го с ними сравниться в финансовом благополучии. Сейчас же назвать Ивана Шувалова «бедным» не повернется язык ни у кого. Да, до своего кузена Петра Ивановича еще очень далеко, но звезда Ивана постепенно, но неуклонно всходила. Меня же использовали, чтобы еще на шажок приблизиться к государыне, которая меняла отношение к своему племяннику.
— Ваше высочество, — обратился Иван Иванович.
— Я же просил без чинов, — перебил я Шувалова, демонстрируя уже неплохое знание русского языка.
Еще бы не знать русский. Я демонстрировал усердие в его изучении и днем и при свечах, что и китайский выучить можно, тем более, если он уже и так родной язык.
— Да, конечно, Петр Федорович. Я посмотрел рисунки, кои вы дали и могу сказать, что, еже ли это работает, то великое дело Вы сделали для России, — сказал Иван Иванович, отрезая кусок мяса от зажаренной на углях кабаньей ноги.
— Иван Иванович, я есть корыстный человек, за начинания, — я улыбнулся и поднял вверх бокал с клюквенным морсом, Шувалов поддержал меня вином.
— Вы хотите за это изобретение денег? — спросил напрямую меценат и новатор.
— Безусловно. И я считать, что любой труд или изобретение нужно платить. Сколько за год только в Петербурге сгорает строений от молний? — спросил я и видя запущенные в умной голове Шувалова мыслительные процессы, продолжил. — Не утруждайтесь, Иван Иванович. Это много, а в России еще больше.
— Но, еже ли Ваше изобретение работает, то нельзя строить без оного. Тогда, сколько Вы хотите денег за молниеотвод, как вы его назвали, если он, конечно, работает, — с неким прищуром, напомнивший образ хитрованского купца, спросил Шувалов.
— Мне хватит тридцати тысяч, — спокойно ответил я.
Шувалов не испугался цифры, при том, что она была существенная и для него. Для сравнения — это строительство полностью оборудованного линейного корабля и еще год его содержания с командой.
— Это не мало, — сказал Шувалов и почесал запястье левой руки.
— Это не есть все, Иван Иванович, — я улыбнулся, так как некое прогрессорство началось и теперь я уже полноценный попаданец.
— Удивите, Петр Федорович, — сказал Шувалов, наливая очередную порцию вина себе в бокал.
— Извольте, — я так же отпил морса. — У Вас же есть поместья и немало земли. У такого человека должно быть преизрядно землицы. Я прошу частью посадить свеклу на полях. Есть светлая, которая достаточно сладкая. А потом нужно выбирать семена самой сладкой свеклы и вновь высаживать.
— Зачем? — недоуменно спросил Шувалов.
Сказать, что Иван Иванович был ошарашен, ничего не сказать. В будущем это состояние могут назвать когнитивный диссонанс. Недоросль, что только несколько месяцев назад и по-русски не говорил, сейчас играет с ним, указывает, что нужно высеивать на полях. Ему — почти уже опытному помещику. Но, Шувалов решил дать шанс мне. Если я не окажусь прожектером, то весь клан Шуваловых будет прислушиваться, а он, Иван станет в этом первым, кто рассмотрел возможности.
— Сахар. Я знаю, как можно делать сахар не дорогущий из тростника, а дешевле из свеклы и у нас, тут в России, — я сделал паузу. — Как видите, я есть откровенен, знать о такой разработке — это тоже деньги. А начать промысел сахара — большие деньги.
Заветное слово прозвучало и слово это «деньги». Если Шувалов хоть малую долю, но воспринимает меня всерьез, то подобный проект не упустит. А я действительно знаю принцип изготовления сахара из свеклы. Правда, овощ, который растет сейчас, имеет меньше сахара, и чем тростник и сахарная свекла будущего. Но и это прибыльно. Англичанин, имя которого и не помню, только где-то к концу века докажет саму возможность использовать свеклу, а массовое производство сахара по этой технологии начнется только в XIX веке и будет приносить колоссальную прибыль.
— Если это так, то я вложусь и даже найду приказчиков, но нужно убрать все сомнения и доказать состоятельность промысла, — показал, наконец, заинтересованность Шувалов.
— Пришлите надежного человека, я опишу все действий. Это наследие мое от отца, который не успеть обогаща… разбогатеть на этом. В наших интересах не знать никому иному о сим. Но есть еще одна, пока конечный просьба, — я опять улыбнулся, понимая, что собеседник уже устал от деловых переговоров, да и вино начинает сказываться. — Помогите купить большой дом в Петербурге. Денег за пятьдесят-шестьдесят тысяч.
— Страшусь спросить зачем, — улыбнулся Шувалов, но дал согласие озадачить своих приказчиков.
Ну а я устрою своего рода проверку на профпригодность своему человеку, чтобы он имел возможность стать тем самым «своим». Я приблизил к себе Тимофея Герасимовича Евреинова, которого и планировал сделать распорядителем в своих комерц делах.
Когда давным-давно в будущем читал мемуаристку Екатерины Великой, что так долго меня избегает в этом мире, восхищался некоторыми способностями Тимофея Герасимовича — еврея-выкреста, но сохранившего находчивость и пронырливость, присущие иудеям. Благодаря Евреинову Екатерина, по ее же описанию, всегда была в курсе всех событий, Тимофей выполнял даже некоторые пикантные задания моей будущей жены. Имел он и связи в купечестве и среди евреев-промысловиков, а и в среде русского купечества. Пусть в этот раз послужит мне, как и его брат, но после проверки.
А задумал я ни много, не мало, но маленький Лас-Вегас, пусть и всего в одном доме. Развлекательный комплекс из небольшого казино, ресторана с музыкой, отдельными номерами для желающих уединиться в максимальном комфорте. Тут же и предложить новые игры в виде классического для меня покера, но пока еще не распространенного в этом времени. Были какие-то игры-прототипы покера, но мене развитые, к примеру «фараон». Может быть и блэк-джек. Думаю, что вполне реально оборудовать и бильярдный стол в рулетку.
Да, сложность в разрешении Елизаветы, которая в обществе позиционировала себя как ревнительница морали. Однако, думаю, мне в сговоре с Шуваловым, да еще при правильных словах, можно уговорить императрицу не чинить препятствий в этом деле. Была сложность и риск данного проекта, так как по закону играть в карты могли только дворяне, но на первых порах и этого хватит.
А еще кухня. Тот же салат «Оливье» в ресторанном варианте, где и раковые шейки и икра, или селедка «под шубой», да много можно вспомнить блюд, для сегодняшнего времени экзотические, обыденные в будущем. Ресторанов в этом времени нет, даже во Франции, я узнавал. Корчма или трактир же слишком демократичное заведение, чтобы без особой нужды там развлекались богатенькие дворяне.
Если такой проект сработает, то дворянство Петербурга, все же жаль, что Елизавета запрещает недворянам играть в карты, раскошелится, втянется и понесет свои звонкие монеты. Внедрить можно и фишки, которые в истории появились, должны появиться, только в 1752 году. Что нужно: здание, подготовить людей, прикрытие заведения персоналией наследника престола, а лучше Шуваловых. И после финансировать армию и флот из получаемой прибыли.
В той, прошлой жизни, у меня были два ресторана, так, больше для души. Любил я это дело. Первоначально жена просила дать ей бизнес, но Катя быстро охладела к ресторанному бизнесу, а я, напротив, иногда увлекался личным управлением ресторанами. Так что опыт есть и грех его не использовать. История же показывает, что подобные заведения пользовались огромным успехом и приносили колоссальные прибыли. Да, первый ресторан в Париже прогорел, но там было допущено множество ошибок, как по кухне, так и по организации. В каждом новом деле всегда множество «детских болезней», послезнание же позволит создать продукт, который будет близок к конечному, что прошел сложный пусть эволюции.
Петербург.
12 февраля 1745 г.
— Ваше Высочество! К вам принцесса Анхольт-Готторбская Екатерина Алексеевна, — осведомил меня Евреинов.
— Проси! — сказал я, быстро поправляя одежду — это хорошо, что еще не начал тренировку, а то пришлось бы долго ожидать невесте своего жениха, могла счесть и за некую месть и невежество.
— Ваше Высочество! — Екатерина изобразила книксен у входа.
Вместе с принцессой пришел и Брюммер и Бернхольдс, которые при таких встречах должны находиться, дабы не дискредитировать молодых, но сейчас я бы хотел пообщаться с Фике наедине. Да и вообще вот этот контроль, как будто молодые люди сейчас накинутся друг на друга в порыве страсти, лишнее. Во первых, я до болезни в Хотилово о том, откуда дети берутся, имел очень смутное представление, несмотря на то, что наслышался в детстве похабщины при дворе своего отца, а после и на вечеринках Брюммера, столько было сказано, что и стены не каждого трактира слыхали.
Девочку трясло, я был взволнован, но не подавал признаков эмоционального возбуждения. Да и Екатерина держалась, ее выдавали только чуть подрагивающие руки и то, как очень мило она покусывала губы.
Хотелось ответить стихами Александра Сергеевича, нашего «все», но сдержался, хотя уже принял решение о плагиате достояний русской литературы будущего, если это будет нужно для создания образа. Но, пока не время светить своими «талантами», как и разговаривать на русском языке, тогда как я не знал ни французских стихов, ни немецких. Поэтому появления наследника-пиита «вдруг», да еще и на русском языке — это слишком, пока слишком. Так что ответил комплиментом:
— Спасибо, что пришли, теперь в этом темном месте стало больше света, ибо вы лучик красоты и света, — сказал я, при этом жестикулируя.
— Но не яркое солнце, как императрица? — подловила меня Екатерина, припомнив слова, что я произнес во время обеда у тетушки.
— Вы прекрасный цветок, который уже красив, но до конца не раскрыл всей своей прелести, — упражнялся я в словоблудии.
Я не так уж и хотел смутить свою гостью, да и не были мои слова элементом обольщения. Я, как говорят разведчики, «качал» ее, пытаясь понять, что за «бутон» достается мне, и какой цветок из него расцветет, если я, Петр Федорович уже другой.