— Миниха ко мне не подводи, его не слушай, дай дело Христофору Антоновичу и все. И если кто из Совета, али гвардии станет с ним общение вести, отправлю обратно немца, — высказалась Елизавета, несмотря на то, что эти моменты уже давно обсуждались и Миних пока не знает, что, согласись он служить, и поедет далеко от столицы — на границу с крымчаками.
— Матушка, позволишь ли ты начать? — спросил Алексей Петрович Бестужев-Рюмин. Елизавета махнула рукой.
— Позиция в европейской политике усложнилась. Теперь нам грозит, если не отвернем, война со Швецией… — начал было говорить Бестужев, но был перебит императрицей.
— И что им мало-то всегда? Почитай три года и не прошло, как бились и опять, — тетушка нашла меня глазами. — Это твой родственник шалит?
— Позволь, матушка, продолжить, — не дал мне ответить Бестужев. — Воевать нам не сподручно ни с кем. Дания союзна в европейской войне, шведы ссылаются на Абоский мир, тут еще и Фридрих и опасность разрыва отношений с Австрией. Нужно отдать Голштинию.
Все посмотрели на меня. Ситуация такова, что сколько не тужься Россия, но Голштиния моя вотчина.
— Я считаю так, — начал я, поймав на себе заинтересованные взгляды. — Вернуть все себе можно, при желании, после. В Европе будут войны, потому как Фридрих не станет мириться с засильем Австрии, а Священная Римская империя, в лице Австрии, не станет терпеть Фридриха. И война, что сейчас идет — только начало. Что касается Голштинии, то тайные переговоры наместника Брюммера со Швецией о протекторате можно выставить как бунт, но не давить его, а самим договориться и со шведами и с датчанами. Но это не лучшее. Дания — давний союзник России, она нужна нам против шведов, что так и норовят воевать, да ждут слабины нашей. Посему, пусть датчане дадут семь миллионов ефимок, родной мой Киль в обоюдном управлении, где мой наместник и датский равны и право будут иметь с беспошлинной торговлей России и возможностью быть в порту русскому флоту.
Когда я закончил, установилась мертвая тишина. Никто не ожидал такого ответа от меня. По сути, я предлагал самый радикальный способ решения проблемы, максимально угодный России. И более сильная Дания в союзниках — это противовес Швеции и уменьшенное влияние Франции, как и свободный проход Датских проливов в Балтийском море. Ну и деньги.
— Алексей Петрович, и что Петруша умно-то говорит? — поинтересовалась Елизавета, запутавшись в хитросплетениях европейской политики.
— Матушка, — да, умно, но… неожиданно… — замялся Бестужев.
— А вы, господа, и не выносите за границы Совета слова мои, но я уже говорил и скажу — я наследник престола Российского, и печься повинен о ней, России. Окромя того, я понимаю, что удержать Голштинию не смогу, но людей оттуда переселить в Россию желаю. Будет на то воля Бога, и верну и Голштинию и Шлезвиг, в том и деньги помогут датские.
После слов восхищения мной, выказанных в духе лестного обращения к Елизавете, что, мол, вот какая у нас императрица, рассмотрела мальца-племянника, переиграла и шведов и датчан, начались предметные разговоры. Так, я просил за Голштинию уже шесть миллионов полновесных рублей, меня одернули и сказали, что просить станут, но дадут не более четырех. У Дании просто не будет столько серебра.
Часть этих денег должна пойти на организацию переселения населения, что пожелают ехать в Россию и в этом датчане сами должны быть помощниками. Этих людей я бы поселил у границы с крымчаками и в дальнейшем опирался на них в качестве тыла. Так же датчане должны были преподнести мне в дар две сотни штуцеров. На верфях Дании закладываются три линейных корабля, команда набирается из голштинцев и датчан, это уже можно оплачивать с полученных от данов денег или в счет их. Брюммера арестовывают русские войска, что зимуют в районе Киля.
Бестужев выглядел счастливым человеком, видимо, предвкушая «благодарности» от датчан, да и его сто тысяч рублей за решение проблемы никто не отменял. А вернуть территории можно будет в будущем, если они вообще нужны. Для меня, Петра Федоровича, было бы возмутительным такое решение проблемы, но эта часть меня молчала, вероятно, рыдая на задворках подсознания.
Но то все эмоции, а практика прозаичнее. Не было никакой возможности эффективно удерживать Голштинию, не имя полноценного сообщения с герцогством. Это Кенигсберг еще можно было оставить и то, через Курляднию прокладывать дорогу, а последняя, на минуточку, пусть и отдельное герцогство, но каким-то местом польское. Хотя карту Бирона — герцога курляндского разыграть можно, а Польша уже и сейчас не игрок, но Голштиния еще дальше вдоль балтийского побережья.
— Ну Петр Федорович, что еще ты хочешь мне сказать? — усталым тоном спросила тетушка. — Непоседой стал, уже не солдатиками игры затеваешь, а с людьми, коли не Бестужев…
— Тетушка, дозволь с Александром Борисовичем Бутурлиным на Урал съездить, — спросил я, как в омут бросился.
— Ты, Петруша, дурак? Наследника роди и езди! — выкрикнула Елизавета, привстала и схватилась за левый бок.
— Тетушка! — вскрикнул я. — Медикуса!
— Такое бывает, пройдет сейчас, — натужно простонала Елизавета.
В комнату, где я общался с императрицей после Совета, ворвались люди, меня бесцеремонно оттерли, началась суета. Сейчас прольется императорская кровь, так как процедуру ее пускания в этом времени делают надо-не надо.
— Позовите Петра! — послышался хрипловатый голос Елизаветы, прорвавшийся до меня сквозь шум суеты.
— Тетушка! — я подошел.
— Будь в Петербурге, когда я поеду в Москву, поезжай на Урал с Бутурлиным. А Катька чтобы до Петрова дня была уже непраздна, — сказала Елизавета, под расцветшую и быстро завядшую улыбку.
Я не мог понять, почему тетушка меня отпускала, и поэтому напрягался и злился. Дать волю поездить по России? Сомнительно, а когда нет прямых и логичных объяснений, то становится тревожно. Но… развеяться нужно. Но условие беременности Катэ выполнено вряд ли будет, пусть хотя бы годик еще окрепнет, а то молода слишком.
Зимний дворец. Покои императрицы.
25 февраля 1746 г.
Елизавета лежала на кровати и наслаждалась. Ведь наслаждение же, когда у тебя ничего не болит. Проникнуться могут лишь те, кто только недавно корчился от коликов, а теперь только легкое головокружение от очередного кровопускания.
В такой момент, когда Елизавете было больно и во время коротких периодов, когда боль ненадолго отступала, на государыню накатывала полная апатия. Это состояние приходит к женщине, вдруг осознающей, что ее красота конечна. Та, которой искренне восхищались, которую хотели лучшие мужчины, которую называли одной из красивейших женщин Европы — она увядала.
— Лизонька, ну как? — спросил Ваня Шувалов.
— Уже хорошо, Ваня, а где Разумовский? — задала мучавший ее уже два дня вопрос Елизавета, она была уверена, что Алексей примчится, станет рядом, возьмет руку и скажет, что она все еще красивая женщина.
— Алексей Григорьевич приедет, не волнуйся. Ты скажи, Лиза, зачем отпустила Петра? — задал вопрос Шувалов, у которого были свои интересы насчет наследника — в Петербурге открывался новый ресторан, пока без казино, недворянам запрещено играть, но еще большей площади — для мещан и купцов.
— Ваня, а ты уверен, что Петруша дров не наломает, когда узнает, что в Голштинию вошли датчане? Это он так, на Совете сказал, русским назвался, да Киль еще хотел оставить, а даны все забирают. Да и еще… — Елизавета замялась.
— Ты про то, что башкиры с казачками порезвились в Голштинии и людишек посекли? — показал свою осведомленность Шувалов.
— Да, перестарались, — констатировала императрица.
Большие переходы — бич русской армии. Дойти до Голштинии оказалось сложным мероприятием с немалыми санитарными потерями, армия была зла, и готова уже лучше сражаться, но не идти по всем этим немеччинам. И когда русское воинство, потеряв больше тысячи человек при переходе, пришла к границам Голштинии… ее туда не пускали. Брюммер рассчитывал, что русские просто разобьют лагерь на пограничье, даже определил русским более или менее заселенную приграничную территорию с небольшими городками и деревнями, чтобы можно было расселить часть воинства. Вот только магазины Брюммер не подготовил в нужном количестве. Шведский король и дядя Карла Петера Ульриха, Адольф Фредерик, обещал помощь, но Швеция не рискнула нарушить все тот же Абоский мир. Даже часть партии «шляпников» скооперировалась со своими политическими оппонентами из партии «колпаков» и выступили против роста напряженности. Воинственные заявления — это одно, но после ревизии шведской армии оказалось, что ее, этой армии, почитай, что и нет, даже часть офицерства после последней войны с Россией уволилась.
Изнуренная и голодная русская армия потребовала обещанный провиант и зимние квартиры, голштинцы выставили заслоны из гвардии и начали набирать ополчение. Кто начал первый стрелять, не известно, но русские самостоятельно нашли и провизию и квартиры. Только в городе Киле сохранился порядок, так как там уже был небольшой русский корпус и эскадра и эти солдаты были сыты и довольны, получив еще и от магистрата Киля серебра на постой и за сохранение спокойствия.
И теперь для наведения порядка в ввергнутую в хаос Голштинию будут вводится датские войска, а русский корпус уйдет, якобы из-за угрозы русско-датского столкновения и займет, по имеющимся тайным соглашениям Ольденбург. Идут переговоры, в которых разыгрывается карта нервного и импульсивного наследника престола Российского, что никак не хочет отдавать Голштинию. При этом подчеркивается, что императрица очень любит племянника. Поэтому Петра Федоровича нужно было убрать из поля зрения и двора и посольств, иначе игра могла бы и не случиться.
После долгих размышлений Елизаветы
… Нет, конечно, не ее, императрица в последнее время и так была чрезмерно напряжена государственными делами, в которых разбиралась, но которые занимали ее многим меньше, чем личная жизнь или жизнь двора. Поэтому решение о том, чтобы оставить Екатерину Алексеевну в Ораниенбауме, Елизавете «нашептал в ушко» канцлер Бестужев, с молчаливого согласия нового фаворита Ивана Ивановича Шувалова. Ранее же государыня думала отправить невестку с племянником, чтобы побольше трудились над зачатием будущего императора. Иван Иванович Шувалов же, понимая, что возвышается над всеми, стремился не терять головы и в малом лавировать между интересами и мнениями в другой партии — условно «бестужевской».