– Значит ли это, что ты не хочешь елку? У меня в подвале стоит искусственная, которую мы обычно и наряжаем, – сказала она.
– Фу! Искусственная елка? Ты что, хочешь меня убить, Карен? Что может быть печальнее искусственного дерева?
Она выглядела немного смущенной.
– Наверное, ты права. Я просто ненавижу убирать иголки.
– Я сама уберу. Клянусь, ты даже не заметишь, что мы таскали зеленое дерево по всему дому, – пообещала я. – Моя мама не дала бы нам покоя, если бы я позволила тебе поставить искусственную елку, пока живу здесь.
Я задумывала это как шутку, но никто из нас не засмеялся. Карен выглядела так, будто ее затошнило, а я замолкла, снова сражаясь с той мучительной мыслью, от которой никак не могла отделаться. Эван убедил меня в существовании призраков; это я теперь знала наверняка. Возможно ли, что однажды беспокойной ночью я проснусь и обнаружу маму сидящей у моей кровати и напевающей одну из своих придуманных мелодий, которыми она обычно убаюкивала меня? Я не могла решить, успокаивает меня эта перспектива или пугает. Может, немного и того и другого.
Несмотря на потерю, которую мы с Карен так остро переживали, нам удалось провести очень приятное Рождество. Мы объединили усилия и убедили Ноя, что для него нет ничего лучше, чем отвезти нас на ближайшую лесную ферму и тащиться за нами по снегу, пока мы будем выбирать идеальное дерево, а затем срубить его для нас. Я была немного разочарована, когда на следующий день, вернувшись с шопинга, обнаружила, что елку профессионально нарядил дизайнер по интерьерам, которого обычно приглашала Карен. Не стану отрицать, это было очень красиво, хотя, на мой взгляд, елке не хватало определенного очарования из-за отсутствия самодельных бумажных украшений и гирлянд из черствого попкорна, нанизанного на нитку.
Должна признать, было приятно выспаться рождественским утром. Моя мать, в душе оставшаяся ребенком, каждый год вытаскивала меня из постели ни свет ни заря, с нетерпением ожидая момента вручения подарков, независимо от того, насколько сильным было у нее похмелье и скудными траты на подарки. Карен, казалось, тоже трепетно относилась к этой традиции, но, по-видимому, не настолько, чтобы помешать мне проспать почти до десяти часов.
После плотного завтрака, состоявшего из омлета с сыром и беконом (Карен очень извинялась за свои неуклюжие попытки поджарить бекон, который получился, как эвфемистически назвал это Ной, «по-каджунски»[32]), мы уселись под елку открывать подарки. Карен просияла, когда я развернула красивый новый кожаный портфель для рисунков и несколько дорогих на вид свитеров. Я горячо поблагодарила ее и натянула один из свитеров поверх пижамы, чтобы показать, насколько он мне понравился.
Карен посетовала на то, что я потратила кучу денег на ботинки для нее, и, без сомнения, чувствовала себя виноватой, потому что присматривалась к похожей паре, когда мы прогуливались по Ньюбери-стрит. Я успокоила ее, сказав, что Тиа, которая никогда ни за что не платит полную цену, помогла мне найти их на eBay, так что не пришлось выкладывать убийственную сумму, указанную на ценнике в бутике. Ной, казалось, искренне обрадовался, когда развернул мой подарок – книгу об истории «Фенуэй-парка». Он не относился ко мне как к прокаженной, поэтому я могла только предположить, что Карен не рассказала ему о моем новом необычном таланте.
Когда шуршание оберточной бумаги наконец стихло, мы все погрузились в тихую умиротворенность рождественского дня. Ной с головой ушел в историю своей любимой спортивной команды, а мы с Карен смотрели «Чудо на 34-й улице»[33] и прибирались под елкой. Ритуалы казались одновременно знакомыми и странными, как резкая нота, неправильно сыгранная в любимой песне.
Когда я запихивала последнюю скомканную золотистую бумажку в мусорный пакет, мне на глаза попался небольшой сверток, выглядывающий из-под юбочки, закрывающей низ дерева. Я опустилась на колени и вытащила его. Поначалу я подумала, что это какой-то предмет одежды, но когда подняла его, почувствовала под тканью что-то твердое, ровной формы. Стало быть, подарок, завернутый в выцветшую голубую ткань и перевязанный потертой белой ленточкой.
Я повернулась, чтобы спросить об этом Карен, но мой голос замер на полпути к губам. Маленький листок бумаги, заткнутый под ленту, ответил на мой незаданный вопрос. Мелким изящным почерком было написано:
«Джессика,
когда-то это принадлежало твоей матери. Теперь по праву принадлежит тебе. Тебя это наверняка заинтересует».
Подписи не было. Мое сердце билось необъяснимо быстро, когда я осторожно потянула за ленточку и проследила, как она, словно перышко, падает мне на колени. Я развернула ткань – старинный переливчатый шелк – и увидела, что находится внутри. На моей ладони лежала небольшая книга в кожаном переплете. Несомненно, самая старая книга, которую я когда-либо держала в руках. Переплет был ветхим и изодранным; желтовато-коричневая поверхность обложки больше походила на сырую шкуру животного, чем на выделанную кожу. Текстура истерлась до невероятной мягкости. Мне потребовалось лишь мгновение, чтобы осознать все это, прежде чем мое внимание было полностью поглощено изображением, выжженным на коже. Это был линейный рисунок, почти примитивный по стилю – женская рука, сложенная чашечкой ладонью вверх, как будто ожидающая, что кто-то в нее что-то уронит. Над ней была изображена другая рука, идентичная первой, но ладонью вниз и обращенная в противоположную сторону. В пространстве между этими двумя руками проступал символ, состоящий из трех спиралей и напоминающий вертушку. Я уставилась на него как загипнотизированная и едва могла оторвать взгляд.
Когда я наконец открыла книгу, меня постигло разочарование. Страницы с неровными краями все до единой оказались чистыми.
Бах!
Вздрогнув, я повернулась к двери. Карен стояла на коленях и дрожащими руками собирала осколки фарфора. Она подняла глаза и попыталась улыбнуться, но получилась только гримаса.
– Извини, – пробормотала она. – Выскользнуло из рук.
По полу растекалась лужица гоголя-моголя.
Я уже хотела броситься ей на помощь, но Ной жестом велел мне оставаться на месте.
– Я принесу бумажные полотенца, – сказал он, вскакивая с дивана.
Карен просто кивнула, не отрывая глаз от осколков кружки.
– Карен, это от тебя? – спросила я, показывая ей книгу.
Когда она подняла на меня взгляд, ее небрежный тон не соответствовал настороженности в глазах.
– О, да, я совсем забыла об этом.
– Это действительно принадлежало моей матери? Я не помню, чтобы видела это раньше.
– Да, так и есть. Вообще-то она оставила это здесь. Я и думать не думала. Нашла это в подвале на прошлой неделе, когда вытаскивала рождественские венки.
– Но на самом деле… что это?
– Просто старая книга без текста. Не имею понятия, где она это взяла, – ты же знала свою мать и ее страсть к книгам. Вероятно, нашла в антикварном магазине или на какой-нибудь барахолке. В любом случае, я подумала, тебе захочется иметь это у себя. Конечно, будь аккуратна. С такими старыми вещами нужно обращаться бережно.
Она прошла на кухню – точнее сказать, сбежала. Наблюдая за ее бегством, я поймала себя на мысли, что не поверила ни единому ее слову, за исключением разве что упоминания о бережном обращении с раритетом.
Я снова перевела взгляд на книгу. Зачем Карен утруждала себя лишними хлопотами, упаковывая книгу так, чтобы она выгодно отличалась от других подарков, помещая ее отдельно как нечто особенное, но потом заявила, что забыла об этом? К чему тогда записка, если речь идет о каком-то случайно найденном старье? Отговорка, будто она забыла отдать мне что-то из маминых вещей, выглядела абсурдной, тем более если учесть, что, как сказано в записке, это «по праву принадлежит мне».
И конечно, оставалась тайна самой книги. Безусловно, Карен видела ее раньше, потому что знала про пустые страницы, хотя я предположила, что она могла просто мельком взглянуть на них, когда вошла в комнату. Зачем моя мать хранила эту книгу и почему за все время не написала в ней ни строчки?
Весь оставшийся вечер я держала в руках эту странную книжицу, водила пальцем по обложке. Наконец около половины одиннадцатого я поплелась в постель, после того как закемарила ближе к середине фильма «Эта замечательная жизнь», который, почти уверена, мне никогда не доведется досмотреть до конца. Удерживая мамину книгу поверх стопки других подарков, я уже почти добралась до своей комнаты, когда услышала тихий, но настойчивый голос Карен, доносившийся из ее кабинета.
– …не имела права отправлять это Джессике, не посоветовавшись прежде со мной.
Пауза. Очевидно, она разговаривала по телефону.
– О… – Резкие нотки в ее тоне внезапно сменились замешательством. – Ну, если это не ты прислала, тогда я хотела бы знать, кто это сделал!
Тишина. Карен нервно постукивала чем-то по столу.
– Я понимаю, Финварра, и в конце концов так и произошло, но это было не мое решение. Я была бессильна переубедить Элизабет, как и объяснила Совету.
Необычное имя привлекло мое внимание. С кем, скажите на милость, разговаривала Карен?
– Нам просто придется остаться при своем мнении и посмотреть, что из этого выйдет. Но я не стану активно противиться воле своей сестры. Ты не хуже меня знаешь, почему я не могу сделать то, о чем ты просишь.
Молчание затянулось. Я слышала, как Ной возится внизу на кухне.
– Я понимаю, Финварра. О, поверь мне, именно это я и собираюсь сделать. И, пожалуйста, поговори с остальными и выясни, чьих это рук дело. Какими бы ни были разногласия по поводу этой ситуации, мы обе знаем, что так поступать не следовало. – Еще одна пауза. – Очень хорошо. Извини, что побеспокоила тебя. Спокойной ночи.
Я не стала дожидаться, пока она повесит трубку. И, уже надежно запертая в своей комнате, услышала, как осторожно отодвигают и задвигают обратно дверь кабинета.