Сам же канцлер посчитал, что наследник начинает набирать политический вес и императрица уже смотрит на него, как на мужа, а не вьюношу неразумного. Того и глядишь, сметут Бестужева, как песок с бумаги. Канцлер был уверен, что Петр Федорович — марионетка в руках Шуваловых. Именно они пустили мальчика в свой кошелек и платят долю от дохода своей «ресторации» и сахарного заводика.
Если получится создать условия для разлада семейной жизни наследника, который, как считают при дворе, необычайно влюблен в свою жену, то получится скинуть Петра Федоровича с лестницы, ведущей на политический Олимп. Молодой человек, безусловно, полностью себя отдаст разбирательствам с женой, потеряет вес в глазах общества и императрицы, наделает ошибок. Молодая Екатерина уже создала себе репутацию «душки», причем щедрой на подарки и внимание, так что получится отличная интрига, направленная на дискредитацию наследника. В этом же поможет и мнение о Петре Федоровиче, которое еще не развенчалось, что он недоросль немецкая и руссаком быть не может, да и муж не состоятельный, ибо до сих пор не имеет любовницы, как официальной, так и тайной.
Глава 4
Южный Урал, Поволжье, Самара, Москва, Петербург.
10 апреля 1946 — 17 июля 1746 гг.
— Ваши веселые рассказы, откуда они? — спросил Миних.
— Сам придумываю, — соврал я.
— Вы, какой-то особенный, кладезь идей. Нужно срочно, хоть силой, вывозить из Голштинии Ваших учителей, Петр Федорович, если они воспитали такого умника, то это гениальные люди, — распылялся опальный фельдмаршал.
— Не льстите, Христофор Антонович, очень многое, из того, что знаю — это самообразование, — ответил я.
Мы ехали уже как две недели на Урал, а точнее в Нижний Тагил. Сколько я не пытался ускорить наше движение, получалось плохо: заметенные дороги и местами раскисшие, малое количество почтовых станций. Но хорошо, что маршрут построен был в обход крупных городов, чтобы не быть там вип-персоной провинциальных мероприятий. И такие местные балы стоило посещать, чтобы создавать себе хорошую репутацию у «глубинного» дворянства, но не в этот раз. Тот же Нижний Новгород — торгово-промышленный город и нужен для России и в некотором роде и для моих планов. Но там могут находиться старшие дети почившего Акинфея Никитича Демидова, которые оспаривают завещание своего отца, а я сторону в этом споре уже выбрал.
В свое время, будучи промышленником и, пусть и в малой степени, но занимаясь металлообработкой — для участия в военных государственных заказах, интересовался знаковыми людьми, стоявшими у истоков русской промышленности. И Демидовы, что взяли пальму первенства у Строгоновых, были одним из столпов России, так как мощь армии, устойчивость государства, счастье и благополучие населения — это экономика и чем выше она, тем больше возможностей для увеличения всех перечисленных аспектов существования общества и государства. Не повернется язык говорить о счастье народа на Урале, тем более на заводах, где рабочие жили в среднем пятнадцать лет, делали очень важное дело, чтобы улучшить экономику страны, но имели прав и возможностей еще меньше, чем крепостные крестьяне.
Вот взять те же бунты XVIII века — они, прежде всего, экономические, как и многие до и после. Кондратий Булавин, от которого люди и стали говорить «Кондратий хватит» — поднял бунт за соль в Бахмуте и последующую реакцию Петра Великого, наступившего на казачьи вольности. Емельян Пугачев — искра в залитом бензином сарае: у башкир забирали земли, немцы в Поволжье не получили обещанных субсидий, труд на уральских заводах — каторжный, а тут Емелька. А еще в эту свалку легковоспламеняющихся причин для бунта, переселяли польских конфедератов в Поволжье. А они тихо ненавидели Россию, тихо, ибо даже тут за эту ненависть по мордасам получишь, но все вместе очень громко ненавидели русскую власть. Как не быть бунту Пугачева, да еще под благовидным предлогом защиты прав меня, убиенного?
В эту долгую поездку я взял Миниха по двум основным причинам, кроме тех, что мне было просто скучно и с Бутурлиным и с другими людьми из его комиссии, где нужно себя держать манерно и великосветски. С Минихом я себя так не вел, как то сразу установилось легкое и доверительное общение, Христофор Антонович показался мне нисколько не интриганом, но человеком общительным и прямолинейным. Еще Миних ехал со мной потому, он становился неким балластом на моих плечах. Дом его на Васильевском острове в Петербурге никто не собирался отдавать, несмотря на то, что он пустовал, а другого жилья у бывшего фельдмаршала не было, все имения изъяты. Ну и еще пусть этот гениальный инженер, волею судеб бывший и военачальником, либо проникнется моими делами, либо… валит сажать репу.
«Замороженного» фельдмаршала (по сути его не лишали чина, лишь временно дали дозволение на ношение мундира пехотного генерал-майора), в обществе пугаются, как черта, боясь не то, чтобы заговорить, но быть в поле зрения рядом. Внешне Христофор Антонович с юмором относился к такому поведению и знатных и даже мелкопоместных дворян. С трудом, строгими приказами не всех, но некоторых офицеров формирующегося Первого Воронежского егерского полка, пришлось урезонивать, так как те отказывались работать с Минихом, а Румянцев выбрал позицию нейтралитета. Командующий признавал Христофора Антоновича, как опытного военачальника, который даже стоял в Бахчисарае, но Петр Александрович был человеком высшего общества, а там Миних был игнорируемым.
Я видел, что опальный фельдмаршал колеблется и думает, сомневается. Миних не особо умеет скрывать свои эмоции. И тут, либо он увидит меня таким, какой я есть, без паркетных расшаркиваний, и проникнется планами, либо, если многое узнает, будет несчастный случай, и я буду горькими слезами оплакивать великого человека. Ну, а не будет осведомлен о каких тайнах — чемодан, карета, север.
Интересным было наблюдать, как у Миниха появлялся хищный оскал, когда проезжали Ярославль. Я с любопытством наблюдал за этим действом — ненависть, не проходящая с годами. Там проживал Бирон — старинный враг Миниха времен остермановских интриг. Только мне кажется, что они оба лишь неучи в искусстве интриговать — там преподавателем был — Андрей Иванович Остерман.
— Петр Федорович, можете мне сказать, почему Вы так упорно на протяжении всей совместной поездки просили и требовали у Александра Борисовича Бутурлина учитывать больше иных позиции в наследстве именно младшего сына почившего Акинфея Никитича Демидова — Никиты Акинфеевича? — задал вопрос Миних, которого я ждал с тех пор, как под Нижним Новгородом распрощались с посланником императрицы Бутурлиным.
— Я уверен, что другие сыновья Акинфея Никитича Демидова не столь рьяные в радении отцовского дела, сколь Никита Акинфеевич. Прокопий Акинфеевич повеса, который прогуляет отцовское наследие, Григорий Акинфеевич — добрый муж, но он не станет горнозаводчиком, может… — я сделал вид задумчивости — ботаником будет добрым, или еще кем. А наследие столь важного для государства дела должно быть в руках человека желающего преумножать мощь России. Глупцы! Своим спором они уже лишаться алтайских приисков серебра в пользу державы.
— А что именно Вы хотели бы от Никиты Акинфеевича? Я полагаю, оружие? — проявил сообразительность Миних.
— Да, Христофор Антонович, именно так. Прежде всего артиллерия. Я говорил уже, что считаю этот род войск самостоятельным, могущем делать на поле боя большее, чем ныне, — ответил я.
— Я читал Ваши уставы, и считаю… — начал было говорить Миних, но был мною перебит.
— Простите, Христофор Антонович, но это не уставы, это только мысли, способствующие в будущем создать передовой и действенный новый Устав воинства русского, — сказал я.
— Но, вернусь к делу применения артиллерии, — продолжил, немного поморщившись, Миних. Вот как с таким читаемым лицом вообще можно было влезть в интриги, тут же все эмоции напоказ? — Создать отдельные артиллерийские бригады, как самостоятельные воинские части — новаторство, кое еще осмыслить нужно. А так же Вы предлагаете иметь до десяти батарей в полковом подчинении, даже о ротной артиллерии размышляете? Кроме того, поддержка атакующих колон до момента соприкосновения с противником, поддержка конницы. Это очень сложно, поверьте, я знаю о чем говорю. Да и потребуется очень много пушек.
— Это еще одна причина, почему Вы здесь — своим опытом и присущей вам прямотой, одергивать меня, но только опосля полного осмысления всех моих прожектов. А так, Вы правы, я хотел бы дать Никите Акинфеевичу Демидову заказ на изготовление новых гаубиц, коих нет ни в одной армии мира ныне. Так же везу ему штуцера прусские, дабы он ладил мне такие, — сказал я и прикрыл оконце кареты, которое было открыто ранее, так как начало мая выдалось теплым, даже жарковатым, а дорога от того стала слишком пыльной. Между тем, в разговоре с Минихом, мы перешагнули тот Рубикон, после которого Христофор Антонович лишился свободы выбора. Артиллерия — это совсекрет!
В той жизни я не был артиллеристом, служа в морской пехоте в Крыму, но советских офицеров учили хорошо. Это потом, в конце существования СССР я оставил армию и пошел в коммерцию, на грани криминала, иногда и за его грань ю. Так что я имел понятие о истории развития русской артиллерии — одном из главных факторов побед России в XVIII и в начале XIX веков. По крайней мере принцип конусной каморы знал, как и устройство лафета времен Наполеоновских войн. Петр Иванович Шувалов не догадывается, что я забираю у него славу «главного елизаветинского артиллериста». «Шуваловские единороги» в немного модернизированном виде, прежде всего в лафете, должны появиться на свет на десять лет раньше. А еще, продемонстрировав пушку-гаубицу военным и тетушке, я рассчитывал получить должность генерал-фельдцейхмейстера, то есть командующего артиллерией. Пусть ограничат меня в принятии решений на поле боя, но дадут возможности заказов и модернизаций артиллерии. Ну а госзаказы — это стабильная прибыль.