Я перелистала извещение о страховом случае и свидетельство о смерти, которые вызвали у меня приступ тошноты, прежде чем добралась до нужного файла. Внутри хранилась фотография цвета сепии, выцветшая от времени. Темноволосый усатый мужчина в черном костюме стоял, положив руку на плечо очень серьезной, но миловидной женщины в платье с высоким воротом. Справа от женщины, скромно сцепив бледные ручки, застыла Лидия.
Имя, конечно, не было указано, но я знала, кто она. Та самая девочка, чье личико улыбалось мне со страницы тетради, хотя на фотографии она позировала без улыбки. Как и на всех старых детских фотографиях, которые мне доводилось видеть, она выглядела неестественно зажатой и серьезной для столь юного создания. Глядя на еще живую девочку и сознавая, что она мертва, я почувствовала легкое недомогание.
– Как ты можешь заметить, сходство между твоим рисунком и фотографией поразительное, – сказал доктор Пирс.
Я не смогла ответить.
– Могу я задать еще несколько вопросов? – спросил доктор Пирс.
– Да, хорошо.
Я захлопнула папку с куда большей силой, чем намеревалась, и вернула ее профессору. Мне больше не хотелось смотреть на бедную мертвую девочку.
– Ты не помнишь, видела ли Лидию вообще? Иначе говоря, ты представляла ее мысленным взором, когда она разговаривала с тобой?
– Нет. Впервые я увидела ее лицо, когда Сэм указал на него в моей тетради.
– Понятно, понятно… – пробормотал доктор Пирс, продолжая что-то строчить. – А теперь самый важный вопрос: случалось ли что-нибудь подобное раньше?
Я колебалась.
– Ну, не совсем такое.
– Тогда расскажи, что именно происходило.
– Я… э-э-э… встретила кое-кого в библиотеке, и оказалось, что этот человек мертв.
Мое признание повисло в воздухе на целую минуту, прежде чем профессор Пирс заговорил:
– Откуда ты знаешь, что он мертв?
– Мне сказала декан Финндейл.
– И откуда Финндейл известно, что этот человек мертв?
– Ей это известно, потому что в прошлом году здесь умер студент. Его звали Эван Корбетт.
Глаза профессора Пирса едва не вылезли из орбит.
– Ты видела здесь Эвана Корбетта?
Я выпрямилась на стуле.
– Вы знали Эвана?
– Нет, я не знал его лично, но, конечно, новость о его смерти облетела весь кампус. Насколько я помню, колледж полоскали в прессе, а для администрации нет ничего хуже, чем дурная слава.
В голосе доктора Пирса послышалась горечь. Он нравился мне все больше.
– Да. Но, как бы то ни было, я сказала своему преподавателю, что разговаривала с Эваном, на тот момент еще не зная о его судьбе. Она закатила истерику и отправила меня к декану, а декан, недолго думая, отправила меня к психиатру. Они обе, похоже, считают, что мне следует держать рот на замке и лечить расстройство поведения. – Настала моя очередь выражать горечь.
Профессор Пирс не сдержался и швырнул ручку на стол. Небольшая стопка картонных папок соскользнула на пол, но он, казалось, даже не заметил.
– Они должны были привести тебя ко мне, черт возьми! Узколобые люди у власти – вот в чем проблема. Все замять, не раскачивать лодку, навесить ярлык психопата и упрятать подальше. Именно из-за таких недоумков парапсихология остается на задворках традиционной науки. Им даже в голову не приходит, что ты, возможно, говоришь правду!
Теперь доктор Пирс бушевал, расхаживая по кабинету, а я улыбалась. Он посмотрел на меня и остановился как вкопанный.
– Что-то смешное?
– Нет, ничего, просто… жаль, что я не могла сказать хоть что-то из этого декану без риска быть исключенной.
Улыбка профессора Пирса больше походила на гримасу.
– Да, и я бы хотел сказать, не опасаясь увольнения. Боюсь, мы с тобой в одной лодке. – Он вздохнул и снова опустился в кресло. – Но что сделано, то сделано. Они должны были прислать тебя ко мне, однако им это даже в голову не пришло. Ладно, черт с ними. Теперь ты здесь, и мы сделаем все, что в наших силах.
– Могу теперь я задать вам вопрос? – спросила я.
– Конечно. Не могу гарантировать, что сумею ответить, но давай попробуем. – Он отложил карандаш и осушил чашку дымящегося кофе, даже не поморщившись.
– Э-э-э… что со мной не так?
– Что заставляет тебя думать, будто с тобой что-то не так?
Я фыркнула.
– Вы сейчас издеваетесь?
– Баллард, с тобой все в порядке. Более того, ты обладаешь способностями, которых нет у большинства людей. Можно сказать, что ты своего рода медиум.
– Медиум? Что это значит?
Конечно, я слышала это слово и раньше, но оно вызывало в моем воображении только образы цыганок в тюрбанах, размахивающих когтистыми руками над хрустальными шарами, как та нелепая гадалка на ярмарке.
– Это значит, что ты, по-видимому, являешься неким каналом общения между миром живых и миром духов, – объяснил доктор Пирс.
– Каналом? – Мне совсем не понравилось, как это звучит. – Это что же, я вроде как какой-то… спиритический телефон или что-то в этом роде?
Профессор Пирс выдавил из себя улыбку.
– Не совсем. Давай проведем аналогию. Представь, что в тебя встроена дополнительная антенна, чего нет у большинства других людей. У каждого из духов своя частота, которую живые либо не могут, либо не хотят распознавать. Ты обладаешь способностью, при правильной настройке антенны, улавливать эти частоты и даже понимать их.
Это звучало более приемлемо, не говоря уже о том, что менее пугающе.
– И где же я раздобыла эту антенну? Почему у меня она есть, а у большинства людей нет? И почему я только теперь начала ее настраивать?
– Это вопросы, на которые у меня вообще нет ответа.
– И все ли медиумы переживают то же, что и я?
– Нет. На самом деле каждый медиум реагирует на эти вещи по-разному. Наши индивидуальности и точки зрения влияют на то, как мы воспринимаем повседневные ситуации, то же самое верно и для медиумов.
– А как насчет неосознанного рисования?
– Необычно, но не скажу, что неслыханно. Это называется «экстрасенсорный рисунок», и встречается немало художников-экстрасенсов, хотя, – он снова уставился на мой рисунок Лидии, – я никогда не видел у художника-экстрасенса ничего настолько детализированного и точного. Ты регулярно рисуешь?
– Да, я рисую с детства. Занимаюсь этим постоянно.
– И твои рисунки обычно такие же хорошие? – спросил доктор Пирс.
– Э-э-э, не знаю. Наверное, да, – призналась я, немного смущенная, но довольная.
Я достала свой альбом для рисования и протянула ему. Он просматривал страницу за страницей, одобрительно кивая при этом.
– Да, похоже, это твой обычный стиль. Очень подробно, очень реалистично, с большим вниманием к тени и свету. – Он заметил мой слегка удивленный взгляд и объяснил: – В свое время я посетил пару уроков рисования. Поверь мне, это была страсть, без которой мир вполне обошелся бы: художник из меня никудышный.
Мы улыбнулись друг другу. Он вернул мне альбом и подождал, пока я уберу свое сокровище в сумку, после чего продолжил:
– Итак, Баллард. Когда ты увидела Эвана в библиотеке, это была ваша первая встреча?
– Нет, и он был не единственным, кто искал меня.
В течение следующего часа я подробно рассказывала Пирсу о каждой встрече с Эваном, а также о визите Питера Маллигана. Я снова листала альбом для рисования, показывая сделанные мной рисунки и собранную документацию: фотографию Эвана из ежегодника, газетные статьи о его смерти и гибели Питера. Он засыпал меня вопросами и делал яростные пометки. Мои первоначальные сомнения насчет того, чтобы поделиться с ним информацией, рассеялись, и теперь я отвечала на его вопросы с таким же энтузиазмом, с каким он их задавал. Я проходила что-то вроде очищения, исповедуясь кому-то, но дело не только в этом. Рассказывая полуправду на сеансах у доктора Хильдебранда, я только еще больше нервничала и смущалась. Да, в общем-то, нагло врала, просто чтобы они не надели на меня смирительную рубашку. Даже доверяясь Тиа, я не испытывала такого чувства свободы, как теперь. С каждым произнесенным словом, с каждым вопросом и ответом я все увереннее приближалась к истине. Это было откровение, которое могло привести к чему-то конкретному.
Я понятия не имела, что будет, но наконец-то говорила с человеком, который действительно мог помочь мне понять, найти ответы. И самое главное, он не отнесся к моей истории с недоверием или испугом.
– Ладно, думаю, я допрашивал тебя достаточно долго. – Пирс смотрел на меня с беспокойством; неужели я так ужасно выглядела? – Ты спишь по ночам? – спросил он.
– Нет, не очень хорошо. Мне часто снятся кошмары.
– И эти кошмары как-то связаны с Эваном?
– Да, – призналась я. – И… с другими.
– Другими?
– Угу. С другими призраками, наверное. Ничего такого яркого и отчетливого, как с Эваном или Питером, только голоса и странные очертания.
– Понимаю. Интересно.
Это, безусловно, было одним из его любимых слов.
– И когда начались эти сны?
Я неловко поежилась.
– Летом. В ту ночь, когда умерла моя мама.
Некоторое время мы молчали. Я не отрывала глаз от своих рук, сдирая лак с ногтей и избегая взгляда Пирса. Наконец тот поднялся и подошел к книжному шкафу. Молниеносным движением он достал с полки книгу – очевидно, хорошо ориентировался в своей библиотеке, что вызывало уважение, – и протянул ее мне. На обложке не было названия, и, пролистав страницы, я обнаружила, что они…
– Пустые, – пробормотала я, испытывая легкое разочарование и ощущение дежавю, когда перед глазами возникла мамина загадочная книжица.
– Надеюсь, ненадолго. Думаю, тебе следует записывать в нее все, что сможешь. Каждый сон, любую встречу, с максимально возможным количеством деталей, какие только вспомнишь. И, конечно, продолжай делать наброски. Это поможет мне проследить твой паттерн как медиума и, возможно, даст нам некоторое представление о том, кто входит с тобой в контакт и почему.