– Извини, дорогая, – говорит мама. – Они пишут ужасные вещи.
– Это изнанка профессии. – Я знала это, когда Гаррет перешел в высшую лигу. Хотя, когда ты становишься главным героем спортивных новостей дня, легче от этого не становится.
Моя мама как будто читает мои мысли, отвечая:
– Тем не менее такие вещи могут сказаться на отношениях.
– Это не мое любимое занятие, – признаю я. – Ты же знаешь, в эти дни я стараюсь держаться подальше от всеобщего внимания.
Быть автором песен и продюсером – очень публичный способ зарабатывать на жизнь для некоторых избранных, но я предпочитаю держаться в тени. Не поймите меня неправильно. У меня нет проблем с тем, чтобы подняться на сцену и выступить перед аудиторией. В Брайаре я делала это постоянно. И я не испытываю неуверенности в себе. Но с тех пор, как мой парень стал национальной хоккейной сенсацией, я поняла, что мне действительно не нравится постоянное внимание. После колледжа я могла бы попробовать себя в карьере певицы, но это меня больше не привлекает. Папарацци, злобные твиты, навязчивые поклонники. Кому, черт возьми, это нужно?
– Надеюсь, он знает, как ему с тобой повезло.
– Он знает, – заверяю я.
И хотя я ожидала, что моя мама будет беспокоиться обо мне, но истина в том, что я мирюсь со всей этой ерундой потому, что, в конце концов, быть с Гарретом – стоит того.
Как только я развеиваю мамины страхи, я поднимаюсь с дивана, бросая недоеденные крекеры, чтобы пойти на крыльцо проверить почту. Почтовый ящик набит счетами, листовками, еще счетами, еще листовками – и чеком на гонорар от Элизы.
Я возвращаюсь, оставляя все, кроме одного конверта, на комоде в прихожей. Узел завязывается в животе, когда я вскрываю конверт. Или, может быть, это снова усиливается тошнота. Но Элиза ведь сказала «неприличная». Она ведь сказала «неприличная», верно?
Я закрываю глаза и делаю глубокий вдох, прежде чем посмотреть на цифры чека.
Я вижу нули. И еще нули. Нули и нули, пока мои ноги не начинают слегка дрожать и я не тянусь к креслу.
Триста тысяч долларов.
В жизни не видела столько денег.
Это поворотный момент жизни. Достаточно, чтобы пробить большую брешь в долгах моих родителей. Может быть, даже вытащить их из того дома. О боже мой.
Возможности переполняют разум. Я должна обсудить это с Гарретом. Я прислушиваюсь к безмолвному напоминанию о том, что не стоит забегать вперед. Но это может стать реальной возможностью изменить жизнь моих родителей.
«Если они это позволят», – напоминает тихий голос.
Потому что это правда. В последний раз, когда я заговорила о том, чтобы помочь им с долгами, они заставили меня заткнуться. Или, вернее, заставили заткнуться Гаррета. После первого года в профессиональной лиге он подписал многомилионный контракт – на такую сумму, что мы были поражены оба. И, будучи удивительным человеком, Гаррет сражу же предложил позаботиться о долгах моих родителей, на что они ответили недвусмысленным отказом.
И Гаррет чувствует, что я упряма. Я даже подсчитать не могу, сколько раз я разговаривала с ними, но мама с папой не уступают. Мама сказала, это будет неправильно. Папа сказал, он отказывается позволять своему будущему зятю выплачивать свои долги, клянусь, они слишком горды во вред себе.
Но тут все может быть по-другому. Технически это «мои» деньги, пусть даже мы с Гарретом складываем все в общий котел. Если я разыграю все аккуратно, может быть, я смогу убедить моих стариков наконец принять помощь.
Пока живот у меня крутит от волнения, я провожу большую часть дня, просматривая цены на жилье в Рэнсоме, штат Индиана, и штрафы за досрочное погашение ипотеки. Я даже оставляю сообщение агенту по недвижимости, чтобы задать несколько вопросов. Чтобы понять, насколько это вообще осуществимо. Господи, как было бы невероятно, если бы папа и мама смогли расплатиться со своими долгами и переехать в Бостон? Или, черт возьми, даже в Филадельфию, если они захотят быть ближе к тете Николь. Очевидно, я неравнодушна к Бостону, но я была бы просто счастлива вытащить их из долгов.
В этом городе нет ничего, кроме плохих воспоминаний для меня и моей семьи. Когда мне было пятнадцать, один из моих одноклассников изнасиловал меня на вечеринке, и моя жизнь уже никогда не была прежней. Меня обвиняли в ужасных вещах, худшей из которых было то, что я выдумала эту встречу. Моих родителей избегали, подвергали остракизму, и все это время они вынуждены были общаться с родителями насильника, один из которых был мэром города. К черту это место. Если Гаррет согласится, я потрачу каждый цент этого гонорара на то, чтобы спасти своих родителей, и на этот раз меня ничто не остановит.
Когда Гаррет возвращается домой в тот вечер, мое настроение взлетает до небес. Он писал из самолета, что еда отстойная, и я заранее заказываю еду навынос из его любимого ресторана.
И сколько бы времени мы ни были в разлуке, всякий раз, входя, он приветствует меня так, будто не видел несколько месяцев. Бросает сумку в коридоре, хватает меня за бедра и прижимается своими губами к моим. Жадный поцелуй крадет кислород из моих легких, оставляя бездыханной.
– Привет, – говорю я, улыбаясь ему в губы.
– Они должны прекратить посылать меня на подобные мероприятия.
– Настолько плохо?
– У меня такое чувство, будто я должен отдать этим парням их деньги.
– Итак, полагаю, из твоего пенсионного плана можно вычеркнуть профессиональную игру в гольф?
– Не похоже, чтобы было иначе, а?
Мы идем на кухню, когда он улавливает запах еды, разогревающейся в духовке.
– Клюшка и мяч. Но половину игры я даже не мог сказать, куда подевался этот проклятый мяч. – По его позе я могу ручаться, что скверная игра в гольф – это не то, что вывело его из себя. Еще раньше он предупредил меня о том, что согласился сняться в эпизоде «Наследия» со своим отцом, но не вдавался в подробности. Мне неприятно затрагивать эту тему, но мне слишком любопытно, чтобы не спросить.
– Итак, хм, что заставило тебя согласиться на шоу с тобой и Филом? – осторожно спрашиваю я, протягивая ему пиво.
– Я сильно в это вляпался, – ворчит он, делая глоток. – В общем, этот ублюдок зашел далеко и дал согласие от моего имени. Лэндон сказал, если я сейчас откажусь, это вызовет слишком много вопросов.
– Чувак, твой отец такой придурок.
– Чувак, я знаю. – Но теперь он улыбается, глядя на меня поверх бутылки. – Ты выглядишь счастливой. То есть, конечно, ты счастлива, потому что я дома…
Я фыркаю. Мой мужчина – образец скромности.
– Но что случилось еще?
Не в силах скрыть ликование, я подхожу к столику и беру чек на гонорар. С размаху я протягиваю его ему.
– Сюрприз.
Его глаза прыгают от бумажки ко мне.
– Матерь Божья! Ты серьезно? Это за одну песню?
Я киваю, поднося к губам собственный стакан с газировкой.
– Ага. За ту, которую я написала для Далилы, – подтверждаю я, прежде чем сделать глоток.
– Это невероятно. Черт возьми, Уэллси. Поздравляю.
– Спасибо. – Я очень довольна собой, когда его бутылка чокается с моим бокалом в ликующем салюте.
– Я серьезно. Я так горжусь тобой. – Его серебристые глаза ярко сияют. – Я знаю, как усердно ты работаешь. И это окупается. Серьезно. – Он притягивает меня в объятия. – Ты заслуживаешь это, детка.
«Вот он, момент, – подталкивает внутренний голос. – Скажи ему сейчас».
Я должна. Я действительно должна. Но в первый раз за много лет я вижу его действительно расслабленным. Никакого напряжения в плечах. Радость в глазах. В тот момент, когда я скажу ему, что беременна, эта легкость исчезнет. Это заставит нас провести дни и недели в сложных разговорах, чего в данный момент мне совсем не хочется.
Так что я прикусываю язык, и мы садимся за ужин. Может быть, я трусиха. Наверное, так и есть. Но я не хочу разрушать то, что представляет собой краткий и совершенный момент. В последнее время у нас их так мало.
Мы даже не успеваем покончить с десертом, а Гаррет уже хватает меня за руку. Касается меня, пока я достаю ложки из ящика, чтобы мы могли разделить огромный кусок торта с шоколадным муссом, который я взяла в своей любимой кондитерской. Но Гаррета не интересует торт, когда он задирает мою рубашку, чтобы сжать мою грудь, я неудержимо дрожу и тоже забываю о торте.
Внезапно мы неуклюже перемещаемся в гостиную, потому что она ближе, чем спальня. Спотыкаясь о падающую на пол одежду. Мы следуем ее примеру, падая на ковер. Голые и целующиеся взасос.
– Боже, я люблю тебя, – ворчит он, впиваясь зубами в мое плечо.
Этот легкий укус заставляет меня застонать. Я сжимаю его голую задницу и приподнимаю бедра, чтобы прижаться к его напряженной эрекции. Снова оказаться в его руках, пусть даже всего через пару дней после его отъезда, напоминает, как же мне это нравится. Грубая химия между нами. Как же сильно я люблю его.
Дрожь возвращается, когда он начинает целовать мои груди. Матерь божья, мои сиськи – гиперчувствительны, перед глазами все плывет.
И после нескольких недель, в которые Гаррет не замечал мои постоянные походы в туалет и благоприобретенную тошноту от запаха яиц, он замечает кое-что именно в этот момент: мои набухшие, нежные груди.
– Боже, у тебя такие полные сиськи, – бормочет он, зажимая их обеими ладонями. – У тебя скоро месячные?
Я едва не разражаюсь смехом.
«Сделай это сейчас, – приказываю я себе. – Признайся ему».
Я хочу сказать, это идеальная возможность.
«Ну, видишь ли, месячных у меня не было уже два месяца. Сюрприз! Я беременна!».
Но тогда он прекратит делать это: опустив голову, посасывать мой ноющий сосок. И это так приятно, что по мне пробегает дрожь удовольствия. Я издаю блаженный стон. О, боже мой. Может быть, беременность не так уж и плоха. Может быть, этот гормональный ураган, который сеет во мне хаос, наконец-то имеет какие-то преимущества. Губы Гаррета на моем соске – изысканная агония. Когда он просовывает руку мне между бедер, я – невероятно влажная.