Командир покачал головой, стянул латную перчатку, надел на палец печатку, показал стражу загоревшиеся линии.
– Если и это тебе не указ, то нам не о чем разговаривать, – пожал плечами командир.
Страж смотрел на печатку широко распахнутыми глазами. Ряды стражи за его спиной подались вперед, ломая строй, не обращая внимания на направленные на них копья и самострелы. И то тут, то там падали на колени, утыкаясь в мощенную камнем поверхность внутреннего двора крепости.
– Корень, – сказал командир, чуть повернув голову, но смотря на спины склонившихся стражей, – запереть в подполы! Пущай подумают, верно ты сказал. Никогда не вредно. Остаешься тут. Наладишь службу. Как придут хитромудрые инженеры – сдашь им крепость, с моим указом – подготавливать Перевал к обороне. Тогда догонишь. По людям – сам определись, не малец уже.
По знаку командира ему подали коня, и он выехал из крепости во главе своего отряда, в очередной раз перетасовав его состав, благо Марк, порталами, вывозил и привозил тех, кто был нужен. А за ними человеческая река, как из прорванной плотины, потекла по горной дороге.
Уже в ближайшем городе, Подгорном Гнезде, стала ясна причина закрытия Перевала – перенаселение. Люди бежали от людоедов уже давно. И если пустошники цеплялись, с обреченной решимостью, за свои стены, то тысячи и тысячи других людей – нет. Их всем скопом называли беженцами.
Сначала принимали сносно и терпимо. Но очень быстро выяснилось, что имеющийся образ жизни, привычный порядок совместного общежития – просто не способен выдержать многократного переизбытка не столько ртов, сколько – рабочих рук. Молодых, полных сил рук, крепких и хватких. Слишком старые и слишком молодые просто не перенесли тягот и лишений пути. Люди же шли даже с самих земель Змей. И давно. С прошлой весны, как открылись проходы через горы.
И если раньше властители и наместник радовались такому наплыву дармовой рабочей силы, потому и скрыли от Престола начало исхода, то уже через пару месяцев выяснилось, что дармовая рабочая сила просто разрушила уклад жизни и труда. Обесценив труд вообще. И все пошло кувырком. Погасли горны кузнецов, плавильщиков, стеклодувов, печи гончаров, массово закрывались мастерские – мастера не могли получить требуемую, справедливую оплату за свой труд. Потому не могли купить уголь и материалы. Встали шахты и каменоломни – никто не покупал руду и уголь, а горнякам не на что стало закупать подорожавшие продукты. Купцы, отдав товары почти даром, больше не приходили в земли Лебедя. Ну, и собираемость податей соответственно прекратилась. Но всем этим людям хотелось кушать. Постоянно.
Вылилось это в длинные ряды виселиц, на которых болтались тела с табличками – «вор».
– Крах! – вздохнул командир. – А им ума не хватило придумать, как использовать этот уникальный шанс.
Близкие с любопытством смотрели на него.
– И как? – спросил Ронг. Самый смелый из них. Привыкший крутиться в верхах столичных общин, потому не костенеющий в присутствии КНЯЗЯ!
– Беспутный, ты не думал, как жил Мир до Потопа? Когда на тех же землях жили в тысячи раз больше людей? – спросил в ответ командир. – А я – думал. А Старый говорил, что в их мире семь тысяч миллионов человек живут. И он говорил, что не вся Земля освоена.
Задумался не только Ронг, но и Тол. Да и остальные – тоже. Хотя не каждый мог себе представить даже порядок числа большего, чем десять тясяч.
Видя отряд всадников, потянулись потоки голодных оборванцев, с протянутыми руками.
– И как? – упрямо повторил Ронг, поясняя: – Как прокормить всех этих людей?
– Старый говорил, что нельзя давать людям еду. Дать им надо возможность прокормить себя. Только так. Человек, не кормящийся со своего труда, ничтожен. И это – истина!
– Так их же труд и разрушил тут все! – воскликнул Тол. – Об этом же плакался властитель Подгорного Гнезда.
Командир осадил коня, открывая шлем почти полностью. Развел руками, закричал:
– Да оглянитесь вы вокруг, мать вашу за ногу! Зачем было разрушать уже имеющиеся мастеровые? Что за скудоумие! Посмотрите! Этот Мир – пустыня! Пустыня!!! Посмотрите! Тут все можно превратить в сады, в поля, поселения! Все побережье – в один большой сад! Не об этом ли мечтают поколения людей? Но им не хватало рук! Рабочих рук! Вот они, руки! Тянутся к нам! И как мы их использовали?
Он сказал «мы». Не сняв с себя ответственности за произошедшее. Не свалив всю вину на других, что все бы поняли, привыкли. Так делали все, всегда. Люди привыкли, что успехи и достижения – это властитель верно их вел, верно всех научил и все умно продумал. А если неудача, то всегда найдется тот, кто все сломал. Баран. И козел отпущения. Белохвост сказал – «мы». Вот за это эти люди и пошли за ним. Не за плату, не за выгодой. За служением.
Поняли это не только близкие князя. Даже попрошайки опустили руки, топтались в растерянности.
– Я – князь Лебедь! – крикнул командир громко, чтобы услышало как можно больше людей. – Я не буду никого кормить даром! Можете не тянуть рук – я не подаю. Каждый должен отработать право на жизнь – на моей земле, под моим знаменем! Хотите жить – работайте! Ломайте камень, чините дороги, возделывайте пустыри под грядки. Или идите служить в войско. Вот вам мое слово! И другого не будет!
И командир пришпорил коня. Знаменосец еще выше поднял стяг с белым лебедем на кровавом поле знамени.
Никто не заметил, что один всадник, с замотанным серым шарфом лицом, – остался. Как он спешился и пошел в народ, призывая людей выслушать его, возвещая, что он узрел истину – Путь к Спасению.
Город Лебедянь стоял на впадении реки Широкой в Южное море. И вырос город из пристаней и рынков. Только три поколения назад князи Дома Лебедя перенесли свой Престол из горного Белого Гнезда в Лебедянь, чтобы держать под контролем основной источник пополнения их казны. А также – основной источник жизни Долины Лебедей. Очень многие пути сходились в этом городе. Тут торговые пути с севера, пройдя Перевалом или проплыв по рекам, Широкой рекой – переплыв хребет, выливались в морские пути на юг. Именно тут купцы со всей Империи торговали с купцами Южных островов. Именно тут товары севера обменивались на товары с юга.
Но сейчас богатый, чистый и опрятный город было не узнать. Город был переполнен людьми, сильно замусорен и загрязнен. Торговые площади были забиты людьми, но не товарами. Везде болтались, смердя, повешенные. Смердили мусор, нечистоты, трупы людей и животных. Ни грязь не вычищали, ни убийц не искали. Стражи было не видно. Они просто опасались выходить в толкучку. В городе царила толпа. Алчная и жестокая, наглая и бесстрашная, подлая и безумная.
Пристани тоже были забиты. Но не кораблями и лодками, а тем же сбродом, уже осознавшим свою силу – силу своей массы и коллективной безответственности.
И все же их встречали. Большой отряд стражи и вельмож в цветах Дома Лебедя. Почти машинально Белый отметил отсутствие среди этих встречающих наместников. Обоих Престолов.
Встречал его Старшее Копье Дома, старый воевода, лучшие годы которого истекли еще при деде Белого.
– Хвостик, ты ли это? – щурил мутные глаза старик.
Именно он и дал такое бесящие Белого имя. Когда родился у Левого сын, глава Дома был в походе. Мать не посмела дать ему имя, называя его Беленьким, – за волосы цвета белого золота, за светлую кожу и светло-серые глаза. Поход Лебедя перетек в другой поход. А потом – еще. Когда Лебедь вернулся домой, малыш уже хвостиком мотался за Пестуном, древним Старшим Копьем. За бывалым ветераном битв и походов по старости лет и слабости от былых ран, оттертым со всех постов и служб. Но заслуженный воин не мог быть нахлебником, его деятельная душа требовала плодотворного занятия. И он нашел себе занятие – в пестовании наследника, помогая его матери, постоянно испытывающей недомогание от неизвестной болезни, больше похожей на проклятие. И старик Лебеденка и звал – Хвостиком.
Отец-Лебедь тоже не был хитровыдумщиком. Все мысли будущего императора занимали многие войны и обиды, что нанесли ему соседи и сам император Сокол, прилюдно насмехающийся над Домом Лебедя, называя его не иначе, как высокомерной, раздутой от злобы и жажды власти лягушкой. Прибрежным пресмыкающимся.
Так княжич и стал Белым Хвостом. Нелепым Белым Хвостом.
– Я это, старик! – ответил Белый, бережно обнимая Старшее Копье. – Рад, что ты жив. Рад!
– Мальчик мой, – слезы потекли из подслеповатых глаз старика, – мне сказали, что тебя убили. Дважды! Я не верил! Ты – единственное, что у меня было. Я и живу, чтобы увидеть тебя, внучек. Только я не вижу тебя.
– Трижды, старик. Трижды меня убили. Но так и не добили. Будем жить! И ты – живи! – Белый сказал в самое ухо старика: – Скоро прибудет моя жена, и ты увидишь моего сына. Выпестуй и его.
– Ты женился? – так же тихо спросил старик.
– Нет еще, – ответил Белый. – Хочу сделать это по-божески, в нашем соборе.
– Верно, внучек, верно! – Кивал старик. – Не по-божески все! Что они с твоим наследием сделали, уроды!
– Разберемся, старик! – процедил сквозь зубы Белый, проезжая мимо склоненных спин встречающих.
– Расскажи-ка мне, наместник, как ты сохранил МОЕ наследие? – спросил Белый, встав перед наместником, умудряясь смотреть сверху вниз, надменно, на наместника, сидящего на троне отца Белого. Трон стоял на возвышении, потому глаза наместника были на полметра выше глаз высокого Белого.
– А-а-а! – Наместник откинулся на спинку кресла. – Самозванец! Вот и не пришлось тебя ловить. Сам явился. Взять его!
Никто из стражи даже не пошевелился. Печатка на пальце Белого горела линиями Силы крови. Белый усмехнулся. Повернулся к Ронгу:
– Он твой. Ты знаешь, что искать. ЕМУ тоже будет интересно.
Наместник рухнул с кресла, трясясь в припадке, пенясь слюной.
– Падаль! – Пнул ногой корчащееся тело Белый. Он подошел к креслу, что символизировало саму власть княжества Лебедя.