То, что город Предельный будет разорен, сообщили люди, освобожденные из плена Змей. Но в то, что он будет сожжен, не верилось. Зачем уничтожать то, что можно использовать? То, на что потрачен труд поколений? Зачем сжигать хлеб на полях, вытаптывать травы на пастбищах, зачем сжигать сады? Не вырубать деревья на дрова, а сжигать их – на корню, вместе с привязанными к стволам женщинами?
Не бывавшие в землях Лебедя сразу заметили разительные отличия архитектуры и манеры строительства мастеров Дома Лебедя. Оборонительные валы были оштукатурены, башни – каменные, дороги отсыпаны щебнем, стены города – каменные.
– Вот чего у нас навалом, так это скал и моря, – отмахнулся Белый и мрачно повторил: – Безжизненных скал и буйного соленого моря.
Вот и стояли каменные стены, как надгробья жителям города, вместо флагов и гербов – увешанные растерзанными, распятыми людьми, часто – со снятой кожей, со следами пыток огнем, с насаженными на колья головами, частоколом выставленными над зубцами стен и башен.
Город решили обойти по сожженным полям. В сам город пошел только поисковый отряд, возглавляемый Слетом и усиленный магами. Они надеялись найти – магией учуять – живых. Замуровавших себя в подземельях. Но для этого придется пробиваться через толпы свежих Бродяг.
Комок, теперь – Каменный Клык, пошел с ними, готовый опять выбивать в земле рвы для захоронения павших, а Марк и Ронг несли семена. Каждый из них скупил семена всюду, куда смогли дотянуться их руки во время их недавних «отпусков» на «Большую Землю». Сколько семян было в их рукавах, можно было судить хотя бы по тому, что Ронг жаловался, что стоимость измененных семян, и так немалая, выросла вдвое, причем по всей Империи.
Выживших нашли. Всех восьмерых. Один из них – малыш лет двух-трех. Его мать умерла, поя ребенка собственной кровью. Но ребенок выжил и смог дождаться спасателей. Жертва ее стала понятна, когда Марк сам принес мальчика, возвестив, что тот одарен к земле и огню.
О близости следующего города возвестили Бродяги, которых дозорные убивали – лихача, на всем скаку разваливая топорами или пиками.
Белый помнил этот город. Большой и богатый, по местным меркам, Пустошным. Город вырос на пересечении Дороги и реки Быстрой. Реки не длинной, узкой, но судоходной. Регулярно заиливающуюся реку углубляли маги земли или воды. На это властитель города Переходного средств не жалел – город жил с реки и Дороги.
Выбора не оставалось – узкую, но глубокую и быстроводную реку можно было перейти только по каменному мосту, вокруг которого и вырос город Переходный. Входили в город всей колонной, ведя бой на истребление с поднявшейся нежитью. И если бы не маги – не прошли бы. Нежить задавила бы массой бесчувственных к боли и ранам тел.
А так – получилось развлечение для магов. Каждый из них изощрялся, пробуя новые построения магических умений, новые заклинания или плетения, совсем не боясь потратить Силу, – Марк же был рядом. А скверна по городу текла – от оскверненного храма. Да и сам Марк развлекался, то взрывая Бродяг, создавая в них частицу Пустоты, то расчленяя их своими Клинками Отрицания.
Марк, наконец, выбрал название для этого магического оружия. Помог ему Хранитель. Он сказал, что эти «клинки» есть лучи какой-то то ли противоматерии, то ли противоэнергии. И способны на подобное только антимаги – разрушители. Объяснил заодно, почему Марк пробивал и рубил броню Паладинов, с которой не мог справиться Вздох Дракона, температура клинка которого была выше, чем в любом горне, выше, чем в жерле извергающегося вулкана. Клинки Марка не пробивали материю, не разрезали ее. Они мгновенно разрывали связи, удерживающие вещество, делающие его единым целым. Разрушали саму связанность материи, само течение энергий. И для этих клинков не существовало преград. Их не мог остановить никакой Магический Щит. Кроме Щита Отрицания. Который, опять же, может создать только разрушитель.
Ронг, Тол и Чума очень сосредоточенно слушали Магический Ветер, с отрешенным видом качаясь в седлах. Разумники ловили мысли разумных, Чума – биение сердец, запах живой крови в жилах. И указывали – где искать.
И живых находили. Переходный имел много больше укрытий ниже уровня земли, чем Предельный. Город жил богаче, люди имели большую потребность в скрытых, тайных подземельях. И многие затворники были живы. Хотя уже прошло много времени после падения города. Бродяги сильно воняли, многие люди, схоронившиеся в укромных местах без воды и еды, умерли от жажды и голода. А сколько из них предпочли умереть в схватке с нежитью, а не медленное угасание, терпя терзания жажды и голода, они уже не узнают никогда.
Трофеи и богатства не искали. Все это уже было выпотрошено и увезено из города Змеями. Но не только из-за этого не искали. Главным своим богатством – на сей момент – Белый считал людей. Именно поэтому позволил поиск выживших, но запретил поиски ценностей, чтобы не рисковать, излишне разделяя отряд. И так, воинов кот наплакал. Только за счет Силы магии выживали. Хоть в какую броню одень женщин, хоть какое оружие им дай, они даже против Сырых Бродяг – не устоят.
Походя, уничтожили и оскверненный алтарь. Марк выпил из него Силу, разлив ее по накопителям, которыми щедро одаривал магов отряда, сам алтарь Ронг забрал в свой Мешок, сказав, что знает, кто его может переосвятить. А сам алтарь – ценность. Большой каменный накопитель природного происхождения. Слабый. Не годный для переносного накопления Силы, но большим, целым куском способный накапливать в себе очень много Силы. Тоже – слабой плотности, но – много. Крайняя редкость. И бросать его на поругание – грех.
Никто и не спорил. Мало кто глубоко понимал таинства веры и Церкви, еще меньше было тех, кто хотел в этом разбираться. И почти не было тех, кто бы стал спорить с Церковью Триединого в вопросах веры.
Опустевший храм перестал излучать скверну тьмы. Стал просто большим каменным строением, сильно пострадавшим в бою – клирики этого города не приняли тьму, очень дорого продав свои жизни. Их исковерканные, растерзанные, усохшие тела так и лежали в храме, на тех местах, где и завершился для них их бой, или были развешаны вокруг безумцами. Клирики не стали Бродягами. И это многое сказало людям Белого. Прах служителей Света с почестями предали земле, похоронив в том месте, откуда вырвали накопитель алтаря.
Прочие останки сваливали в ямы, чуть присыпав землей и камнями, чтобы падальщики не растаскивали, затем засеивали семенами плотояда.
Из Переходного выходили в сумерках. Как бы ни было опасно двигаться по Пустошам ночью, ночевать в мертвом городе не хотел никто. Немногочисленные воины и маги просто не могли защитить уже за пять сотен женщин и детей. Среди выживших мужчин опять не было. Все пустошники встретили конец своего жизненного пути в бою.
И Белый был этим горд. Его люди показали достоинство и честь. А честь вассалов – честь их господина.
На ночь не останавливались. Бродяг крушили дозоры, усиленные магами, буйство Силы и масса людей распугивали Тварей, промышляющих ночью в Пустошах, но притягивали новых Бродяг.
Рассвет и первые лучи утреннего светила встретили щурящиеся от усталости люди – на ногах, спотыкающиеся через шаг. Но утро им принесло и новых людей. А вернее – возвращение старых знакомых: помолодевшую, обратно до юной девушки, Синеглазку, в очень дорогом и ладном костюме и броне, нисколько не умаляющей ее прелести, не превращающей ее в угловатого подростка, а подчеркивающей ее женственность, а костюм соответствовал своим убранством ее высокому положению – по левую руку командира.
И Ниса, гордо стоящего на своих ногах, с Посохом в руках, который он так и не выпустил из рук. Он смотрел на людей, командира, а особенно – на жену, с искренней радостью и обожанием. На его груди гордо лежал знак повелителя стихий. Не воды или воздуха, а – стихий.
Белый спешился, с открытым шлемом подошел к Синеглазке, внимательно разглядывая ее, будто в поиске дефектов, взял ее за плечи, немного покрутил, будто проверяя, не подменили ли мага Жизни, тихо спросил:
– Как ты? – при этом голос его сорвался.
Девушка улыбнулась очень доброй улыбкой, глаза засветились. Она ответила:
– Хорошо, мой владыка! Меня лечил и учил САМ Живчик! Я помогала лечить Бруску! Наш сын одаренный! – вывалила она Белому сразу все, что ее волновало.
Командир стиснул девушку до ее сдавленного писка. Под восторженный рев окружающих, любопытствующих.
Но, как всегда, самые приятные и дорогие для сердца и души моменты прерываются какими-либо неприятностями. Дозор сломал Сигнал. И отряд воинов и магов поспешил на помощь к призывающему подмогу дозору.
Сцепились дозоры Белого и Змей в распадке двух холмов. Змеи, безалаберно решившие перекусить, не выставив часового, не заметили приближения дозора, а вылетевшие на Змей дозорные были так обозлены видами следов безумств Змей, что, не раздумывая, вдвоем, пошли в атаку на десяток Змей. Хорошо хоть успели Сигнал подать.
Когда отряд добрался до места боя, боя уже не было – оба дозорных были биты и их собирались добивать выжившие семеро Змей, злые на гибель трех своих соратников, а больше – на опрокинутый котел с варевом.
Когда на вершину вылетели десяток всадников, Змеи бросили дозорных и побежали. Но злые были не только дозорные. Как ни кричал Ронг, как ни орал Тол, все были биты пиками в спины. А если совсем точно – пониже спины. Широкий трехгранный наконечник длинной пики не только лишал беглецов жизни, разрывая тела, но и чести.
А после этого все долго матерились, что поступили весьма необдуманно, пики были густо вымазаны и воняли. И чистить их было противно. А отмыть нечем.
Дальше двигались уже боевыми порядками. Но егеря Змей боя не принимали. То ли заманивая в ловушку, то ли опасаясь боя.
С каждым часом пути все чаще стали попадаться уже ожидаемые, но так и не ставшие привычными, следы издевательств Змеями над людьми, над здравым смыслом и над самой Жизнью. Те же распятые, лишенные кожи, посаженные на кол, сожженные, повешенные. А часто все вместе. Когда нашли ребенка, с которого сняли кожу, как барана, насадили на вертел и – жарили на костре, многим людям потребовалась помощь разумников и Вороних.