т внимание и, возможно, вызовет подозрение. Так что Стив заставил себя смотреть только вперед. Подойдя к крыльцу, вытащил из-под цветочного горшка ключ и открыл дверь.
Где Джина, он понятия не имел. Свет над входом горел, машина ее была здесь – так что, по всей видимости, она дома. Наверное, готовит ужин на кухне, или смотрит телевизор в гостиной, или вырезает и клеит свои коллажи в «мастерской». Ему нужно действовать быстро: застать врасплох, броситься на нее, обездвижить и заткнуть рот, а потом заставить признаться, где пленки и камеры.
Он переступил порог, закрыл за собой дверь…
Джины не было.
Телевизор работал, свет в квартире горел, однако в первый миг Стив не заметил никаких следов женщины. Потом до его слуха донесся какой-то шорох или щелчок из приоткрытой двери справа от книжного шкафа, и Стив замер. Но никто не вышел – лишь в проеме мелькнула какая-то тень. Стив бесшумно запер за собой дверь и на цыпочках пересек гостиную.
Секретарша была здесь, в ванной. Голая – видимо, собиралась принять душ. При виде его она сперва испуганно вскрикнула, а потом узнала, и страх на ее лице сменился предвкушением. Сладко улыбаясь, Джина двинулась к нему особой, явно тщательно отработанной походкой от бедра.
– Так и знала, что ты не утерпишь… – начала она. И тут заметила на нем резиновые перчатки и пакет в руках.
Закричать Джина не успела: он прыгнул на нее, одновременно выхватывая из пакета клейкую ленту, и сильно ударил в живот. Пакет полетел на пол. Джина ахнула; Стив, схватив ее за волосы, быстро и ловко заклеил ей рот. Женщина испуганно замахала руками, стараясь вздохнуть через нос. Стив толкнул ее, и она полетела на пол, задев плечом унитаз. Он поставил ногу ей на спину и потянулся за мотком бечевки, вылетевшим из пакета. В этот момент Джина, пожалуй, еще могла бы вырваться, однако все ее силы уходили на то, чтобы дышать. Она билась у него под ногой, пыхтя и издавая придушенные стоны. Правой рукой Стив размотал бечевку, левой поймал Джину за запястье, обмотал его. Затем поймал другое запястье и связал руки вместе. Обрезав бечевку ножом, сделал то же самое с ногами. Затем поднял Джину и посадил на унитаз.
Она смотрела на него безумными глазами, шумно дыша через нос, с багровым лицом. Стив отлепил клейкую ленту с правой стороны рта и дал ей вдохнуть. Поначалу Джина просто не могла кричать; подождав несколько секунд, пока у нее восстановилось дыхание, он убедился, что кричать она и не будет. Тогда подцепил пальцем остаток клейкой ленты, содрал ее и отступил на шаг.
Несколько секунд они смотрели друг на друга. Джина, судя по лицу, ничего не понимала.
– Ты решил, что мне так нравится? – проговорила она наконец.
– Где пленки? – спросил Стив.
На ее лице отразилось понимание.
– А-а!
– Где пленки, на которых есть я?
– Ну зачем ты… – протянула Джина. – Я и так тебе все рассказала бы!
– Где пленки? И камеры?
– Пленки в ящике стола. Все подписаны. А камеры в Буддах.
Стив ожидал криков, борьбы, сопротивления. Но никак не такой безропотной покорности.
В ванной, на полочке рядом со стаканом в виде женской головки, из которого торчали расчески, щетки, заколки и прочая утварь для волос, в самом деле обнаружился гипсовый Будда. Осмотрев статуэтку, Стив обнаружил у нее сзади черный выключатель. Он со всей силы грохнул статуэтку об пол – и среди гипсовых осколков увидел провода, миниатюрные механизмы и крохотную видеокассету.
– Ну, ты мне отплатил, – сказала Джина. – Теперь мы в расчете.
– Да, – ответил Стив. – В расчете.
Он снова заклеил ей рот, сунул кассету в карман и отправился искать в других комнатах. Там тоже нашлись Будды; всех их Стив разбил и извлек видеокассеты. В ящике чертежного стола он нашел целую стопку кассет, аккуратно сложенных, с надписанными на них именами и датами – видимо, датами съемки. На четырех кассетах, лежащих сверху, стояло его имя. Впрочем, проверить, те ли это, на которых запечатлен он в квартире Джины, Стив не мог – и решил забрать с собой все кассеты, а потом избавиться от них.
Он вернулся в ванную. Джина не двигалась, не пыталась освободиться или сбежать. Хочет показать, что она на его стороне? Или что не боится? Черт ее знает…
Вообще-то самое время ей испугаться.
Стив молча достал веревку и принялся ладить петлю. Джина что-то забормотала сквозь кляп. Не молила о пощаде – скорее пыталась что-то ему объяснить или убедить. Стив не понимал, что она говорит, да и не интересно было. Он завязал скользящий узел и накинул петлю ей на голову.
Теперь Джина задергалась и забормотала громче: кажется, до нее начала доходить серьезность ситуации.
«Вот и хорошо», – подумал Стив. Вспомнив, как она приставала к нему на работе, как не давала покоя своими дурацкими наглыми заигрываниями, а потом и попытками шантажа, он затянул петлю потуже и, отойдя на пару шагов, внимательно посмотрел на шею Джины. Толстая лохматая веревка на нежной коже выглядела особенно грубой. Колючие волоски врезались в шею, царапали ее; Стив не сомневался, что это больно.
Он потянул – и Джина упала вперед, ударившись головой об унитаз.
Теперь она заорала так, что слышно было даже сквозь кляп. Стив дернул за веревку, туже затягивая петлю, и крики прекратились. Джина билась, словно рыба, выброшенная на берег, а он отступал, шаг за шагом, затягивая петлю все туже. Из ссадины на ее голове текла кровь; капли крови выступили и там, где веревка вреза́лась в шею.
В зеркале Стив поймал свое отражение – и поразился: на лице отражалось физическое усилие; но с таким же выражением он мог бы, допустим, тащить тяжелый чемодан или двигать мебель. Ничто в его чертах не говорило о том, что он убивает женщину.
Тем временем глаза Джины выкатились из орбит, с шеи ручьем текла кровь; кожа вокруг веревки приобрела насыщенный красный цвет, приближаясь по оттенку к лицу. Женщина билась, суча связанными руками и ногами, в беззвучном крике тщетно пытаясь разинуть заклеенный рот…
А потом умерла.
Внезапно, как и Лаймен Фишер. Просто вдруг перестала сопротивляться и, обмякнув, перекатилась на бок. Голова ее со стуком упала на пол, между ног расплылась лужица мочи. Стив бросил веревку, подобрал пластиковый пакет, куда сложил пленки, и вернулся в гостиную. Интересно, спрашивал он себя, что подумает полиция? Что они заподозрят? Попытку изнасилования? Какую-то сексуальную игру? Вряд ли ограбление – ведь, кроме камер, ничего не пропадет. А что подумают о коллажах и диораме?
Так или иначе, ни в одном из мотивов и сценариев, какой они могут предположить, не будет места для Стива.
Все заняло меньше двадцати минут. Осторожно, не раздвигая занавесок, он выглянул в окно – улица была по-прежнему пуста, – вышел, захлопнув за собой дверь, направился прямо к машине. Сел за руль и тихо, чтобы не привлекать к себе внимания, поехал домой.
Добравшись до дома, Стив первым делом принялся уничтожать видеопленки. Разбивал кассеты, пленки методично резал ножницами и спускал в туалет. Смыл воду двадцать два раза, и заняло все это почти час. Обломки кассет, вместе с остатками бечевки и клейкой ленты, он сунул обратно в пакет и выкинул в мусорный бак возле соседнего дома. Вернувшись к себе, изрезал латексные перчатки и тоже спустил в унитаз.
Вот и всё.
Дело закончено.
По Ти-си-эм еще шел «Кабинетный гарнитур»: Стив включил телевизор, посмотрел немного, чтобы припомнить сюжет фильма и свои впечатления от него, затем позвонил Шерри. Небрежно, как бы между прочим, спросил, видела ли она этот фильм. Она ответила: нет. «Обязательно посмотри, – сказал он, – тебе понравится. Вот только что его по телевизору показывали, я прямо оторваться не мог». Они еще немного поговорили; наконец Шерри сказала, что завтра у нее в библиотеке дискуссионная группа, и ей надо подготовиться, а потом она примет душ и ляжет спать.
– Хотел бы я сейчас быть с тобой рядом! – заметил Стив. – По крайней мере, в душе.
– Не хочешь заехать завтра? – спросила она.
– Конечно, – ответил он и понял, что действительно этого хочет.
– Завтра я тоже буду принимать душ.
– Хорошо, приеду.
Попрощавшись и повесив трубку, Стив решил принять душ и сам. Сбросил всю одежду, сунул ее в стиральную машину на кухне, засыпал стиральным порошком и запустил на полный цикл. Крови у него на одежде не было, да вряд ли кто-то станет искать на нем кровь, – и все же дополнительная предосторожность не помешает. Вымывшись, он развесил одежду на сушилке над стиральной машиной и отправился в постель.
Однако заснуть сразу Стиву не удалось – слишком он был взвинчен. Немного почитал, немного пописа́л, посмотрел вторую половину другого фильма с Хепбёрн и Трейси и тогда уже лег спать.
Проснулся он после полуночи.
И сразу увидел отца.
Как и в прошлый раз, старик неподвижно сидел у окна, молча глядя в пустоту немигающими черными глазами. Белая рубашка снова была запятнана кровью, только сейчас пятна увеличились, стали более насыщенными, и невозможно было понять, чужая это кровь или его собственная.
На этот раз отец выглядел как-то неприятно, даже пугающе. В темной фигуре у окна ощущалась какая-то несговорчивая реальность; кроме того, уголком глаза Стив заметил, что отец отражается в зеркале. Призрак? Пусть так; ниоткуда не следует, что призраки являются с какой-то определенной целью. Это может быть и чисто природное явление, вроде молнии, не выбирающей, куда ей бить.
Только сейчас Стив внезапно понял, что совсем замерз и по плечам его бегут мурашки. Холод ведь, кажется, традиционно сопутствует привидениям?
Он не шевелился и не сводил глаз с отца – а тот медленно-медленно поворачивал голову к нему. Свет луны и уличного фонаря, проникающий сквозь щель в шторах, скользил по белому лицу. И наконец попал ему на нос… На большой красный нос картошкой.
Как у клоуна.
«Чемодан по пять, и тебе клоун!»
В нелепой фразе отца, вдруг пришедшей на память, Стиву почудилось нечто зловещее. Словно это не бессмыслица, а какое-то зашифрованное послание, которое он должен был, но не смог разгадать.