Филиппъ, дѣлая мысленно различныя предположенія, передавалъ постоянно мистеру Эдмонстону свои опасенія, что Гэй портится; что эти таинственныя отлучки до добра не доведутъ. А дѣло было очень просто. Уѣзжая и пріѣзжая въ университеть, Гэй останавливался на одну ночь въ Лондонѣ, въ гостиницѣ, куда являлся неизмѣнный дядя, не дерзавшій никогда ввести богатаго племянника въ свою убогую лачугу. Они вмѣстѣ ѣздили въ какой-нибудь концертъ, ужинали вдвоемъ, ночевали и позавтракавъ, на слѣдующее утро, разставались. Гэй не считалъ эти свиданья важными на столько, чтобы объ нихъ говорить всѣмъ и каждому; онъ вкратцѣ высказался опекуну, и тотъ, хотя и началъ смотрѣть сквозь пальцы на эти невинныя похожденія, но считалъ ихъ все-таки лишними. А между тѣмъ Гэй считалъ себя въ нѣкоторомъ родѣ въ долгу у дяди. Старикъ нѣжно къ нему привязался; эти короткія свиданія въ гостиницѣ были истиннымъ праздникомъ для голоднаго артиста и во время ихъ ужиновъ онъ съ одушевленіемъ разсказывалъ Гэю сцены изъ прошлаго, описывалъ дружбу свою съ его отцомъ, и такъ увлекался, что молодому Морвилю казалось грѣхомъ лишать старика этого наслажденія. Съ первыхъ же дней знакомства съ Гэемъ, Диксонъ признался ему, что, не смотря на прекрасное жалованье, получаемое имъ отъ театра, онъ постоянно безъ денегъ. Между разговоромъ онъ намекнулъ племяннику, что главная причина его долговъ та, что содержаніе отца и его матери стоило ему огромныхъ издержекъ.
— Мнѣ приходилось не разъ прибѣгать къ займамъ, — говорилъ Диксонъ: — чтобы только окружить ихъ обстановкой, согласной съ титулами и привычкой вашего покойнаго отца и моего друга. Возвращеніе мое въ Англію (я долженъ былъ бѣжать отъ кредиторовъ) было разрѣшено правительствомъ съ однимъ условіемъ, чтобы я ежегодно вносилъ извѣстную сумму на удовлетвореніе нѣкоторой части моихъ долговъ. Изъ жалованья мнѣ остается очень немного на содержаніе моей семьи. Я слишкомъ гордъ, чтобы высказывать свою бѣдность, вы понимаете меня, — говорилъ старикъ взволнованнымъ голосомъ, — и потому, вѣрьте, сэръ, мнѣ не легко принимать отъ васъ пособіе!
Долги, сдѣланные дядей по милости его родителая Гэй считалъ для себя священными и онъ мысленно рѣшилъ уплатить ихъ сполна, тотчасъ же по вводѣ своемъ во владѣніе наслѣдствомъ послѣ дѣда; но бросить теперь дядю безъ помощи казалось для него жестокимъ; онъ ласково предложилъ ему свои услуги. Сначала старикъ церемонился и говорилъ укюнчиво о своихъ нуждахъ. Мало-по-малу, стыдливость перешла въ нахальство и, выманивая у Гэя безпрестанно по нѣскольку фардинговъ, ты на хлѣбъ, то на квартиру, то, наконецъ, на лекарство больнымь дѣтямъ, которыя то и дѣло умирали, Диксонъ дошелъ дотого, что у Гэя иногда ничего не оставалось отъ мѣсячнаго жалованья. Не смотря на то, онъ никогда не входилъ въ долги, зато прихотей никакихъ уже не имѣлъ и жилъ скромнѣе, чѣмъ всѣ его товарищи, имѣвшіе болѣе чѣмъ ограниченныя средства, въ сравненіи съ нимъ. Дядя постоянно увѣрялъ его, что вотъ только бы заплатить такую-то сумму и онъ поѣдетъ давать концерты въ одинъ городъ, куда его давно уже приглашаютъ. Гэй сталъ подозрѣвать, что деньги его идутъ, можетъ быть, вовсе не туда, куда слѣдуетъ, и замѣтивъ однажды, что дядя не въ нормальномъ расположеніи духа, онъ вывѣдалъ отъ него, что старикъ игралъ и проигрался сильно; но онъ умолялъ Гэя сохранить это въ тайнѣ, «иначе кредиторы меня схватятъ», говорилъ онъ. — Дѣлать было нечего, пришлось выручать дядю; не задолго передъ тѣмъ Гэй хотѣлъ выписать въ Соутъ-Муръ своего Делорена съ грумомъ, но теперь онъ разсчиталъ, что содержаніе лошади и человѣка будетъ стоить ему очень дорого, и потому онъ рѣшился лучше употребить эти деньги на уплату 30 ф. проигранныхъ дядей, и въ то же время устроить съ миссъ Уэльвудъ одинъ планъ, зародившійся у него въ головѣ; остальныя деньги онъ хотѣлъ оставить себѣ на расходы въ Соутъ-Мурѣ и на обратный путь въ Гольуэль. На этотъ разъ Гэю было даже обидно, что дядя отнимаетъ у него 30 ф. стерл. на удовлетвореніе не нужды, а прихоти, между тѣмъ какъ самъ Гэй могъ бы сдѣлать много хорошаго съ помощью этой суммы. Возращаясь домой, въ эту ночь, молодой Морвиль долго размышлялъ, не полезнѣе ли будетъ одинъ разъ навсегда объявить дядѣ, что онъ готовъ помогать ему, но на уплату карточныхъ долговъ и пари онъ не станетъ давать ему ни пенни.
Рано утромъ, на другой день, Гэй заглянулъ въ кабинетъ мистера Уэльвуда и объявилъ ему, что онъ отправляется въ С.-Мильдредъ, по своимъ дѣламъ, и вернется не поздже 11-ти часовъ. Свистнувъ Буяна и слегка позавтракавъ хлѣбомъ съ молокомъ у жены фермера, онъ пустился въ дорогу въ болѣе спокойномъ духѣ, чѣмъ былъ наканунѣ, но на сердцѣ у бѣднаго Гэя было далеко не весело. Въ городѣ онъ долго искалъ по адресу одну изъ отдаленныхъ улицъ, тамъ добрался до маленькой лавки, гдѣ заспанная горничная мела лѣстницу, но ставни лавки былнеще не отперты.
— Здѣсь живетъ мистриссъ Диксонъ? спросилъ Гэй.
— Здѣсь, — отвѣчала женщина, вытаращивъ глаза на изящнаго джентльмзна, спрашивающаго въ такой ранній часъ мистриссъ Диксонъ.
— Они живутъ здѣсь, сэръ, — повторила она:- но самъ онъ еще не вставалъ. Вчера поздно очень вернулся. Вамъ вѣрно угодно съ бариномъ переговорить, — добавила она. — Если прикажете, и доложу сейчасъ мистриссъ Диксомъ.
— Я васъ спрашиваю, дома ли мистриссъ, а не мистеръ Диксонъ, — возразилъ Гэй:- доложите ей, что сэръ Гэй Морвиль желалъ бы съ нею переговорить.
Горничная присѣла, побѣжала доложить и чрезъ минуту вернулась съ отвѣтомъ, что барыня очень рада, просятъ пожаловать. Она повела его чрезъ темный корридоръ, по темной же лѣстницѣ, прямо въ грязную, маленькую пріемную; полъ комнаты былъ покрытъ грубымъ ковромъ съ зелеными и малиновыми полосами; тамъ, вмѣсто всякой мебели, стоялъ волосяной диванъ, на каминѣ красовались какія-то бумажныя украшенія, а въ воздухѣ царствовалъ запахъ сигаръ и водки. По всему было замѣтно, что хозяева готовились къ завтраку, но Гэя встрѣтила только маленькая дѣвочка, лѣтъ семи, одѣтая въ траурное, поношенное платье.
Блѣдное, болѣзненное личико ребенка отличалось большими темно-синими, кроткими глазами; густые, бѣлые, какъ ленъ, локоны обрамляли худенькую шею и плечи дѣвочки. Голосъ у нея былъ слабый, робкій, но чрезвычайно пріятный.
— Мама сейчасъ выйдетъ, — сказала она Гэю: — извините ее пожалуйста.
Проговоривь эти двѣ фразы, она хотѣла уже на цыпочкахъ ускользнуть изъ комнаты, пока горничная не успѣла запереть за собою двери, но Гэй протянулъ ей руку, сѣлъ на диванъ и сказалъ:
— Не уходи, моя крошка. Развѣ ты не хочешь познакомиться съ своимъ кузеномъ Гэемъ?
Ласковая улыбка, кроткій взглядъ и голосъ всегда притягиваютъ дѣтей къ ихъ собесѣдникамъ. Дѣвочка тотчасъ же подошла къ нему и положила свою ручку на ладонь Гэя. Онъ тихо погладилъ ея густые, кудрявые волосы и спросилъ:
— Какъ тебя зовутъ?
— Маріанной, — отвѣчала она.
Это было имя покойной его матери. По описаніямъ, сдѣланнымъ Диксономъ, малютка была очень похожа на умершую мистриссъ Морвиль. Гэй прижалъ ее ближе къ себѣ, взялъ ее за холодную руку, и спросилъ:
— Нравится ли ей С.-Мильдредъ?
— Конечно, — сказала она. — Тутъ лучше, чѣмъ въ въ Лондонѣ. У меня здѣсь цвѣты есть.
И она съ гордостью показала ему букетъ самыхъ простыхъ полевыхъ цвѣтовъ. Гэй полюбовался ими, а дѣвочка, сдѣлавшаяся смѣлѣе, начала разсказывать, какія у нихъ тутъ высокія, высокія горы, и какіе пестрые камешки на горахъ; но дверь отворилась, и вошла мистриссъ Диксонъ, а за нею слѣдомъ Буянъ.
Маріанна испугалась пуделя и крикнула. Мать начала ее бранить; Гэй старался успокоить и кончилось тѣмъ, что Буяна заставили подать ей лапу. Дѣвочка робко погладила его по шеѣ и черезъ минуту собака и дитя сидѣли рядомъ на полу, и Маріанна храбро гладила Буяна и даже теребила его слегка за уши. Мистриссъ Диксонъ оказалась высокой, плечистой женщиной, съ очень плебейской наружностью и обращеніемъ. Гэй понялъ теперь ясно, почему дядя неохотно приглашалъ его къ себѣ на квартиру; ему было совѣстно имѣть такую жену послѣ того, какъ его красавица сестра попала за лорда. Мистриссъ Диксонъ не поцеремонилась при дочери и начала горько жаловаться на мужа, сваливая на него всѣ ихъ несчастія и бѣдность.
— Я бы ужъ о себѣ не стала толковать, — говорила она рѣзкимъ голосомъ: — мнѣ дѣвчонку жаль. Вы только поглядите, до чего ее довелъ отецъ! Вѣдь она у насъ послѣдняя, да и та, пожалуй, долго не протянетъ.
Такъ какъ мужъ ея получилъ нѣсколько приглашеній на цѣлый рядъ концертовъ въ здѣшнемъ околодкѣ, мистриссъ Диксонъ рѣшилась проводить его до С.-Мильдреда, въ той надеждѣ, что деревенскій воздухъ оживить Маріанну, которая отъ лондонскаго, спертаго воздуха начала чахнуть, какъ бывало чахли всѣ умершія ихъ дѣти.
Мистеръ Диксонъ видно радъ былъ вырваться изъ-подъ строгаго надзора жены; ему сильно хотѣлось покутить порядкомъ во время скачекъ, и онъ съ большимъ ропотомъ согласился на то, чтобы жена и дечь сопровождали его.
— Вотъ онъ какой, — добавила несчастная женщина. — Своему родному дѣтищу пожалѣлъ денегъ на леченье. Вѣдь на силу согласился насъ взять съ собой! За то я тутъ зорко за нимъ наблюдала, не нонимаю, какимъ образомъ онъ выскользнулъ у меня изъ рукъ. Сталъ кутить по ночамъ. Вчера проигрался, хотѣлъ отыгрываться, напился пьянъ, и теперь хоть дома, но въ такомъ положеніи, что я едва ли смѣю представить его вамъ.
Гэй предпочелъ покончить дѣло съ ней одной, а мужа не будить. Ее немного разочаровала сумма 30 ф., которую Гэй обѣщалъ ей выдать; она ожидала, кажется, болѣе значительной помощи, но, какъ женщина съ сильнымъ характеромъ, она покорилась невозможности получить много и рѣшилась посредствомъ этихъ денегъ удовлетворить самые крайнія долги.
— Нужно только постараться скрыть отъ нашихъ кредиторовъ, — говорила мистриссъ Диксонъ: — что мужъ играетъ. Покуда это хранится въ тайнѣ, мы не пропадемъ. Завтра, онъ ѣдетъ на музыкальный митингъ въ сосѣдній городъ, ему тамъ нужно прилично себя держать, и потому я на эти дни спокойна: онъ не закутитъ.