Следя за тем, чтобы никуда не капать кровью и ни к чему не прикасаться, Стив вышел в холл, быстро спустился по лестнице и вернулся в постирочную, откуда начал свой путь. И остановился перед дверью.
А дверь-то!
Она ведь закрыта. Может быть, даже заперта…
Как открыть дверь и выскользнуть из дома, не оставив на дверной ручке ни следов крови, ни отпечатков пальцев? Дверные ручки полиция обязательно проверяет!.. Мгновение поколебавшись, левой рукой Стив стянул правую перчатку, вывернул ее и снова натянул. Холодная влажная кровь на коже показалась ему липкой и отвратительной, однако снаружи перчатка была чиста. Он открыл дверь и вышел во двор. Мелькнула мысль, что на внутренней стороне перчатки должны быть следы пота, – вдруг на ручке двери останется его ДНК? Но Стив отбросил эту мысль. Реальность – не полицейский сериал; даже если полиция позаботится снять с дверных ручек биологические следы, его ДНК не значится ни в каких картотеках.
Однако что делать с перчатками? И с дождевиком? Тащить с собой в машину? Все перепачкается в крови. Выбросить в мусорные пакеты Маккола? Там их найдет полиция… Мозг напряженно работал, ища способ избавиться от улик.
Возле забора, прислоненный к ржавому мусорному баку, лежал черный полиэтиленовый пакет, полный банок и бутылок. Горловина его была раскрыта – видимо, чтобы легче кидать туда мусор. Пакет был уже почти полон. Благодарный судьбе, Стив стащил с себя дождевик и перчатки и бросил туда. Затем схватил мешок за края, расправил их, завязал и понес к машине. Единственная беда заключалась в том, что бутылки и банки гремели на ходу, но тут уж Стив ничего не мог поделать. Он добрался до машины, положил мешок на пассажирское сиденье, сел за руль и тронулся с места.
Хотя дождевик был длинный, до лодыжек, низ штанин и туфли он не прикрывал. Сейчас, в темноте, Стив ничего разглядеть не мог; не исключено, что брюки и теннисные туфли забрызганы кровью. Значит, надо их выстирать, а затем – завтра, или послезавтра, или на следующей неделе – отдать в Армию спасения. В каком-нибудь другом городе, подальше от Ирвайна. А мешок с мусором сегодня ночью зашвырнуть в мусорный бак, тоже где-нибудь подальше от дома: в Гарден-Гроув, или в Уэстминстере, или еще в каком-нибудь городке победнее. Если окровавленные вещи вдруг и найдут, пусть решат, что это дело рук кого-то из местных.
Теперь Стив понимал, насколько нелегко жилось отцу. Даже удивительно, как ему удавалось со всем справляться: вести свое дело, быть главой семьи – и убивать тех, кого следовало убить. В детстве и юности Стив с отцом не ладил, а после колледжа, покинув родной дом, совсем отдалился от родителей. У них была дисфункциональная семья: теперь он это понимал, хотя в то время это его не беспокоило. После отцовского инсульта что-то изменилось. Несмотря на все препятствия, отец и сын стали ближе друг к другу. Стив узнал, что во многом – даже, пожалуй, в главном – он похож на отца. Теперь он горько сожалел о годах, проведенных вдали друг от друга, и в то же время благодарил судьбу за то, что сумел все-таки – лучше поздно, чем никогда, – узнать, что за человек был Джозеф Най.
Пусть он умер; но сейчас Стив ближе к нему, чем когда-либо при жизни.
Интересно, сожалел ли отец о том, что делал? Раскаивался ли в убийствах? Стив – нет. Во всяком случае, пока нет. У него ведь в самом деле нет иного выхода. Наверное, еще настанет время, когда простая черно-белая картина мира замутится, появятся полутона, оттенки серого и пространство для интерпретаций. Например… да вот хотя бы сегодня: если б жена и дочери Маккола вернулись не вовремя, если б пришлось позаботиться и о них – Стив очень сожалел бы об этом.
Но они не вернулись.
Значит, всё в порядке. Пока в порядке.
Приободрившись, Стив поехал по бульвару Макартура на север, в Гарден-Гроув.
Глава 22Подруги
«Иногда лучше, когда человек умирает. Мертвого можно любить таким, каков он есть. Его недостатки больше не имеют значения».
Об этом Лидия писала в шестнадцать лет – и Зельда запомнила. Но только теперь, когда умер отец, поняла всю мудрость этих слов. Разумеется, она всегда любила отца, однако нередко он бывал груб и бессознательно жесток с дочерью. Ему не хватало такта и деликатности, чаще всего он думал только о себе, не понимая, как его слова и действия сказываются на окружающих. Порой с ним было очень тяжело, и в глубине души Зельда даже желала ему поскорее умереть.
А когда он и в самом деле умер, она поняла, какими пустыми, ребяческими были все ее недовольства и жалобы. Право, даже с худшими проявлениями отца, с самыми неприятными его чертами вполне можно было жить. Зельда обращала внимание лишь на недостатки вместо того, чтобы видеть картину в целом, – и теперь очень об этом жалела.
«Иногда лучше, когда человек умирает…»
Нет, не лучше, конечно. Так говорить не стоит. Но смерть дает новый, более правильный взгляд на вещи. И зачастую помогает живым кое-что узнать о себе.
Именно Лидии Зельда изливала душу после смерти отца. Лидия была ее старейшей и лучшей подругой. Чего только они не пережили вместе! И радости, и горести, и скуку. Доверяли друг дружке свои надежды и страхи, успехи и провалы. Делились секретами. Лишь Лидия знала, как Зельда потеряла девственность, и лишь Зельда – о коротком романе Лидии с наркотиками.
Лидия тоже лишилась отца – в четырнадцать лет, во время аварии в литейном цеху, – так что прекрасно понимала Зельду.
Дружба с Лидией порой заставляла ее задуматься о судьбе. Возможно ли, что нашей жизнью правит случайность? Случайно ли Зельда в четвертом классе послушалась совета учительницы миссис Левин и решила поискать себе подругу по переписке? Случайно ли из двух десятков имен и фамилий, которые прислали ей организаторы, выбрала Лидию?
Вряд ли.
Судьба, не судьба – ее определенно что-то направляло.
Они с Лидией ни разу не встречались лицом к лицу, но уже двенадцать лет еженедельно обменивались письмами, а по особым случаям и перезванивались. Помимо писем, присылали друг другу и фотографии, отмечая этапы взросления. Удивительно, как похожи они были друг на дружку во всем – физически, эмоционально, интеллектуально. Зельда даже шутила: уж не близняшки ли они, разлученные в детстве, иначе откуда у них столько общего?
Зельда писала Лидии о своем отце. Прежде она только жаловалась на него – теперь же сожалела о том, как много внимания уделяла его мелким промахам и как мало ценила все, что было в нем хорошего. Она рассказывала Лидии о его любви к животным, об увлечении Старым Западом. О том, как он ее любил. Она оплакивала отца и, исписав десять страниц и запечатав их в конверт, почувствовала себя выжатой досуха.
В ту ночь, одна в пустом доме, Зельда услышала на кухне шаги отца.
Но это, конечно, было лишь ее воображение.
«После того как отец умер, мы с ним стали лучшими друзьями. Понимаю, звучит странно, и все же это правда. Мы действительно очень сблизились после его смерти. Я больше не искала в его поведении скрытых мотивов, не истолковывала по-своему его слова. Я наконец поняла его – и впервые в жизни не просто любила как отца, но и уважала, и ценила как человека».
Зельда несколько раз перечитала письмо Лидии, особенно абзац о дружбе с отцом. Так и есть, думала она, смерть – не конец всему. Разве не слышит она то и дело шаги отца? Разве, входя в ванную по утрам, не ощущает его мужской запах? Отец умер почти месяц назад, а дом все еще хранит необъяснимые следы его существования.
Или она сходит с ума?
Нет. Лидия понимает, о чем речь. Лидия чувствует то же самое.
А может, обе они сошли с ума?
«Разве что так», – с улыбкой подумала Зельда и, сложив письмо Лидии, убрала его в открытый конверт. Внизу, на кухне, ей послышался какой-то звук, словно открылась и закрылась дверь холодильника. Как всегда вечерами, когда отец запивал свою батарею таблеток и витаминов апельсиновым соком.
Зельда замерла и прислушалась; звук не повторился. Следовало бы испугаться: как-никак она в пустом доме наедине с привидением! С призраком отца. Однако, как ни странно, необъяснимые звуки ее успокаивали. Приятно было думать, что отец, живой или мертвый, по-прежнему здесь и присматривает за ней.
…сошла с ума…
Новости по телевизору сменились старым фильмом ужасов, и Зельда, сев писать ответ Лидии, переключила канал.
Зельда не любила фильмы ужасов. Они ее пугали.
Три письма и одно первое свидание (кошмарное первое свидание, надо сказать) спустя, Зельда получила ежегодный двухнедельный отпуск. Перспектива двух недель без дела ее пугала. Раньше она всегда отдыхала с отцом, он решал, куда им ехать; теперь Зельда не знала, куда отправиться. Может быть, к кузине Кэрри? Но Кэрри недавно родила и вряд ли сейчас готова принимать гостей. Или остаться дома, навести порядок? Нет, эта мысль радовала еще меньше. В последнее время Зельда не только слышала отца, чувствовала его запах, ощущала его присутствие – краем глаза она его и видела.
И опасалась, что, две недели сидя дома, рано или поздно столкнется с ним лицом к лицу.
Зельда давно поняла, что с ней что-то не в порядке, и всерьез. В глубине души она не желала признавать, что отец мертв. Сознание упрямо выискивало или выдумывало стимулы, поддерживающие иллюзию, что он все еще с ней, в доме.
Смерть любимого человека – всегда большое горе; но если не можешь признать ее реальность и смириться с ней, то с тобой определенно что-то не так.
…сошла с ума…
И тогда Зельда позвонила Лидии, хотя были у нее и другие подруги, географически поближе.
Обо всем договорились просто и невероятно быстро. Лидия от перспективы наконец увидеть подругу пришла в такой же восторг, как и сама Зельда. Подробно объяснила, как добраться к ней из аэропорта. Пообещала, что Зельда сможет жить у нее сколько пожелает.
Зельда собрала вещи, попросила соседку миссис Декамп заходить к ней кормить кота и поехала на такси в аэропорт. Было у нее искушение оставить записку отцу, написать, куда она едет и когда вернется, но Зельда сказала себе, что это уже ненормально, и ничего писать не стала.