А бой продолжался. Я смотрел, переживал и бесился от собственной беспомощности, невозможности вмешаться. Сражаться самому куда как легче. Нет времени на страх, есть только ярость боя Танец Смерти, в котором сходятся фехтовальщики. Теперь же я застыл, не в силах оторваться от разворачивающегося действа.
Алва глухо вскрикнула — на груди ее сына появилось кровавое пятно.
Рома тут же отступил, опустив острие клинка.
— Может, хватит? — спросил он.
— Нет. Продолжайте! — властно сказала Алва, хотя ее когти прорезали на подлокотниках глубокие борозды — она этого не замечала.
И они продолжили. В напряженной тишине слышался лишь звон клинков да свист рассекаемого воздуха. Ромка достал своего противника еще дважды, а тот его — один раз. Потом Рома сделал глубокий выпад, и будь его противник менее проворным, бой можно было бы считать законченным.
Но Лукас все же успел отскочить, хотя Ромкин меч и оставил на его груди очередную царапину. Антрацитово-черные глаза ташшара сверкнули, и вдруг… Лукас подпрыгнул вверх. Метра на четыре. Потом как-то странно взмахнул руками и завис в воздухе, раскрыв крылья — тонкие кожаные перепонки, натянутые от кистей рук до пояса, как у белки-летяги. И совершенно незаметные в сложенном состоянии. Теперь стало понятно, что за мода у них на боковые разрезы в одежде.
Ромка отступил, нервно сжимая рукоять меча и следя за полетом противника. Ташшар кружил над ним по спирали, то набирая высоту, то снижаясь.
Я весь напрягся, готовый в любую секунду, наплевав на правила, броситься на выручку своему сыну. Только бы парень не оплошал, только бы…
Лукас вытянул перед собой клинок и, вытянувшись в струну, спикировал на противника. Ромка не двигался, не сводил глаз с несущейся на него смерти. В момент, когда, казалось, ничто уже не спасет м
оего сына и странный клинок рассечет незащищенную шею, он сделал почти неуловимый шаг навстречу и отклонился. Сверкнуло что-то светлое, металлическое…
10. Побратим
Напряженную тишину разорвал пронзительный, вибрирующий визг. Кричал Лукас. Перепонки крыльев вибрировали с бешеной скоростью, удерживая летуна в воздухе, а острие его меча по-прежнему оставалось у шеи моего сына, и я не сразу сообразил, что происходит. Но Лукас орал, как в агонии, а по его клинку бежали серебристые сполохи, и он пытался, но не мог отвести меч в сторону. Ромкина серебряная цепочка, которую Лукас нечаянно зацепил острием меча, словно прикипела к оружию врага.
Ромка схватился за лезвие и вырвал оружие из рук ташшара. Лукас сразу же обмяк, упал и покатился по прелой листве, но орать не перестал. Его кожа на глазах покрывалась серыми волдырями, лицо исказила гримаса боли.
— Лукас! Сын мой! — закричала Алва, бросаясь к нему.
Я ринулся за ней и успел поймать до того, как она прикоснулась к сыну.
— Замри! — рыкнул я. — Не смей его трогать!
Она не поняла или не расслышала и продолжала тянуться к Лукасу. Я сгреб ее в охапку и передал Ромке.
— Держи крепко! — Потом обвел взглядом обступающих ташшаров, возвысил голос и крикнул: — Все назад! Назад, я сказал! Это «серебрянка»!
Кто б еще мне сказал, откуда я про эту самую серебрянку знаю…
Они замерли, а потом как по команде бросились прочь. Остались всего несколько — то ли родственники, то ли самые преданные.
Серебряная болезнь, или «серебрянка», для местных — что бубонная чума для людей. Заразно, смертельно и без вариантов. Но я вознамерился поспорить с Костлявой.
Я совсем не был уверен, что Слезы Леса, чудодейственный эликсир Вечно Юной Леа, богини Лесов, помогут этому порождению ночи. С другой стороны, хуже ему уже не будет. Так что я вынул из кармана заветный флакончик и, ухватив за волосы орущего, извивающегося Лукаса, вылил содержимое ему в рот. Он тут же вцепился мне в запястье, когти прочертили на запястье глубокие борозды.
Вой оборвался на высшей ноте, тело в моих руках обмякло. Я осторожно уложил несчастного на землю и присел рядом. Он дышал. Что до остального… Нужно было ждать. Ждать и надеяться. Слезы Леса действовали быстро, но — на людях. Что до Лукаса с его непонятной биохимией, прогнозировать я не брался.
Серые пятна вроде как начинали бледнеть, черные змейки, стремительно разбегавшиеся от почерневших когтей по правой, пораженной «серебрянкой» руке Лукаса, остановили рост. Теперь смертоносные узоры смотрелись вычурным татуажем, не более.
Вот уж никогда не думал, что буду так переживать из-за вампира!
Кто-то положил мне руку на плечо. Я поднял голову. Рядом стоял Ромка.
— У тебя кровь…
Я кивнул, и капнул Слезами Леса на проколотое запястье. Пошел легкий дымок, раны защипало, но на этом и все.
Алва обошла сына с другой стороны, тоже села на землю — как была, в роскошном платье и драгоценностях, — протянула руку, нерешительно глянула на меня.
— Уже можно, — кивнул я, — эликсир сделал свое дело, Лукас не заразен.
Она кивнула и стала гладить лицо сына, уже принявшее нормальный, то есть мертвенно-бледный оттенок.
— Ты спас его, — тихо сказала Алва, не глядя на меня, — зачем?
— Я с самого начала не желал ему зла. Никому из вас.
Она подняла голову и испытующе посмотрела мне в глаза.
— Даже после всего, что сделала моя дочь? — спросила она.
Я пожал плечами:
— Твоя дочь, моя сестра… У нас с Марой общий отец и давняя вражда. Слишком давняя, чтобы пытаться найти примирение. Но твой народ не причинил мне никакого зла, так что не вижу смысла враждовать еще и с вами.
Она прищурила глаза и долго-долго смотрела на меня.
— Я не забуду твоих слов, Арчи. Теперь мы все у тебя в долгу.
Лукас зашевелился и открыл глаза, обвел всех туманным взглядом, заметил мать.
— Я что, проиграл? — спросил он.
Алва улыбнулась и погладила его по щеке.
— Ты почти выиграл.
***
Рома
Случайности…
Я сидел на земле, прислонившись спиной к шершавому стволу дерева незнакомой разновидности, наблюдал за отцом и вампирской королевой, хлопотавшими над моим недавним противником, и почти бессознательно пропускал через пальцы серебряную цепочку с крестиком. Бабуля подарила мне этот набор на шестнадцатилетие, и на тот момент я подарку не обрадовался: мечтал о новом телефоне, мотоцикле или мощной видеокарте, а тут — крестик, пусть хоть и трижды освященный. Но обижать бабушку не хотелось, поэтому я позволил нацепить на себя украшение, собираясь снять при первой же возможности. Почему не снял? Девчонка, с которой тогда встречался, сказала, что это сексуально. До секса, правда, так и не дошло, но крестик остался.
А сегодня он спас мне жизнь: совершенно неожиданным способом. То есть, от того удара Лукаса я бы уклонился, но сколько бы ещё выстоял против крылатого противника? Кстати, а в том своде правил, что зачитывал местный летописец, ничего по этому поводу не было сказано? Как ни старался, вспомнить не получалось. Перед глазами мелькали картины боя, я снова видел пикирующего на меня противника, его горящие глаза, острие меча, нацеленное мне в грудь.
Как всегда, реакция догнала с хорошим запозданием: только сейчас до меня начало доходить, что разминулся со смертью буквально на миллиметр. А воображение услужливо дорисовало картину: я лежу с перерезанным горлом в луже собственной крови, вокруг летают вампиры… В животе заворочался противный ком, меня начало потряхивать. Я вдруг с кристальной ясностью осознал, что всё это ни разу не игра, где у твоего героя сколько-то жизней, и даже если они закончатся, их всегда можно докупить. А здесь всё по-настоящему, и если я умру, то умру насовсем, как говорит Арчи, окончательно и без вариантов. Впрочем, мысль о собственной возможной смерти в голове укладываться не хотела: такое может случиться с кем угодно, только не со мной. В конце концов, жизнь только начинается, и у меня на неё грандиозные планы.
Я торопливо повесил цепочку обратно на шею, словно и вправду верил, что украшение сможет защитить меня от беды.
Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем обо мне кто-то вспомнил. Был это, правда, не Арчи, а вампир Лукас. То есть, ташшар, но в земной мифологии ташшары не водятся, зато вампиров — ну просто завались.
Я нашарил на земле катану и дернулся, намереваясь встать, но Лукас показал мне пустые руки и сел на землю напротив, по-турецки подогнув ноги.
— Я пришел не затем, чтоб драться, — сообщил он.
— Угу, мне тоже не понравилось, — криво усмехнулся я.
Лукас промолчал, провел рукой по волосам: от запястья до самого плеча руку покрывала причудливая паутинка из черных линий — прям как стильная татуировка. Если бы не её происхождение…
— Больно? — спросил я.
Он отрицательно качнул головой.
— Уже нет. А паутина эта останется. Твой отец сказал, что если сразу не исчезло, значит, на всю жизнь память, — он аккуратно провел пальцами по пораженному участку кожи, — а так не чувствуется. Странно…
— Смотрится как крутая татуха, — приободрил я его, поймал непонимающим взгляд и принялся объяснять, что за фигня и зачем её делают.
— Странные у твоего народа обычаи, — заметил Лукас, когда я закончил с объяснениями. — Я специально изучал историю Хайвергов, много читал про колдунов, но ни о чем подобном ни разу не слышал.
— А я и не колдун, — признался я, — да и Хайверги мы с Ар… с отцом неправильные.
— Да, правильный Хайверг ни за что не стал бы лечить ташшара от серебрянки, — усмехнулся он. — А вот нацепить на шею ожерелье из проклятого металла перед боем с ташшаром — это вполне по-Хайверговски.
Я почувствовал себя крайне неуютно: в такой интерпретации выходило, что я заранее готовился к предстоящему бою и подстраховался. Конечно, можно бы начать объяснять, что в моем мире слыхом не слыхивали ни о каких ташшарах и их отношениях с серебром, но зачем?
— Тогда, значит, взлететь во время боя — это по-ташшарски? — поддел я в ответ.
— Правилами не запрещено, — пожал он плечами.