Панарин молчал, сверля подчиненного тяжелым взглядом. А тот заторопился, спеша выложить свою просьбу до того, как полковник взорвется и сорвется на крик. В принципе Панарин был вполне приемлемым начальником. Подчиненных особо не гнобил, при необходимости – поддерживал. Перед начальством спину гнул не более необходимого – обойтись без этого вообще можно только в сказках, да и то… для детей. В реальности все сложнее, и тот, кто не умеет хотя бы в какой-то мере подлаживаться под желания вышестоящего руководства, вряд ли долго засидится в своем кресле. И это бы еще полбеды, но когда гнев высшего начальства обрушивается на голову руководителя, то немало перепадает и его подчиненным. Хотя терпение его было небезграничным.
– Семеныч, дело такое… – В принципе при беседах наедине Панарин не возражал против некой фамильярности. – Сегодня, примерно час назад, из Шереметьево-2 вылетел самолет. На борту – три… человека. Очень похожие, видимо, близнецы. Братья Баскит – Монтгомери, Стивен и Джейкоб. Вернее, выдают себя за братьев, но есть подозрение, что это не так. Хотя не так уж их генеалогия и важна. По паспортам – граждане США. Через девять часов с мелочью самолет сядет в Вашингтоне. Мне нужно… мне очень нужно знать, куда они отправятся дальше. Семеныч, вопрос жизни и смерти… клянусь чем угодно! От этого зависит… черт, ну не могу я объяснить, шеф, не могу. Сейчас – не могу.
Полковник молчал, лишь слегка изогнул бровь, тем самым выражая свое скептическое отношение к эмоциональной речи Сергея.
– Шеф, вы можете поверить на слово, что это очень важно?
На скулах полковника заиграли желваки, но он сдержался.
– Доверие, капитан, вещь относительная. Есть люди, которым я доверяю во всем, а есть некоторые… не вполне добросовестные сотрудники, которые достаточно долго испытывают мое терпение.
– О черт… Семеныч, я понимаю, что опер из меня тот еще. Но сейчас дело и в самом хм… деле серьезное. Я нащупал такое… такое… ну первый и последний раз!
– Первый? – хмыкнул Панарин.
Сергей помолчал, затем, вдруг посерьезнев, твердо заявил:
– Игнат Семенович, я вот что скажу. Если это дело окажется пшиком, я… я рапорт напишу. На увольнение. А если нет… то вы меня поймете. Я все расскажу… потом. Чес-слово.
– Насчет рапорта, это ты серьезно?
– Хотите, хоть сейчас напишу. Без даты. Только помогите!
– Ну что ж. – Панарин потянулся к телефону, снял трубку и принялся ритмично постукивать ею по столу. – Я тебе кое-что скажу, Сережа, и постарайся не корчить из себя обиженного. Я тебя не уважаю. Ты парень неплохой, но ты дерьмовый опер, а здесь у нас дерьмовым операм не место. Здесь надо работать, а не витать в облаках, чем ты и занимаешься в последнее время. И в предпоследнее тоже. И выгнать тебя взашей я тоже не могу, и ты прекрасно знаешь почему. Ты приходишь на работу трезвым и почти всегда вовремя. У тебя нет успехов… но нет и серьезных проколов. Потому что ты ничерта не делаешь. Так всегда получается, Сережа, кто не работает, тот не проваливается. Я помогу тебе… но рапорт ты мне и в самом деле напишешь. С открытой датой. И если ты только дашь мне повод… а ты его дашь, я в этом не сомневаюсь, я впишу туда нужное число.
– Я…
– Помолчи пока. Я тебя за язык не тянул, ты сам предложил. У меня на примете есть с десяток отличных профессионалов, которые давно засиделись на своих стульях… а перетянуть их сюда я не могу. Вакансий нет. Потому что некоторые вакансии заняты бесполезным балластом, который никак не получается сбросить за борт. Звонок в Штаты – не слишком большая плата за еще одного крепкого профи в нашей команде… в которую ты, Бурун, так и не вписался.
Он набрал длинный номер, долго ждал ответа. Затем на том конце провода кто-то взял трубку.
– Jason, glad to hear your voice again… Yes, me… Haven’t seen you for ages… yes, I know that you have night already. Excuse me, but I have an important business… Unfortunately, it can’t wait till morning, and I need your help. In nine hours а russian plane will land in your airport. Course?[4]
Он повернулся к Сергею.
– Какой рейс?
– SU-317, «Аэрофлот». – Сергей выпучил глаза от удивления. Не от того, что у полковника московского уголовного розыска оказался знакомый в Вашингтоне, это не было такой уж невероятной новостью, в свое время Панарин бывал за границей, и не раз. С потеплением отношений между Россией и США контакты силовиков одно время вошли в моду, проводились симпозиумы, обмен опытом… А вот то, что полковник почти без запинки изъяснялся на английском, – это впечатляло. – Все трое очень высокие. Выглядят молодо, но волосы седые. Длинные и седые, у всех троих. Только их ни в коем случае нельзя трогать, только установить адрес.
– Jason, course SU-317, «Airflot». On board there are three citizens of the US, Montgomery Basket, Steven Basket and Jason Basket. I need to know badly, where they’ll go from the airport… Jason, it’s really important. Will you help me? Yes, and check them on your database, there are some suspections… No, there’s no need in arresting them… Jason, it’s our operation, very important operation. We need every piece of information, but nothing more. Tall, long hair, grey. Looking rather young. Jason, I am your debtor. I’m looking forward to your phone call. Sorry for waking you up.[5]
Опустив трубку на рычаг, Панарин, не говоря ни слова, снова вернулся к чтению документов. Знание английского, в котором, не кривя душой, мог признаться Сергей, было явно недостаточно, чтобы понять, о чем конкретно шла речь, но догадаться о сути было несложно…
– Спасибо, Игнат Семенович…
– Угу, – буркнул полковник.
Время тянулось мучительно медленно. Шуршали страницы… Нет сомнения, подделку обнаружить несложно, хотя Сергей и постарался. Бумага на замененных документах – из старых запасов, чуть пожелтевшая, потрепанная. Маленькая хитрость – если меняется тип используемой в отделе бумаги, всегда полезно оставить хотя бы десяток листов. Эдакая заначка на черный день. При необходимости они могут очень пригодиться, чтобы заменить страничку в неудачном документе, чтобы вшить в дело «старый» рапорт. Эти шуточки знали все, в том числе и злобные проверяющие из главка, но даже они часто на подобные мелочи закрывали глаза. Понимали – когда на первом месте стоит достижение результата, на бумажную волокиту часто не остается времени, и хвосты подчищаются, как правило, много позже.
Последний листок – тот самый, что, судя по дате регистрации, был подшит в дело три дня назад, а на самом деле – едва час, полковник изучал особо внимательно, хотя видел подобного рода формальных отписок, пожалуй, не одну сотню. Затем аккуратно закрыл папку.
– М-да… весьма интересное дело. Налицо серьезная работа. Вопрос – сколько здесь настоящих бумаг, а сколько откровенной липы?
– Ну что вы, Игнат Семенович…
Чувство оскорбленного достоинства, написанное в этот момент на лице Буруна, было настолько демонстративным, что не оставляло ни малейшего сомнения в части своей ненатуральности. И сам Сергей понимал, что переигрывает, и понимал, что полковник все это видит.
– Бурун, все ваши штучки я знаю лучше, чем вы. Вот этот твой последний рапорт… во-первых, ты его сочинял сегодня. Во-вторых, если я сейчас приглашу сюда Екатерину Леонидовну из секретариата и поинтересуюсь, когда она на самом деле зарегистрировала этот документ, что она мне ответит?
Сергей молчал. Если полковник пойдет на принцип, то Катя, ясное дело, скажет правду. Любовь любовью, но чувства уже в прошлом, а работа – она как раз в настоящем, и ссориться с таким человеком, как полковник Панарин, молодая девчонка из секретариата не станет.
Он уже собирался что-то неловко пробормотать, когда на столе у полковника зазвонил телефон. Шеф поднял трубку.
– Слушаю, Панарин. Да… да… Кто?..
Чем дольше продолжался доклад, тем мрачнее становилось лицо полковника. Он зыркнул глазом в сторону Буруна.
– Подожди в приемной.
Весьма вероятно, что разговор был о чем-то важном, и ответы шефа не предназначались для посторонних ушей, но Сергей мог бы голову отдать на отсечение, что звонок связан с Верменичем. В конце концов райотдел просто обязан был сообщить в ГУВД об убийстве, кто-то из оперов непременно выедет на место происшествия в составе бригады. И по меньшей мере странно, что этим «кем-то» не станет Бурун. По-хорошему, Панарин должен был сейчас отправить Сергея на выезд…
Или не должен был?
Медленно тянулись минуты. В приемную зашел Митька Прохоров, сунул Сергею вечно потную ладонь и скрылся за дверью. При первом знакомстве Прохоров всегда производил одинаковое впечатление на собеседника – впечатление недалекого, затурканного работой, уставшего и ненавидящего все на свете мента. Его не принимали всерьез… некоторое время. Потом, как правило, об этом жалели. Прохоров, вполне заслуживающий свое совсем неоригинальное прозвище Коломбо, был одним из самых результативных оперов Панарина.
Прохоров пробыл в кабинете долго – минут двадцать, что почти вчетверо превосходило срок, необходимый для получения инструктажа перед выездом на место происшествия. Выйдя, он бросил на Сергея странный оценивающий взгляд, чуть заметно покачал головой и, ни слова не говоря, ушел.
Снова очутившись в кабинете Панарина, Сергей поразился, насколько мрачно выглядел Игнат Семенович.
– М-да… знаешь, Бурун, ты, похоже, влез в самое большое на моей памяти дерьмо. Итак, поступило сообщение об убийстве. Убита… что стоишь, глаза долу опустив? Сказать, кто? Или знаешь?
– Знаю, – сухо пробормотал Сергей, прекрасно понимая, что отпираться попросту глупо.
– Угу, так я и думал. И еще у меня есть совершенно необоснованное предположение, что твое, капитан, отсутствие сегодня с утра на работе чем-то связано с этим убийством. Дом хоть осмотрел?
– Да, – ляпнул Сергей и почувствовал, что краснеет. Нет, прав полковник, во всем прав. Нельзя работать опером уголовного розыска, не умея как минимум держать язык за зубами.