— Шеф Парсонс! — кричит она. — Он приходил на вечеринку! Я видела, как он входил в кабинет моего отца…
— Хорошая девочка, — говорю я.
Затем прижимаю вибратор к ее влагалищу.
— О-о-о-о-о, боже… — Клэр стонет.
Вибрация интенсивная; поначалу слишком сильная, и она пытается увернуться. Но я безжалостно прижимаю его к клитору, двигая взад и вперед медленными движениями. Вскоре Клэр безвольно свисает со своих пут, двигая бедрами напротив вибратора, издавая глубокий стонущий звук, непохожий ни на что, что раньше срывалось с этих прелестных розовых губ.
Я вижу, как ее темп ускоряется. Она сжимает вибратор, ее дыхание учащается. Грудь порозовела, соски выбиваются сквозь тонкий материал бюстгальтера.
Я убираю вибратор.
— Нет! — выдыхает она, слепо оглядываясь вокруг.
— Теперь скажи мне код безопасности в доме твоих родителей.
Она закрывает рот, упрямо качая головой.
— Ни за что, блять.
Я хватаю ее за правую грудь, сильно сжимаю, выкручивая сосок.
— Ответь мне.
— Ай! Пошел ты! Нет! — кричит она.
Я провожу рукой вниз по передней части ее трусиков, чувствуя сильный жар ее киски, она стала влажной и скользкой. Ее клитор набух и пульсирует, мои пальцы легко скользят по ее складочкам.
Ее колени подгибаются, и она прислоняется к моему плечу, задыхаясь и стараясь не просить о большем.
— Скажи, — шепчу я ей на ухо. — Я не причиню им вреда. Просто хочу осмотреть его офис. Его даже не будет дома…
— Я не могу, — бормочет Клэр.
Я потираю пальцами взад и вперед по ее клитору, чувствуя, как ее сердце колотится о мой торс, слыша ее отчаянное пыхтение.
— Скажи, — приказываю я.
— Обещай не причинять им вреда…
— Я же сказал. Их даже не будет дома.
— Сорок семь, девятнадцать, — выдыхает Клэр.
— Очень хорошо, — ухмыляюсь я.
— Теперь, пожалуйста… пожалуйста… — она тяжело дышит.
— Умоляй меня разрешить тебе кончить.
— Пожалуйста, заставь меня кончить, Константин!
Я снова прижимаю вибратор к ней. Двигаю медленными кругами вокруг ее клитора, позволяя оргазму нарастать. Затем нажимаю на нужное место, пока все ее тело не начинает трястись, она кричит до хрипоты, как я и обещал.
Я наблюдаю, как волны удовольствия захлестывают ее.
Как только она падает, безвольно повиснув на путах, я даю ей короткую передышку. Минуту или две любуюсь свечением ее кожи, тем, как она слегка розовеет, как цветущая вишня.
Я срываю с ее глаз повязку.
— Еще один вопрос, Клэр. Ты уже отвечала на него раньше, но я хочу, чтобы ты посмотрела мне в глаза и ответила сейчас. Гребаную правду.
Она медленно поднимает голову и встречается со мной взглядом, выражение ее лица ошеломленное и расфокусированное, одурманенное удовольствием.
— Кто послал тебя встретиться со мной?
— Никто, — бормочет Клэр. — Это просто… они назначили мне группу заключенных. Твое досье было первым.
— Хм, — говорю я, не показывая, что поверил.
Я снова прижимаю вибратор к ее клитору, поставив мощность на максимум.
— Нет! — выдыхает она. — Это слишком!
Это еще не слишком.
Она снова кончает, безжалостно и беспомощно, все ее тело сотрясается, как будто она пристегнута к электрическому стулу.
Я не останавливаюсь, пока она не кончает еще три раза. Она умоляет меня остановиться со слезами, текущими по щекам.
Только когда она полностью измучена, вялая и беспомощная, как новорожденный младенец, я расстегиваю путы и кладу ее поперек кровати.
Глава 8
Клэр
Я просыпаюсь от комы, вызванной сексом. Я даже не знала, что это такое.
Комната затемненная, роскошная, пропитанная сладким, соблазнительным запахом секса. Мне требуется мгновение, чтобы вспомнить, где я нахожусь, и когда все возвращается ко мне, я рывком поднимаюсь. Но не могу пошевелиться. Мои запястья в наручниках, ноги разведены в стороны и закреплены… чем-то вроде перекладины.
Я никогда не увлекалась ничем подобным. Я никогда в жизни не видела ничего подобного.
И все же…
Я облизываю губы и вспоминаю вкус его рта, вкус лаймовой водки на наших губах. Я делаю хриплый вдох и стараюсь не шевелиться.
Нужно понять, где мой похититель. Мне нужно подготовиться к тому, что он сделает со мной дальше.
Мысленно оцениваю свое тело.
Я слаба от того, что он сделал со мной, но не ранена. Смотрю вниз, наполовину ожидая синяков или доказательств того, что он сделал, но ничего.
Закрываю глаза и слушаю. Звук льющейся воды, затем сильный русский акцент Константина. Я оглядываю комнату, пока мои глаза привыкают к темноте. Полоска желтого света выглядывает из-за дверного косяка.
Когда он входит в комнату, его глаза встречаются с моими. Он принял душ, на нем только полотенце вокруг талии. Я пристально смотрю. Никогда не видела такого мужчину, как он, обнаженным. Никогда.
Он огромный, но, кажется, на нем нет ни грамма жира. Крепкая мускулистая шея, плечи такие сильные, что я представляю, как он может отжиматься со мной на спине. Помню, как он взял меня под мышку и понес, как ребенка. Татуировки струятся по его шее, плечам, рукам, и когда он поворачивается к столу с чайником в руках, я вижу, что его спина тоже покрыта татуировками.
Полотенце плотно облегает стройную талию.
Он произносит что-то по-русски, затем вешает трубку.
— Итак, ты проснулась, маленькая птичка. Готовы к нашему следующему допросу?
Что-то подсказывает мне, что наша следующая «дискуссия» будет вместе с предметами, лежащими на столах и полках — хлысты, цепи, какие-то кожаные нити и маски.
— Нет.
Его низкий, мрачный смешок заставляет меня дрожать в предвкушении того, что он сделает дальше. Он не удивлен и не рад. Зачем тогда смеяться? Интересно, это звук обезумевшего человека?
Он ставит чайник на стол, отбросив полотенце, тянется за чистым комплектом одежды. Я наблюдаю, с беззастенчивым благоговением рассматривая каждый мускулистый, точеный дюйм его тела, прежде чем он оденется.
— Нет? — он качает головой, включая чайник. На столе стоит серебряный поднос, которого я раньше не видела. У меня слюнки текут. Боже, я умираю с голоду. — Разве ты еще не поняла, что с тобой случится, если ты ослушаешься?
Ослушаюсь? Он что, бредит? С чего он взял, что со мной можно так разговаривать?
Да, он похитил меня, связал, потащил в этот клуб и довел до оргазма, когда я умоляла его остановиться.
На данный момент он обращается со мной так, будто я принадлежу ему. Может быть, он думает, что это действительно так.
Он ведет образ жизни, столь чуждый мне, и я имею в виду не только Братву. Я не знаю, чего ожидать.
Мне это не нравится.
— Голодна, маленькая птичка?
Желудок урчит, как будто хочет предать меня.
Когда я вспоминаю, как он давал мне попить… решаю, что, возможно, в конце концов, я не так уж и голодна. Я отворачиваюсь и не отвечаю, но ему это не нравится. В следующее мгновение кровать скрипит, прогибаясь под его весом, и его пальцы обхватывают мою челюсть.
— Тебе не мешало бы помнить свое место, Клэр, — говорит он своим глубоким голосом с оттенком русского акцента, который у меня всегда ассоциируется с опасностью. — Если ты ослушаешься, я накажу тебя. И я не всегда буду так добр, доводя до оргазма.
Он и раньше угрожал наказанием, и маленькая сумасшедшая часть моего мозга испытывает одновременно любопытство и ужас. Я никогда до конца не осознавала, что кульминация может быть болезненной и карательной. Полагаю, что, как и любой аппетит, чрезмерное употребление вызывает дискомфорт.
— Теперь, — говорит он, как будто мы со всем разобрались. — Я задал тебе вопрос. Отвечай, или я перекину тебя прямо через колено, чтобы научить хорошим манерам.
Ох. Вот что он сделает.
— Я не голодна, — у меня снова урчит в животе.
— Врешь, — его глаза сужаются. Потянувшись к стоящему рядом блюду, он поднимает дымящуюся кружку и помешивает. Я завороженно смотрю, как его большие, испачканные татуировками пальцы достают чайный пакетик, затем кладут его на маленькую тарелочку. Он удивительно нежен для такого крупного, грубого мужчины. Я смотрю, как струйка чая рисует узор на крошечном блюдце. Он поднимает маленький стальной графин и наливает в чашку молоко, затем делает большой глоток, прежде чем удовлетворенно вздохнуть.
— Ах. Замечательно. Поговори с папочкой о пойле, которое в тюрьмах Пустоши называют чаем, — в его тоне появилась резкость. Я действительно хочу, чтобы он перестал упоминать моего отца.
У меня слюнки текут, когда он кладет толстый кусок сыра на ломтик хрустящего хлеба. Это выглядит восхитительно.
Его глаза закрываются, когда он откусывает. Он жует, глотает, затем вытирает рот салфеткой. Я немного удивлена его хорошими манерами.
— Вкусно.
Там бутерброды, мясо-овощная закуска, горка оливок, виноград и ягоды. Похоже, это место, в грязном подбрюшье Пустоши, служит только для того, чтобы сбивать людей с толку. Или, может быть, во всем виноват Константин.
— Шикарная еда для такого парня, как ты.
Я почти теряю сознание от голода, живот гложет меня.
Уголок его губ приподнимается.
— Что ты на самом деле знаешь обо мне, Клэр? Я ценитель изысканных вин и сыров.
— Возможно. И ты говорил, что твоя мать была кондитером. Похоже, ее изысканная выпечка была не единственным деликатесом, к которому у тебя появился вкус.
Он наклоняется и убирает прядь волос с моего лба. Нежное прикосновение нервирует, это так на него не похоже, но я помню, как он защищал меня перед другими. Похоже, Константин — сложный человек.
— У меня есть вкус ко многим прекрасным вещам, — говорит он низким, скрипучим голосом. Он проводит подушечкой большого пальца по моей скуле. Он теплый и мозолистый, но прикосновение такое интимное, что дрожь страха пробегает по спине. Удерживая мой пристальный взгляд, он проводит большим пальцем по краю моих губ.
Я хочу поцеловать его. Не знаю, почему.