. На данной стадии можно высказать лишь предположение: скорее всего, случился еще один инсульт.
Дальше пришлось заполнять и подписывать документы – целую стопку документов, процедура почти на час. Должно быть, думал Стив, обычные семьи благодарны больнице за возможность отвлечься от своего горя. Но у них семья необычная, и отвлекаться им не нужно; ни он, ни мать не расклеятся и не впадут в истерику. Наконец, заполнив все бумаги и обсудив с доктором Кёртисом и служителем в морге еще несколько мелочей, они церемонно распрощались и отбыли.
Вскрытие, назначенное в тот же день немного позже, показало, что, несмотря на все лекарства и процедуры, отца постиг еще один инсульт, на сей раз смертельный. Позвонил с этой новостью доктор Кёртис – и заверил Стива, что отец умер мгновенно, без боли, без страданий. Перед этим он с той же целью позвонил матери, и Стив из любопытства поинтересовался, задавала ли она какие-нибудь вопросы.
– Нет, никаких, – ответил доктор. – Думаю, она еще в шоке.
«Да ей просто наплевать», – хотел ответить Стив, но вовремя прикусил язык и согласился с врачом. «А мне не наплевать?» Самому ему собственный интерес к смерти отца казался холодным, скорее клиническим, чем эмоциональным; но, пообещав позаботиться о вывозе тела и повесив трубку, он вдруг обнаружил, что снова плачет.
Разозлился, велел себе прекратить – и слезы сразу высохли.
Налив себе выпить – стакан старого доброго виски, как любил отец, – Стив позвонил матери, чтобы обсудить похороны. Он предпочел бы поговорить об этом лицом к лицу; увы, по дороге домой мать стала совсем невыносима, и когда он предложил остаться у нее, сердито отрезала, что нянька ей не требуется. Ну и отлично. Стив вообще-то от нее тоже был не в восторге и не жаждал составлять ей компанию. Только из чувства долга спросил.
По телефону она отвечала раздраженно и не проявила к погребению никакого интереса. Выбирай, мол, похоронную контору сам и вообще делай что хочешь. Стив попытался втянуть ее в обсуждение, а почувствовав, что она вот-вот швырнет трубку, поспешил спросить о вещах отца.
– Когда я приехал, ты разбирала его вещи. Если нужно помочь…
– Помогать мне не надо! – отрезала она. – Я уже все разобрала. Приезжай и забирай что хочешь. А остальное я отдам на благотворительность.
Стив не понимал, что за нужда так срочно избавляться от всех следов отца в доме, но все равно пообещал приехать наутро. А затем стал обзванивать похоронные бюро. Никогда еще он никого не хоронил – и по каким признакам выбирать, не имел понятия, – поэтому просто взял «Желтые страницы» и принялся обзванивать весь список по алфавиту, выбирая, где поближе и подешевле. Остановился на «Рейхмане и сыновьях» в Санта-Ане: поговорил с самим Рейхманом, тот заверил, что сегодня же заберет тело отца из больницы и доставит в морг. Пожеланий насчет кладбища у Стива не было; он еще не видел ни гробов, ни могильных камней, не решил даже, что лучше – хоронить или кремировать, так что на десять утра завтрашнего дня Рейхман назначил ему «консультацию».
Стив попрощался и повесил трубку. Сейчас, думал он, Рейхман отправит какого-нибудь своего мальчика на побегушках в Ветеранский госпиталь за телом отца. Интересно, на чем его повезут? Как выглядит машина для перевозки трупов – как «Скорая помощь» или, скорее, как катафалк? И в чем возят трупы? В ящиках? В коробках? Во временных гробах?
Снова вспомнив безжизненное тело отца (воспоминание это весь день маячило где-то на задворках сознания), Стив поймал себя на мыслях о вскрытии. Никогда раньше он об этом не задумывался, ибо о вскрытии слышал только в новостях да в детективных телесериалах. А теперь задумался. Любопытно, каково это – разреза́ть человека, видеть его мышцы, жир, кровеносные сосуды? Наверное, одно дело – резать мертвого и совсем другое – живого. Вскрывать ножом или скальпелем живую плоть, из которой хлещет кровь, должно быть, куда интереснее. И приятнее. Грязное, но сильное удовольствие…
Он выглянул в окно, на трехэтажный дом напротив – копию своего собственного. Большинство окон в нем темнели черными прямоугольниками, и даже в тех немногих, где горел свет, за жалюзи или шторами ничего было не разглядеть. Тротуары, как всегда, пустовали – в Ирвайне никто не ходит пешком, – лишь случайные машины проносились иногда по соседней улице.
«Ночь в городе».
Старая песня группы ELO. Вроде бы припев из нее потом превратили в рекламу. Почему Стив ее вспомнил? Давным-давно у отца был диск с этой песней. Интересно, что с ним стало?
Вдруг по бледному небу промелькнул быстрый росчерк падающей звезды. Редкое зрелище в Южной Калифорнии. Звезда по какой-то ассоциации навела Стива на мысль о Флагстаффе, и он подумал: вдруг отец все-таки причастен к смерти той студентки? До сих пор Стив смотрел на убийство глазами жертвы, через фильтры, предоставленные полицией и журналистами; а если взглянуть на дело с другой стороны… он же об этой девушке ровно ничего не знает. Студентка – еще не значит святая девственница. Может, она была хитрой и подлой шлюхой-золотоискательницей? Или издевалась над детьми и животными? В том, что отец тут ни при чем, поначалу убедила жестокость убийства; но если такая жестокость была оправдана… почему бы и не предположить, что это отец?
Определенно, стоит наведаться во Флагстафф и разобраться.
Как ни странно, мысль, что он может еще что-то узнать об отце, его успокоила.
Десять минут спустя – Стив все еще смотрел в окно – позвонила Шерри. Спросила: может, ей зайти, сделать для него что-нибудь? «Да, – подумал он, – зайди, отсоси у меня, а потом убирайся восвояси». Но, разумеется, ничего такого не сказал – напротив, устыдился своих мыслей. Вслух ответил, что очень устал, хочет спать и позвонит ей завтра утром.
Стив и в самом деле вымотался, однако заснуть не мог. Всю ночь он беспокойно проворочался в постели, а перед рассветом встал сделать себе кофе с тостами. Позвонил Джине, оставил на автоответчике сообщение, что на работу сегодня не придет. Потом позвонил Шерри, разбудил ее, сообщил, что с утра будет занят и заглянет к ней в библиотеку в обеденный перерыв. Опасаясь, что мать, одержимая своей странной спешкой, избавится от вещей отца, не дав ему на них взглянуть, решил перед «консультацией» в десять заехать в родительский дом. Ну в дом матери.
Та, похоже, как и он сам, провела ночь без сна. Когда он приехал, она сидела на кухне, пила кофе и слушала какую-то передачу по радио. Они обменялись несколькими вежливыми репликами, коротко и холодно, затем мать показала ему вещи отца: одежда в спальне, все остальное в гостиной. Посмотри прямо сейчас, сказала она, хочу сегодня же все отдать.
Ростом Стив был выше отца, так что отцовская одежда ему не подходила; однако он перебрал груду рубашек и брюк в поисках чего-нибудь, что захотелось бы взять на память, – и ничего такого не нашел. Затем перешел к другим вещам и тут в одной из коробок наткнулся на «Дон Кихота». Эту книгу Стив хорошо помнил – читал в старших классах и тогда еще удивлялся, откуда она взялась у отца. Джозеф Най определенно не был любителем изящной словесности, из всех литературных жанров признавал разве что биографии известных спортсменов и бизнес-воротил. Почему вдруг «Дон Кихот»? Этого Стив не знал – и не знал даже, читал ли отец эту книгу; но его очаровала и привлекла картинка на обложке. В стиле старинной гравюры, она изображала костлявого рыцаря с длинной седой бородой, верхом на тощем коне, а рядом веселого толстяка на ослике. Из-за этой-то обложки Стив взял книгу, начал читать и, несмотря на тяжелый язык, скоро по-настоящему увлекся историей старого фантазера и его практичного оруженосца. Что-то в этой книге его привлекло: в последующие годы он несколько раз ее перечитывал, а в колледже даже написал курсовую о многослойном образе рассказчика в «Дон Кихоте».