– Молчи. Ничего не говори. Уходим отсюда. Быстро. Надо рассказать Рёрику.
Норманны не зря втихомолку поговаривали о том, что земли к западу от Альдейгьюборга «испорчены» – свидетельств и недобрых знамений хватало с избытком, корабельщики с опытом старались не останавливаться на ночевки по берегам реки, связывающей Восточное (или, как говорили в Приладожье «Варяжское») море и Нево-озеро, только на островах: каждому известно, нечисть не способна перебраться через текущую воду.
В том, что в лесах завелась именно нечисть, не сомневался никто – начиная от словинских и датских жрецов, заканчивая самым бедным рыбаком: и прежде-то в чащобах было небезопасно, теперь же стало совсем плохо. Зверь уходит, черного лесного быка – тура, в окрестностях города ныне не встретишь, становится все меньше кабанов, благородного оленя не видели с прошлого лета.
Люди тоже пропадали, пускай и редко – в таких случаях обычно говорилось «лес забрал»; с одиноким охотником всякое может произойти: медведь-людоед, оголодавший после холодной зимы, выглядящая ровной полянкой гиблая трясина, ядовитая змея; да мало ли опасностей за оградой человеческого поселения? И это не обязательно хищное животное или скользкий гад; болотные водяники, лесовики, купалки-лоскотухи, полуденицы – дремучие пущи негостеприимны и если не знаешь, как уберечься от потусторонних тварей, лучше не уходи далеко от жилья. Раньше терялись и дети, и взрослые сильные мужчины, но ничего подобного происшедшему на датском святилище в Альдейгьюборге пока не видели…
Рёрик немедленно собрал дружинников постарше и покрепче числом в неполные три десятка, приказал взять оружие, кликнул еще пятерых с норвежского двора и отправился на капище сам – неслыханное дело, осквернение божьего круга! Кетиль был прав: лундских данов, уже пять зим как поселившихся в Гардарики, убил не зверь. Но и не человек. Это что-то другое.
Норманны никогда не были особо впечатлительны при виде крови или трупов – дело привычное и, можно сказать, житейское, однако сейчас замутило самых закаленных: от сыновей старого Хакона по прозвищу Йокулль, «Ледник», мало что осталось. Слова «растерзали» или «разорвали» подходили с трудом, поскольку даже скелеты были сильно повреждены.
Славик в армейские времена видел, что способен сделать с человеком разрыв минометного снаряда под ногами, был на полигоне несчастный случай. Подобное сравнение вполне уместно, хотя до появления артиллерии должна пройти уйма столетий.
Угадать в мешанине начавшей подгнивать плоти, остатков одежды и сломанных костей человеческие останки было непросто, а уж идентифицировать их без помощи знающего криминалиста невозможно. Тем не менее даны точно определили: вот это Харальд, старший, а справа от него – Олейв, третий сын. В оторванной кисти Олейва зажат охотничий нож, значит, они пытались сопротивляться. Но кому? Что за существо настигло братьев в божьем круге?
Славик вспомнил о хелльдирре и попытался сказать об этом Кетилю, но молодой дан лишь поморщился: не поминай вслух, нельзя, зло накличешь. У нас Рунольв самый бывалый охотник, любой след распознать может, а вот ничего путного не нашел, пускай осмотрел каждую пядь поляны…
Рунольв говорит, звери-падальщики сюда не приходили, а ведь запах тлена обязательно привлек бы лисицу или волков, значит, страх пересилил: животное никогда не появится в «плохом» месте, никакой тухлятиной не заманишь. Скверное дело, Слейф-гасти, недоброе. Боги недовольны, если позволили случиться такому непотребству в священном круге.
Скандинавы в очередной раз проявили себя людьми пугающе прагматичными и напрочь чуждыми брезгливости: на окраине поляны мигом соорудили внушительный костер, останки собрали голыми руками, перенеся их к нарубленным в лесу поленьям и собранному хворосту, оружие покойных не забрали, хотя два меча и несколько ножей представляли немалую ценность.
Торстейн Гюлльскег выбил кремнем искру и раздул пламя – огненное погребение. Быстро и без лишних разговоров: души мертвых уже миновали Звездный мост и вошли в Вальхаллу, а от бренной плоти надо избавиться немедленно, но с обязательным уважением к погибшим и соблюдением традиций. Огонь – дар Аса-Тора, очищающий и священный.
Для Славика процедура незамедлительного сожжения тел выглядела дико: не позвали родственников, ничего не выяснили, только Рёрик да сивобородый (тот самый, что изловил Славика на заливе) по имени Рунольв бегло осмотрели примятую траву да жертвенный камень. Ну как можно? Отчего такая поспешность?
У Рёрика были поводы спешить – надо как можно быстрее увести отсюда своих людей, если Нечто начало убивать в святилище, значит, дело совсем плохо. Конунг с детства помнил самую страшную легенду данов, повествующую о чудовище Гренделе, ублюдке, рожденном от человека и колдуньи.
По возвращению в Альдейгьюборг придется созывать тинг-совет, звать на него старейшин родов, жрецов-кривичей, самых уважаемых торговцев, включая ромеев, и всем вместе решать: что делать дальше? Если земля «испорчена», если в окрестностях города появилась сила, с которой смертным не совладать, придется бросать всё и уходить – так бывало не раз, достаточно вспомнить Хеорот, золотой бург конунга Хродгара, частью истребленный Гренделем. Уцелевшие покинули оскверненную землю и выбрали новое место для поселения, только тогда проклятие было изжито!
И наконец: надо спросить у дружины, останется ли она здесь или придется покинуть Гардарики? Биться с врагом – это одно, а вставать на пути неведомого, совсем другое. Что-то скверное поселилось между озерами Чудь, Ильмень и Нево, никто не посмеет смеяться на морским конунгом Рёриком Скёльдунгом, если он отступит перед незримой, колдовской опасностью – такое не стыдно.
– Возвращаемся, – сказал Рёрик, когда огромный костер прогорел. – Торстейн, оповести всех в Альдейгьюборге. Скажи: Рёрик-сэконунг требует сбора тинга еще до заката. На берегу реки, там, где впадает Змеиный ручей. Место чистое, светлое.
Подсознательно Славик чувствовал – по мнению данов, гибель сыновей Хакона не где-нибудь, а в святилище, являются событием, в ХХ веке сравнимом с громким террористическим актом в центре европейской столицы. А если учитывать мистическую подоплеку, то выходит совсем уж нехорошо – волшбы они боятся как огня…
Новость распространилась по Альдейгьюборгу быстро – как и по всякой деревне, пусть и очень большой. К датской слободе сошлись больше сотни человек. Из наспех прочитанных еще в Питере материалов о дохристианской эпохе Славик имел минимальное представление о «военной демократии» славян и норманнов, однако он и представить себе не мог, что правом голоса в этой системе пользуются не только вооруженные мечами воины, старейшины или уважаемые торговцы, но и все до единого свободные люди.
В Альдейгьюборге очень трепетно относились к статусу «свободного», будь ты конунгом или молодым и неженатым охотником шестнадцати лет, но уже прошедшим «мужское посвящение» в славянском или скандинавском святилище. Едва ты стал взрослым мужчиной, сразу получаешь слово на тинге-вече, равновесное слову седобородых и почтенных старцев, глав семей. И тебя будут слушать так же, как и умудренного годами деда, не прерывая и насмехаясь над молодостью.
Кетиль, зараза, подопечного бросил – сказал «Стой тут, никуда не уходи», и исчез – тинг дело серьезное, а Слейф сам о себе позаботится. Захочет покушать, так мужской дом по правую руку, в котле можно наскрести овсянки с красной рыбой, оставшейся от утренней трапезы. Незачем над Слейфом висеть, будто курица над цыпленком – выглядит он человеком благоразумным и молчаливым.
Славик растерялся. Он ничего не понял из указаний Кетиля, но судя по тому, что обитатели Альдейгьюборга, скучившиеся перед датской слободой, не обращали на него ни малейшего внимания, вывел: можно слегка (самую малость!) воспользоваться предоставленной свободой. То есть походить в одиночестве. Главное – в любой ситуации отговариваться стандартным «не нидур» и ссылаться на Рёрика-сэконунга из даниров. Ясно как день – человека Рёрика в Альдейгьюборге не тронут, даже если он совершит ужасное преступление, то отведут судить к вождю.
В любом случае надо быть осторожным: не толкаться, на ноги не наступать, всегда обязательно смотреть в глаза, причем с доброжелательством. Только в глаза – они не любят, когда отводишь взгляд.
Больше всего подивил христианский священник – явно византиец. Нет, не толстый и не обрюзгший, как многие батюшки русской православной церкви, а внушительный широкоплечий дядя, ничуть не уступавший статью норманнам или славянам – единственно, отче темноволос и кареглаз. Одет в черное, но это не привычный православный подрясник, а подобие черной шерстяной куртки, надетой на долгополый кафтан из тонкой ткани. На груди – серебряный крест, голову венчает войлочная облегающая шапочка. Борода тщательно пострижена.
Рядом с батюшкой стоят две богато одетые пожилые женщины с хмурыми лицами – некоторые славянские роды доселе не отказались от матриархата, неслыханная архаика…
Славик аккуратно лавировал между людьми, столпившимися перед двором Хельги-бонда, иногда останавливался – хотелось исподтишка разглядеть самых интересных личностей, к примеру человека, облаченного подобно арабу из телерепортажей про нефтяные эмираты. Лицо у него европейское, кстати, но голова покрыта белым платком с синими полосами – хазарин-иудей?
– What the fuck? – Славик замер, услышав донельзя знакомую по американским боевикам фразу. Эти двое, одетые, как норманны, при мечах и красивых зеленых рубахах стояли поодаль и общались на чистейшем английском. – Why natives so worry?
На них никто не обращал внимания. Многоязычность в Альдейгьюборге была самым обычным делом.
Славик неимоверным усилием воли подавил желание броситься к незнакомцами и задать вполне естественный вопрос: «Ду ю спик инглиш?»
Он научился чувствовать опасность. Это и спасло.
Установив для себя аксиому «чудеса иногда существуют», Славик почти не удивился появлению в этой реальности двух англоговорящих типов – Дверей много, в каталоге их больше полутысячи, следовательно, любой посвященный может путешествовать из эпохи в эпоху.