Я посмотрела на Орена и одного из его сотрудников. Он был старше Эли. Орен как-то назвал его «специалистом по Арктике». И в самом деле: ну какой техасский миллиардер обойдется без арктиковедов в числе охранников!
Я пошатнулась. Грэйсон обхватил меня руками, не дав упасть. Пару мгновений мы так и стояли — прижавшись друг к дружке. А потом он покатил назад, потянув меня за руку следом. Мы стали спускаться с небольшого пригорка у дома.
— Покажи, как тормозишь, — сказал он. Вечно этот приказной тон. Но я не стала сопротивляться. Только развернула стопы носками друг к другу и даже не упала! Каким-то чудом.
— Отлично. — Губы Грэйсона Хоторна тронула самая настоящая улыбка, но он мгновенно стер ее с лица, будто при мне улыбаться было строго запрещено.
— Ты вовсе не обязан это делать, — сказала я ему, понизив голос, чтобы нас не подслушали. — Не обязан меня ничему учить. Можем сказать Алисе, что я испугалась. Я же не на лыжах кататься приехала.
Грэйсон одарил меня взглядом — своим фирменным, всеведущим, безошибочным, не допускающим возражений.
— Никто не поверит, что ты чего-то да испугалась, — заметил он.
Прозвучало это так, будто я самый бесстрашный человек на свете.
Уже через пять минут я потеряла лыжу. Этот участок трассы тоже был частным. Кроме нас с Грэйсоном и охранников в окрестностях не было никого. Грэйсон подхватил мою лыжу с ловкостью человека, освоившего горнолыжный спорт еще в младенчестве. Он подъехал ко мне, бросил свою добычу на снег, а меня взял за локоть.
Сегодняшний день уже стал рекордным по числу его касаний.
Отгоняя от себя мысли о том, что это может значить, я прикрепила лыжу к ботинку и повторила то, что уже говорила ему:
— Ты не обязан этого делать.
Он отпустил меня.
— Ты была права. — С ума сойти, Грэйсон Хоторн признал чужую правоту! Впервые в истории! — Ты говорила, что я тебя избегаю. Это так. Хотя я обещал научить тебя всему, что надо знать, чтобы жить этой жизнью.
— Езде на лыжах, к примеру? — спросила я. В стеклах его горнолыжных очков мелькнуло мое отражение, а его глаз видно не было.
— Да, — подтвердил он. — Надо же с чего-то начинать.
Мы спустились к подножию, и Грэйсон научил меня пользоваться подъемником. Орен сел в кабинку перед нами, а другой охранник — позади.
А мы с Грэйсоном, можно сказать, остались наедине: два человека, один подъемник, ноги болтаются над землей, пока нас несет к вершине горы. Я то и дело бросала на Грэйсона взгляды. Он снял очки, и теперь я видела его лицо. И глаза.
Спустя несколько секунд я решила прервать молчание.
— Я слышала твой разговор с Шеффилдом, — призналась я тихо. — Во всяком случае бо́льшую его часть.
Далеко внизу показались лыжники, скользящие по склону. Я смотрела на них, не решаясь взглянуть на Грэйсона.
— Я начинаю понимать, почему дедушка оставил собственных детей без наследства, — произнес Грэйсон. Тон у него был чужой, неузнаваемый — совсем как у Джеймсона. Но если Джеймсона события предыдущей ночи сделали сдержанным, то с его братом произошло обратное. — Если Тоби правда устроил пожар, дед помог скрыть всю эту историю, а потом еще Скай… — он резко осекся.
— Что Скай? — переспросила я. Под нами проплыла маленькая рощица, густо укутанная снегом.
— Она специально разыскала Шеффилда Грэйсона, Эйвери. Этот человек обвинил нашу семью в смерти своего племянника. И переспал с ней назло. Зачем это понадобилось Скай — одному богу ведомо, но итогом стал я.
Я посмотрела на него — так пристально, что ему тоже пришлось поднять на меня взгляд.
— Тебе не в чем себя винить, — спокойно произнесла я. — Злиться — есть на что, а винить себя не в чем.
— Старик лишил всю семью наследства примерно тогда же, когда я был зачат, — продолжал Грэйсон. С этой правдой ему до сих пор сложно было смириться, и это чувствовалось. — Так кто же стал каплей, переполнившей его чашу терпения: Тоби или я?
Подумать только, Грэйсон Хоторн показывает слабость. Ты вовсе не обязан взваливать себе на плечи бремя целого мира — и своей семьи, подумала я. Но сказала другое.
— Старик любил тебя. — Я мало в чем была уверена, когда речь заходила о миллиардере Тобиасе Хоторне, но в этом — да. — Тебя и твоих братьев.
— Он видел в нас шанс хоть что-то сделать правильно, — натянуто ответил он. — Но в конце жизни страшно разочаровался — в Джеймсоне, во мне.
— Неправда, — сказала я. Сердце сжалось от сочувствия к нему. К ним обоим.
Грэйсон сглотнул.
— Помнишь нож, который Джеймсон крутил на крыше? — вопрос застал меня врасплох.
— С тайником в рукоятке?
Грэйсон склонил голову набок. Под одеждой не было видно мышц шеи и плеч, но мне живо представилось, как они напряглись.
— Несколько лет назад дедушка придумал целую серию головоломок. Нож был одной из них.
Почему-то горло у меня сдавило.
— А стеклянная балерина? — спросила я.
Грэйсон посмотрел на меня так, будто я сказала что-то совсем неожиданное. Будто я сама была сплошной неожиданностью.
— Она там тоже была. Чтобы победить в игре, ее надо было разбить. А вот дальше мы с Джеймсоном и Ксандром пошли по ложному следу. А Нэш — нет. Он понял, что разгадка — в осколках. — В его взгляде мелькнуло что-то такое, что даже словами не опишешь. — Дед рассказывал нам, что стоит только нажить богатства и власть, и начинаются поломки. Ломаются вещи. Ломаются люди. Я тогда думал, что он говорит о своих детях.
— Ядовито то древо — ты сам посуди, — тихо процитировала я. — С., и З., и меня уже не спасти.
— Именно. — Грэйсон покачал головой, а когда снова заговорил, голос был хриплым и натужным. — Но сейчас мне начинает казаться, что самое важное мы упустили. Я много думаю о вещах и людях, сломавшихся по нашей вине. Из-за всех нас. О Тоби и жертвах того пожара. О себе, Джеймсоне и…
Ему трудно было закончить мысль, и я сделала это за него:
— …Эмили. Но, Грэйсон, это ведь совсем разные вещи. Ты ее не убивал.
— Эта семья рушит все, — произнес Грэйсон, и голос его ни разу не дрогнул. — Мой дедушка знал это, но все равно привел тебя в наш дом. Вписал в завещание.
Грэйсон хотел меня обезопасить, но тщетно. Отныне, раз уж я стала наследницей состояния Хоторна, опасность будет сопровождать меня всю жизнь.
— Я не стеклянная балерина, — твердо сказала я. — И не разлечусь на осколки.
— Знаю, — совсем охрипшим голосом согласился Грэйсон. — И больше не собираюсь тебя избегать, Эйвери. Больше не стану твердить тебе, что пора остановиться, прекрасно понимая, что ты не сможешь и не станешь останавливаться. Я знаю, что для тебя значит Тоби — как он тебе важен, — он задышал тяжелее. — Пожалуй, я лучше всех понимаю, почему ты не в силах завершить эту историю.
Со своим отцом Грэйсон уже встретился. Заглянул ему в глаза, узнал, что он для него значит. И пускай выяснилось, что он для отца пустое место, Грэйсон понимал, почему я не могу остаться в стороне от загадки Тоби.
— Так ты поможешь мне? — спросила я. Сердце взволнованно замерло.
— Да, — ответил он торжественно, словно давая клятву. Это слово повисло в воздухе между нами. Грэйсон сглотнул. — По-дружески.
По-дружески. Уточнение было колким. Грэйсон словно решил отстраниться, оставить меня на расстоянии вытянутой руки. Сделать вид, будто он здесь выдумывает правила.
Меня это задело, но я запретила себе обижаться.
— По-дружески, — повторила я, задержав взгляд на вершине горы, которая с каждой секундой приближалась.
— Сдвинься на краешек сиденья, — деловито скомандовал Грэйсон. — Приподними кончики лыж. Наклонись вперед — и поедешь!
Сиденье подъемника слегка подтолкнуло меня, и я понеслась вперед, стараясь сохранить равновесие. Уж для этого мне не был нужен никакой Грэйсон Хоторн. Благодаря одной только силе воли я сумела устоять на ногах и вовремя затормозить.
Видишь! Не надо меня держать! Я обернулась к своему другу с широкой улыбкой и хотела было уже похвастаться своими успехами — как вдруг увидела папарацци.
Глава 43
Орен с арктиковедом помогли мне добраться до «Истинного Севера» в рекордные сроки. Эли в компании еще одного охранника уже дожидались нас снаружи.
— Проверьте территорию, — приказал Орен. — Если встретите посторонних, не стесняйтесь напоминать, что это частная территория.
— Думаю, хватит с нас катаний на лыжах, — заключила я. Теоретически это было мне на руку. Теперь у меня был повод остаться дома и сделать то, ради чего мы сюда и приехали. А заодно воздержаться от новых прогулок в горах наедине с Грэйсоном.
Отогнав от себя эту мысль, я отстегнула лыжи. Грэйсон последовал моему примеру, и мы пошли в дом, но не успели добраться до черного хода, как с крыши упал огромный ком снега и приземлился прямо у наших ног.
Я подняла голову как раз в тот момент, как с крыши спрыгнул Джеймсон. И приземлился рядом — на лыжах, но без палок.
— Эффектное появление, — сухо прокомментировал Грэйсон.
— Стараюсь, — Джеймсон улыбнулся. Я обратила внимание, что он что-то держит в руках. Предмет оказался фоторамкой.
Зачем ему рамка? Это же Джеймсон Хоторн. А мы приехали сюда с конкретной целью. Она была мне прекрасно известна. Сердце взволнованно заколотилось о ребра.
— Это что… — начала было я.
Джеймсон пожал плечами:
— Что я могу сказать? Вот такой вот я молодец.
Он лениво вложил рамку мне в руки, а потом потянулся за лыжными палками, приставленными к дому.
— А тебя я вызываю на «Прыжок», — заявил он Грэйсону.
В рамке была та самая фотография троих детей Тобиаса Хоторна, которую я уже видела на лестнице. Джеймсон уехал, ничего больше не сообщив, но я, спускаясь по лестнице в подвал, перевернула рамку и увидела на обратной стороне гравюру.