— Да чем же ты этому сморчку не угодила?! — Вис силился перекричать свист ветра.
— Того, что он просто придурок, недостаточно?!
— Вы про всех бывших так говорите!
— Потому что это правда!
Ветер успокоился тотчас же, будто визжащая при виде паука барышня осознала, что выручать её всё равно некому.
— Чем она мне не угодила? — Кай запрокинул голову, сощурился на солнце, точно пытался заставить его померкнуть. — Что ж, мальчик, смотри. Вот за что я так ненавижу ведунку!
Дрожащие руки медленно поднялись к воротнику, распустили завязки. Остатки мантии слезали кусками, как кожа со змеи. И то, что скрывала тёмная балахонистая ткань, заставило радоваться, что позавтракать никто не успел.
Старик гнил заживо. Почерневшие струпья покрывали сероватую морщинистую кожу, от каждого паутиной расползались тёмные, темнее здоровых, сосуды. Разносящаяся вонь заставила нас перестать дышать, но даже тогда запах, казалось, заполнял ноздри, рот, горло…
— Смотри на меня, ведунка! Смотри! Неужели теперь я неприятен тебе?!
— Ты ещё спрашиваешь?! — прикрываясь рукавом брякнул Вис.
От запаха мутило. Перед взором мелькали цветные круги, а шею, казалось, пережимает невидимая петля.
Кай с наслаждением подставил бледное лицо и тело солнцу. Как давно его кожа не видела света? Столько же, сколько живёт в нём болезнь? Он подошёл, присел на корточки и сжал мой подбородок тощими пальцами:
— Ты прокляла меня, Варна, — спокойно сказал он. — Ты сделала это. И теперь я сделаю всё, что захочу, с тобой.
Я не справилась с желудком — дёрнулась, чудом успев вырваться и отвернуться. В глотке стало горько, но проклятая вонь всё равно не уходила. Вытирая вспотевший лоб, борясь со спазмами, я только и смогла вымолвить:
— Бычья язва — не проклятие. Я не… я не проклинала тебя, Кай. Я не стала бы.
Он хрустнул тощей шеей, закрыв от наслаждения глаза. Когтистая лапка метнулся белкой, пытаясь воспользоваться мгновением, но амулет старик не выпускал — рыжего перевернуло в воздухе.
— Бычья язва… Нет, Варна, ты прокляла меня не ею. Я заболел сто лет назад. И я умолял тебя о бессмертии, чтобы она не убила меня. Знаешь, сколько живут те, кто родился с бычьей язвой? Знаешь, когда они узнают, что обречены сгнить заживо?
Я знала. Но отвечать не видела смысла.
— Я не проклинала тебя, Кай. Я могла бы попытаться вылечить…
— В двенадцать лет, — жёстко оборвал он меня, — в двенадцать лет я узнал, что обречён. К тридцати меня бы не стало. И я готов был на всё, чтобы не протухнуть, как конина на солнцепёке. А ты сказала нет.
— Я не могла, Кай. Я осталась бы с тобой до самого конца. Но сделать тебя бессмертным не могла…
— И ты явно прожил больше, чем тридцать лет! — влез рыжий, вытирая разбитые губы. Он подполз на коленях и успокаивающе накрыл мою ладонь своей.
На краткий миг бесцветные глаза Кая снова сверкнули страстью. Той самой, которая сводила меня с ума, заставляя снова и снова приходить к нему, сбрасывать опостылевшие тряпки и прижиматься к обнажённому, тогда ещё не изуродованному, телу… Но миг закончился, а глаза некогда любимого мужчины снова потускнели.
— Почему? — слова давались ему с трудом, точно резали болезненно красные губы. — Я не успел спросить тебя, но… почему? Мы могли быть счастливы. Мы могли быть вечно молоды. Здоровы. Почему, сладкая, нежная, любимая Варна, ты решила обречь меня? Я не хотел умирать… — он закричал, кашляя, брызгая слюной, замешанной на крови: — Я просто не хотел умирать!
Он так и не понял. Прожил столько же, сколько и я, но не понял того, что я осознала сразу же.
— Потому что это проклятие. Ты видел бы, как умирают те, кого любишь. Как исчезает всё, что дорого. Как превращается в песок то, что казалось незыблемым, — слёзы навернулись на глаза, но я не замолкала, словно камнями закидывая его правдой: — Потому что ты тонул бы в боли, пытаясь ухватиться хоть за что-нибудь, но… схватиться было бы не за что, — капли всё-таки предательски скатились по щекам. — Потому что это — настоящее проклятие, а не твои язвы.
Он тронул дрожащей ладонью раны на впалой груди. Погладил их, как котёнка.
— Проклятье… Что ж, Варна, тогда считай, ты всё же прокляла меня, — конечно, прокляла. Не знаю, как. Не знаю, почему. Когда он умолял, я раз за разом говорила «нет», но хотела я совсем другого. Если бы только молодая, глупая, наивная, влюблённая ведунка могла, она бы сделала это. Она сделала бы всё что угодно. Кто мог подумать, что одного желания окажется достаточно?! — Представляешь, каково это — каждый день ждать, что не проснёшься?
— Представляю, каково каждую ночь молиться об этом, — бесцветно произнесла я. Потому что я — молилась.
— Первые сорок лет я ждал смерти. Мучительной, неотвратимой. Ждал её с ужасом. И знаешь, что случилось потом?
Я знала. Знала совершенно точно:
— Ты молил о ней.
— О да! Я умолял богов прекратить мои страдания! Надеялся, что болезнь заберёт меня — и всё закончился. Но продолжал жить. Вспоминал тебя, вспоминал твой отказ снова и снова и… — он тоненько рассмеялся: — Жил. Я умолял богов дать мне умереть! Почему они не давали мне умереть?! Почему ты не давала мне умереть?!
— Я не хотела, Кай.
— О нет, сладкая! Ты хотела! — он вскочил и с необычайной прытью ударил меня ногой в живот. Следующий удар, многократно усиленный магией, достался Вису, и ещё по одному — коротышке и Мелкому. — Именно потому, что ты хотела, это случилось! Я не мог умереть, потому что ты хотела. Я страдал, потому что ты хотела. И я старел, потому что этого хотела ты, поганая ведьма!
Я упала лицом в пыль, и она тут же стала мокрой. Что я натворила, на что обрекла человека, который просто боялся умереть?
— Я не хотела, — повторила я.
— Что-что? — он приложил ладонь к уху. — Ты не хотела, сладкая? Чего? Не хотела, чтобы я сгнил заживо? Не хотела, чтобы узнал, что ты тоже не подохла? Или не хотела снова увидеть меня, потому что знала, что я не отступлюсь?
Вис ответил то, что стоило бы сказать мне, и стекающая из уголков рта кровь ему не помешала:
— Она не хотела, чтобы ты стал гниющей мразью. Но, кажись, ты всё равно стал. Сюрпри-и-и-из!
За дерзость поплатился сломанным носом, но, судя по довольной физиономии, не пожалел.
Кай обеспокоенно подул на кулак, не уверенный, что оказалось крепче: кости рыжего или собственные.
— До чего же жаль, сладкая, что до меня дошло так поздно! Я понял, что ты не просто умерла, а сделала меня бессмертным, когда уже не мог, — Кай с отвращением опустил взгляд на собственные руки, — разучился наслаждаться жизнью. А потом я узнал, что ведьма из Холмищ никуда не делать. Что свою жизнь ты сохранила, а мою испоганила! Но ничего. За столько лет я накопил достаточно средств и знаний, чтобы нанять… специалистов и превратить твоё существование в пытку!
— Так этот хрыч и есть заказчик?! — гнусаво удивился Вис. — Ведунка, в твоём-то возрасте могла нажить и более достойного врага! Так, стоп… Хрыч, — обратился он к Каю, — ты ведь вывесил заказ на книгу, а не на жизнь.
— Потому что никто не достоин убить мою сладкую Варну! — изволил ответить Кай. — Ранить — да, я рассчитывал на это. Покалечить и доставить ко мне. Но убить… — старик аж весело подпрыгнул, точно был молод и счастлив. — Убить её я должен сам! Книга… Было бы чудесно, если бы кто-то нашёл книгу! Ведь где-то же твоя дохлая бабка должна была записывать заклинания, верно? Верно, сладкая?
Я не отвечала. Да и нужен ли был ему мой ответ?
— Но книга — ничто без мести. Поверь, нежная, милая Варна, я предпочёл бы тысячу раз прожить свою чудовищную жизнь за возможность отнять твою!
Меня скрутило, как свежевыстиранное бельё, нутро полезло наружу кровью, но Кая это жуткое зрелище радовало, точно непристойные картинки пьяницу. Он колдовал со страстью, с бешенством, какое бывает только у жестокого ребёнка, отрывающего крылья мухе…
Когтистая лапка прыгнул с места, одной рукой обхватывая ноги старика и падая вместе с ним, но почти сразу взмыл в воздух, как подтянутый за верёвочки, и уже меж его зубов сочилось алое:
— Мама учила меня не бить женщин и стариков. Ау-у-у-у, — он скрючился, а Кай, облизывая болезненно-яркие губы, крутил ладонями в воздухе, забавляясь с пленником. — Но для тебя я готов сделать исключение…
— Больно? — заботливо спросил старик.
Вис и теперь продолжал скалиться. Сломать его пополам, выпотрошить Кай мог. А вот сломить — никогда.
— Не-е-е-ет, щеко-о-о-отно!
— Ну так попроси пощады!
— А ты мне её дашь?
— Вот ещё! — старик хохотнул. — Но будет ещё приятнее тебя убивать.
— Что ж, придётся обломать тебе кульминацию удовольствия. В этом я профи!
Как сражаться с врагом, если он стоит в сажени от тебя и стискивает узловатыми пальцами воздух? Вис брыкнулся, пытаясь достать ведуна, но тщетно.
— Ведунка…
— Никто не спасёт тебя, вор. И уж точно не она. Ведунка не заботится ни о ком, кроме себя. Это передаётся от одной к другой, по наследству. Варна не станет спасать наглого, рыжего…
— Обаятельного! — добавил Вис.
— Тупого…
— Остроумного!
— Заткнись, мальчишка! Можешь думать что угодно, но Варна не спасёт никого! Она не умеет любить!
Руки Виса вытянулись вдоль тела. На шее отчётливо проступили тёмные следы от пальцев. Когтистая лапка перестал ухмыляться. И серьёзно, честно, спокойно предположил:
— Может просто она недостаточно любила тебя?
И эти простые слова ударили крепче меча. Кай взвизгнул, вздрогнул — Вис упал рядом со мной, лицом к лицу.
— Хей, ведунка! — рыжий подмигнул, точно ничего страшного не случилось. Точно смерть в теле жестокого старика не хромала к нему через двор, раскидывая с пути камешки. — Всё хорошо, ведунка. Мы справимся. Мы же твоё охранное агентство…
Он потянулся коснуться, погладить по щеке, но не успел — Кай занёс ногу для удара.
— Я покажу тебе, что значит уважать старших!