Но, видно, не испил я еще до конца свою чашу горестей. Мне дали задание, приводившее меня в ужас, и выполнять его я не хотел. Я никак не мог уклониться от этого и снова, всего лишь несколько дней спустя, уехал из Фив. Эйе и Хоремхеб полагали, что сплели надежные сети и составили чрезвычайно хитроумные планы, которые должны были дать им всю полноту власти. Но эта власть ускользнула от них прежде, чем они это поняли, и судьбу Египта решала теперь женская прихоть…
Книга XVХоремхеб
1
Эйе, согласно сделке, заключенной им с Хоремхебом, должен был быть коронован по окончании погребального обряда над Тутанхамоном. Поэтому он спешна с бальзамированием и остановил дальнейшую работу над усыпальницей, которая оказалась маленькой и незначительной в сравнении с гробницами великих фараонов. Соглашение также обязывало Эйе принудить принцессу Бакетамон выйти замуж за Хоремхеба, тем самым давая Хоремхебу, несмотря на его происхождение, возможность законно унаследовать престол после смерти Эйе.
Эйе условился со жрецами о том, что, как только завершится срок траура и Хоремхеб придет на празднество по случаю победы, Бакетамон предстанет перед ним в костюме Секмет и там, в храме этой богини, возляжет с ним на ложе. Тогда их союз благословят боги, а сам Хоремхеб станет божественным. Таков был план Эйе, но принцесса с исключительной осторожностью и проницательностью составила свой собственный план, который, как мне известно, поддержала царица Нефертити Царица ненавидела Хоремхеба и, кроме того, надеялась стать самой могущественной женщиной Египта после Бакетамон.
Этот безбожный, чудовищный план могла замыслить лишь коварная, озлобленная женщина. Так невероятен он был, что едва не увенчался успехом. И только когда был раскрыт этот план, стало понятно и великодушие, которое проявили хетты, предложив мир, уступив Мегиддо и земли Амурру и пойдя на другие уступки.
После смерти мужа Нефертити и ее вынужденного подчинения Амону царица не могла примириться с мыслью об отстранении от власти и с потерей своего былого влияния при дворе, ведь ее поставили вровень с прочими знатными дамами. Она все еще была красива, хотя теперь уже ей надо было заботиться о сохранении своей красоты. Благодаря своей привлекательности Нефертити приобрела множество сторонников среди египетской знати, окружавшей слабовольного фараона во дворце словно стая трутней. Со свойственными ей умом и хитростью она завоевала доверие принцессы Бакетамон и, умело играя на ее врожденном высокомерии, превратила надменность царевны в настоящее безумие. Принцесса так возгордилась, что не стерпела бы прикосновения простого смертного и не позволила бы никому ступить даже на ее тень. Она сохраняла свое целомудрие, будучи уверенной, что в Египте нет мужа, достойного ее, и уже почти вышла из того возраста, в каком принято заключать браки. Девственность ударила ей в голову, но, думается мне, удачный брак мог бы ее вылечить.
Нефертити внушала Бакетамон, что та рождена для великих дел, для того, чтобы освободить Египет от власти низкорожденных узурпаторов. Она рассказывала ей о великой царице Хатшепсут, которая привязала к своему подбородку царственную бороду, опоясалась львиным хвостом и так правила Египтом с престола фараонов. Нефертити утверждала, что красота Бакетамон напоминает красоту великой царицы. Она говорила еще много дурного о Хоремхебе, так что принцесса в своей девичьей гордости стала опасаться его как низкорожденного, который мог бы завладеть ею с солдатской грубостью и осквернить ее священную кровь. Все же мне кажется, что принцесса втайне восхищалась его грубой силой, слишком уж часто она на него заглядывалась и вспыхивала от его взгляда, хотя и не призналась бы в этом даже самой себе.
Когда сирийская война шла к концу и интриги Эйе и Хоремхеба сделались еще более очевидными, для Нефертити не составило особого труда усилить свое влияние на принцессу. Думаю, что Эйе и не пытался скрывать свои замыслы от своей дочери Нефертити. Но та ненавидела отца, ибо Эйе получил от нее все, что ему было нужно, оттолкнул ее и спрятал в золотом дворце как вдову проклятого фараона. Красота женщины, чье сердце ожесточило время, опасна, она опаснее острого ножа, разрушительнее кривых клинков на боевых колесницах. Лучшее доказательство этого — задуманный ею план, участвовать в котором она убедила принцессу Бакетамон.
Этот заговор раскрылся, когда Хоремхеб, только что прибывший в Фивы, начал в нетерпении слоняться по покоям принцессы Бакетамон, надеясь увидеть ее и поговорить с ней, хотя она и отказалась принять его. Случайно застав там хеттского посла, добившегося приема у принцессы, он удивился тому, что принцесса принимает подобного человека и так долго с ним беседует. На свой риск, ни с кем не советуясь, он арестовал этого хетта, который вел себя заносчиво и разговаривал с ним тоном, свойственным лишь людям, уверенным в своем положении.
Хоремхеб рассказал об этом Эйе. Ночью они ворвались в комнаты принцессы, убили рабов, охранявших ее, и нашли какую-то переписку, которую принцесса прятала в золе жаровни. Глубоко обеспокоенные содержанием этих табличек, они заперли Бакетамон в ее покоях и заключили и ее, и Нефертити под стражу. Этой же ночью они явились в дом медеплавильщика, который Мути отстроила заново на серебро Капта; они были в обыкновенных носилках, с закрытыми лицами. Мути впустила их, сердито заворчав, когда они приказали меня разбудить. Я не спал: с тех пор, как я стал свидетелем ужасных событий в Сирии, я спал плохо. Я поднялся со своего ложа, пока она, все еще ворча, зажигала светильники, и принял этих незнакомцев, полагая, что им нужна врачебная помощь.
Увидев, кто это, я опешил, и, когда Мути по моему приказанию принесла нам вина, я отослал ее спать: перепуганный Хоремхеб мог бы убить ее из-за того, что она видела их лица и могла подслушать разговор. Никогда еще не видел я Хоремхеба таким испуганным, и зрелище это доставило мне величайшее удовлетворение.
Я сказал:
— Я не позволю вам убить Мути! Должно быть, у вас помрачился рассудок, если вы говорите с таким неистовством! Мути — глухая старая карга, храпящая, как гиппопотам. Прислушайтесь и скоро услышите ее храп. А теперь пейте вино и знайте, что вам не нужно дрожать из-за какой-то старухи.
Хоремхеб нетерпеливо возразил:
— Не о храпе я пришел говорить с тобою, Синухе! Что значит одной жизнью больше или меньше, когда весь Египет в смертельной опасности. Это Египет ты должен спасать!
Эйе поддержал его, сказав:
— Поистине Египет в страшной опасности, Синухе, а с ним и я! Никогда еще не угрожала нашей стране такая великая опасность. И в нашем горе мы прибегаем к тебе.
Я рассмеялся с горечью и развел руками. Хоремхеб предъявил мне глиняные таблички царя Шуббилулиумы и копии писем принцессы Бакетамон, которые та послала ему до окончания войны. Я прочел письма, и у меня пропало всякое желание смеяться и вкус вина стал горек для меня. Принцесса Бакетамон писала: «Я — дочь фараона, и в моих жилах течет священная кровь. Среди мужей Египта нет достойных меня. Я слышала, что у тебя много сыновей. Так пошли же одного из них разбить со мной кувшин, и он будет править землею Кем рядом со мной».
Столь невероятно было содержание этого письма, что осторожный Шуббилулиума не поверил этому и через тайного посланника ответил, недоверчиво допытываясь об условиях. Но в следующем письме Бакетамон повторила свое предложение, заверяя, что и знать Египта, и жрецы Амона на ее стороне. Это убедило Шуббилулиуму в ее искренности, и он поспешил заключить мир с Хоремхебом и даже начал приготовления к тому, чтобы послать в Египет своего сына Шубатту. Было условлено, что Шубатту выедет из Кадеша в благоприятный для этого день, взяв с собою великое множество даров для Бакетамон.
Согласно последней глиняной табличке, принц и его свита были уже на пути в Египет.
— О боги Египта! — вскричал я, пораженный. — Чем же я могу помочь вам? Я всего лишь врач и не могу склонить сердце безумной женщины к Хоремхебу!
Хоремхеб ответил:
— Ты помог нам некогда, а тот, кто однажды взялся за весла, должен грести, хочет он того или нет. Тебе следует отправиться навстречу принцу Шубатту и позаботиться, чтобы он никогда не доехал до Египта. Не знаю, как ты устроишь это, и знать не хочу. Я только говорю, что мы не можем открыто убить его, ибо это вызовет новую войну с хеттами, а я предпочитаю выбирать время сам.
Слова его встревожили меня, у меня задрожали колени, сердце замерло в груди, и, запинаясь, я сказал:
— Пусть я когда-то действительно вам помог, но я сделал это не только ради Египта, но и ради себя самого. Принц ничем меня не обидел, да и видел я его лишь однажды, возле твоего шатра, в день казни Азиру. Нет, Хоремхеб, не делай меня наемным убийцей. Лучше мне умереть, ибо нет преступления позорнее, чем это! Когда я дал яду фараону Эхнатону, я сделал это для его же блага: он был болен, а я был его другом.
Хоремхеб нахмурился и ударил себя по ноге хлыстом, а Эйе сказал:
— О Синухе, ты человек мудрый и понимаешь, что мы не можем бросить целое государство под ноги вздорной женщине! Поверь мне, другого пути нет. Принц должен умереть на пути в Египет, по юле случая или от болезни — мне все равно. Ты должен поехать и встретить его в Синайской пустыне по приказанию принцессы Бакетамон, чтобы осмотреть его и как врач определить, может ли он исполнять свои супружеские обязанности. Он с готовностью в это поверит, окажет тебе сердечный прием и подробно расспросит о Бакетамон. Принцы — тоже люди, и я представляю, как ему любопытно узнать, какими чарами хочет опутать его Египет. Синухе, твоя задача проста, и ты не презришь те дары, которые получишь, выполнив ее, ибо они сделают тебя богатым человеком.
Хоремхеб сказал:
— Синухе, выбирай быстрее: жизнь или смерть? Если откажешься, мы не сможем оставить тебя в живых, теперь ты слишком много знаешь, будь ты хоть сто раз моим другом. Имя, данное тебе матерью, — дурное предзнаменование; ты уже узнал слишком много тайн фараонов. Одно слово, и я перережу тебе горло от уха до уха, хотя и против своей воли, ибо ты наш лучший помощник и мы не можем поручить это дело никому другому. Ты связан с нами общим преступлением, и это преступление мы также разделим с тобой, если ты считаешь преступлением спасение Египта от власти хеттов и безумной женщины.