— Что думаешь? — спросил князь-епископ и лично налил чай в чашку маршала. Это было огромной честью, и это окончательно испортило тому настроение.
— Я думаю, его светлость Станислав покрыл себя бессмертной славой, — не стал притворяться маршал, — но он же и втянул нас в большую войну.
— Война неизбежна, Вадим, и ты это знаешь, — ответил князь-епископ, помешивая ложечкой в чашке. — Мой племянник лишь ударил на опережение.
— Чего вы от меня хотите, ваше Блаженство? — в лоб спросил маршал. — Я уже понял, что его светлость метит в герои, подобно Мечиславу Великому. Тернистый он выбрал путь. Пожелаем ему удачи.
— Ему на этом пути понадобится маршал, — мягко сказал князь-епископ, глядя на собеседника с ласковой усмешкой. — Ты был когда-то неплох, Вадим. Я это хорошо помню. И вот сейчас пребываю в раздумьях, как доложить его царственности о произошедшем. Сам понимаешь, одно дело, когда мальчишка совершил подвиг, а маршал всецело способствовал ему в этом. Все организовал, провел чистку интендантов в легионах…
— Всех? — пересохшим голом спросил маршал.
— Всех, — кивнул князь-епископ. — Все до одного воры, и ты это знаешь. Родовитых разжалуем в солдаты, а тех, кто из черни выслужился, повесим. Ты повесишь, Вадим… И ты разжалуешь…
— Так точно, — просипел маршал, представляя, в какое дерьмо его затягивает этот престарелый любитель пирожков с повидлом.
— Кстати, ты знаешь, что Банины отказались от своего племянника? — спросил вдруг Яромир. — Заявили, что род не имеет отношения к его преступлениям. Они даже его контракт выкупать не станут. Он дослужит свой срок солдатом.
— Это… весьма предусмотрительно с их стороны, — криво усмехнулся Драгомиров. — Но их можно понять. Я так понимаю, что отказаться у меня не получится?
— Ну почему же? — всплеснул руками Яромир. — Можешь, конечно. Просто тогда мой брат узнает всю неприглядную правду. Я прямо сейчас иду к его царственности и со смехом рассказываю, какие вы все дураки, и как всех надул шестнадцатилетний мальчишка, который сделал то, что вам оказалось не под силу. Уверен, брат посмеется. У него так мало поводов для веселья. Три батальона рвани с границы и четыре тысячи пастухов с луками взяли сильнейшую крепость болгар. И заодно залили кровью всю степь, пока каган ждет их у Галича. Вся Братислава будет хохотать, а не один император. Это ведь так забавно, согласись?
— Только не это!
Маршал даже зажмурился, представляя, какую чашу позора ему придется испить. Не менее горькую, чем Любимовым, которые теперь не великая семья. Новый глава приказа Большого Дворца, что происходил из худородных княжат, провел целое расследование, когда принимал дела. В общем, у Любимовых теперь нет почти ничего, только пара небольших имений, данных сыновьям за службу в клибанариях. Даже дворец на улице Большой отобрали, ибо невместно персонам, потерявшим честь, рядом с самим государем проживать. Вот так-то… А если интенданты проболтаются, что и его доля в тех делишках была?
А ведь он знает! — ожгла маршала страшная мысль. Этот ласковый старичок знает про взятки и махинации при закупках, но молчит до поры. И если он откажется повесить всю грязь этих чисток на себя, то и на славном роде Драгомировых можно будет поставить крест.
Маршал понял все быстро. Он теперь многое понял. И почему так скоропостижно помер супруг Асфеи, этот жеманный мужеложец. И почему она прогнала своих любовников. И почему эта стерва теперь больше времени проводит в церкви, чем на балах. И почему за свои деньги снарядила две сотни всадников для этого мальчишки. Как он мог быть так слеп! Ах, Асфея! Ну, он ей это припомнит! Могла бы шепнуть по-родственному, что нобилей исподволь к ногтю берут. Но до чего же тонко делают все, и не подкопаться.
— Счастлив служить вашему Блаженству! — рявкнул маршал, вскочив и вытянувшись, как лейтенант-первогодок.
— Хорошо, — не меняясь в лице, князь-епископ поднялся с кресла и протянул руку.
Маршал Драгомиров, кривясь от презрения к самому себе, встал на колено и приложился в морщинистой длани. Это не поцелуй руки святого отца. Вовсе нет! Он только что отказался от великого наследия предков. Сам отказался, без принуждения! Он присягнул на верность, а род Драгомировых становится рабами Самославичей, как было когда-то, бесконечно давно. И нарушить эту клятву у него не выйдет. Ссориться с главой Ордена маршал Драгомиров не станет ни за что. Участь Любимовых за счастье покажется.
— Я полагаю, у его светлости есть план дальнейших действий? — спросил маршал, когда все церемонии были закончены.
— Несомненно, — ласково кивнул князь-епископ. — Несомненно, ваше превосходительство. И вы его получите, раз уж мы с вами обо всем договорились. Готовьте десант в Ольвию. Там сидит полторы тысячи человек, а осаждать их будет вся армия кагана. Нужно подкрепление.
— Не удержим, — хмуро ответил маршал, который воякой когда-то был неплохим.
— До осени продержитесь, а потом посадишь оставшихся людей на корабли и увезешь в империю, — жестко ответил князь-епископ. — Если я хоть что-то понимаю в болгарских каганах, от города к тому времени останется примерно ничего.
— Его светлость купил нам год? — понимающе качнул головой маршал. — А что будет потом?
— А что будет потом, ты узнаешь у его светлости сам, — отрезал князь-епископ. — Он не станет претендовать на твой плащ, но и ты исполняешь все его распоряжения без промедлений.
— Могу я уволить всех офицеров, что отсутствуют в своих частях? — сам не ожидая от себя такой отчаянной смелости, вымолвил Драгомиров. — Мне понадобится поддержка его царственности, ваше Блаженство. Такое даже я не осилю в одиночку.
— Ты получишь любую поддержку, — кивнул князь-епископ, и сквозь его личину на мгновение выглянул зверь, который много лет сидел в засаде, обложенный охотниками со всех сторон. — Гони прочь всех танцоров и любителей морских купален в Аквилее. Верни империи ту армию, маршал, которую создавали мои предки.
Вдруг жесткий оскал покинул лицо князя-епископа, и он заботливо закудахтал.
— А пирожки! Мой дорогой маршал, вы совсем не кушаете мои пирожки! Тут же начинка из вишни, перетертой с сахаром! Вы такого никогда не пробовали. Не обижайте старика. Они еще теплые, пальчики оближете!
Глава 15
Март 896 года.
Коста мял в руках поскрипывающий ком грязно-белых кристаллов, принесенный ему местным водоносом. Он понюхал его и, как и следовало ожидать, не почуял ничего. Он попробовал его на язык и ощутил знакомый горьковатый привкус. Да, это селитра. Даже сомнений нет.
Одетый в латаную рубаху, деревянные сандалии и чалму из скрученной тряпки водонос смотрел на иноземного купца с жадным нетерпением. Он был худ, вечно голоден и прожарен насквозь злым солнцем, которое сожгло его кожу почти дочерна. Ведь когда стоит лютый зной, у водоноса начинается самая работа. Все хотят пить. Этот молодой господин заплатил ему за день вдвое от того, что он зарабатывает обычно, а прямо сейчас достает из кармана серебро и отсчитывает пять потертых динаров, украшенных арабской вязью. Тут не слишком жалуют нечестивое ромейское серебро, ведь Коран запрещает изображать живых людей.
— Твоя награда, почтенный Фарух, — протянул ему монеты Коста. — Как договаривались. Много ли там такой соли?
— Много, господин, — с готовностью ответил водонос. — Очень много. Только ее нужно отскребать со скал и чистить от грязи. Это займет немало времени.
— Видишь этот мешок, — Коста кивнул на грубое конопляное полотно, сложенное стопкой. Я буду платить тебе по динару за каждые пять таких.
— Не слишком-то много, добрый господин, — прищурился водонос. — Эту соль нужно собирать пальцами, а не копать лопатой. Пять мешков не набрать и за три дня.
— Динар такому как ты не заработать и за неделю, — фыркнул Коста. — Не хочешь, проваливай! Я найду другого.
— Три! Три мешка за динар! — торопливо ответил водонос. — И тогда я найму два десятка босяков и просто завалю вас этой солью. Я же должен что-то заработать, добрый господин.
— Динар за четыре мешка! — протянул руку Коста. — И ты знаешь, что это очень много. А если соберешь сотню таких мешков за неделю, я заплачу двадцать динаров лично тебе.
— Вы их получите, господин, — усмехнулся водонос. — Правильно ли я понимаю, что господин приедет сюда через год, и опять захочет купить горькую соль?
— Правильно, — ответил Коста, рассматривая водоноса как-то по-новому. Тот явно тоже решил ухватить за хвост свою птицу счастья. — Только я приеду гораздо быстрее.
— Тогда пусть добрый господин рассчитывает на Фаруха, — преданным взглядом уставился на него водонос. — Фарух соберет столько горькой соли, сколько добрый господин захочет. Но по три мешка за динар. Господин явно захочет приехать и быстро уехать, а не тратить серебро на то, чтобы жить в благословенном городе Рей месяцами.
— Мы договорились, — протянул Коста. — У тебя неделя, Фарух. Нанимай своих босяков.
Они остались довольны друг другом. Фарух потому, что этой странной соли в том месте было навалом, и никого он нанимать не собирался. Он позовет на помощь свою родню, таких же голодных оборванцев, как и он сам. А Коста был доволен, потому что понимал, что получит как минимум вдесятеро от того, что сейчас даст этому водоносу. Каждый их них ухватил свою птицу удачи за переливающийся всеми цветами радуги хвост.
Деян шел по льду Днепра к конечной точке своего маршрута. Киев, самая дальняя фактория Северной империи, бывший таможенный пост и резиденция епископа Закарпатья. Здесь не строили сильных крепостей, в этом не было практического смысла. Уж больно далеко от имперских земель, а рядом — Дикое поле. Если захотят степняки, то возьмут городок осадой, и никто им не сможет помешать. И тогда уже у болгарских каганов появится бесплатный замок прямо в сердце их земель. И не один. Цепочка из двух десятков острогов протянулась дугой от Киева до Галича, служа скорее приютом для купцов, чем крепостями. Пока это было выгодно каганам, эти остроги жили спокойно, но лишь только чаша весов качнулась в другую сторону, болгары забрали себе и торговый путь, и сами городки. А ослабевшие императоры проглотили это оскорбление, не смея высунуться за Лимес после череды позорных поражений.