днее Днепра. Дальше на восток та зараза не пробралась, слава Великому Небу, а ведь именно там родовые кочевья рода Дуло. С незапамятных времен ханские табуны паслись около Меотиды, как называли то море имперцы. Впрочем, сами тюрки называли его Азов, «низкое место». Там лучшие травы, а данники, что живут в устье Дона, ловят огромное количество рыбы, которую солят и везут в Константинополь. Омуртаг вырос там…
А вот и замок… Омуртаг уже брал точно такой же в прошлом году. Хмурые каменные стены высотой в двенадцать локтей, украшенные зубцами. Пять башен, в одной из которых устроены небольшие ворота, куда едва пройдет телега. На башнях установлены баллисты, мечущие огненные шары, камни и огромные стрелы. Они будут мешать, ведь стоят высоко… Сделать насыпь? — размышлял Омуртаг. — Это долго. Рискну, пожалуй!
— Разбить лагерь! Рубите длинные сосны! — скомандовал он. — Сделаем камнеметы и поджарим их к демонам! Я уже видел такой замок изнутри. Он вспыхнет, словно верблюжий кизяк.
Омуртаг был доволен. Он уже не испытывал трепета перед мощью имперских крепостей, как раньше. Теперь у них есть крепости не хуже. Итиль, Танаис, Ольвия… Проклятие! Ольвия! Этот щенок взял ее, и теперь род каганов, потомков великого Кубрата, стал посмешищем в глазах степных родов. Отец не уйдет из-под ее стен, пока не вырежет гарнизон до последнего человека. Сколько зерна пропало! Почти весь прошлогодний урожай, который должен был поехать в Столицу мира в обмен на полновесные солиды, украшенные профилем императора Феофила, их большого друга и торгового партнера.
На устройство лагеря и строительство камнемета ушло три дня. Всадники не великие строители, но собрать примитивный рычаг с корзиной на конце вполне могут. И окружить требушет частоколом, который примет на себя ответный огонь из замка, могут тоже. Тяжелые требушеты, которые бросали камни весом в сотни фунтов, лежат в Танаисе, разобранные на части. Их нужно везти на волах, и обслуживают их специальные люди, которых каган засыпал золотом с головы до ног. Но здесь такого не требуется. Тут построят простейшую поделку, которая бросит два фунта зажигательной смеси. Надо только найти камни в вес шара с зельем и пристреляться как следует. На это у них уйдет еще несколько часов, благо камней тут вокруг предостаточно. Размышления хана прервал какой-то шум.
— Великий! К тебе гонец из замка! — нукер просунул голову в шатер.
— Они хотят откупиться, — понимающе усмехнулся Омуртаг. — Тащи его сюда.
— Он не пойдет. Он хочет говорить при воинах, — помотал головой нукер. — Гонец привез вызов на бой. Внук самого императора вызывает тебя. Иди, хан. Воины ждут…
Омуртаг выругался, вышел из шатра и вскочил на коня. Сыну кагана и десяти шагов нельзя делать пешком. Это недостойно потомка великого рода. У крайних костров спокойно ждал молодой воин на лохматой лошадке. В левой руке он держал пучок зеленых веток, а в правой — кусок свежего хлеба, который ел с явным наслаждением. И эта мелкая деталь оскорбила хана до глубины души. Этот парень не боялся его.
— Кто ты, пес, и чего ты хочешь? — спросил хан, окруженный толпой болгар, который текли сюда со всех концов лагеря.
— Я не пес, — с достоинством ответил парень. — Я Деян Вартовский, воин из старого римского рода. Тебе незазорно говорить со мной, хан. Мой предок был боярином и служил еще императору Само.
— Ну, говори, — хмуро сказал хан, глядя, что толпа вокруг него становится все гуще, и воины нетерпеливо вытягивают шеи, боясь пропустить хотя бы слово.
— Сиятельный Станислав, внук великого императора и четвертый наследник Севера, вызывает тебя на бой до смерти. Если ты погибнешь, он даст похоронить тебя как подобает и почтит твою храбрость, сделав чашу из черепа. Твои люди вернутся в свои кочевья, ибо такова воля богов.
— А если погибнет твой господин? — спросил хан.
— Тогда твои воины получат всю добычу, что мы взяли в этом походе, — усмехнулся Деян. — А это почти тридцать тысяч солидов и две тысячи коней. Мы немало награбили, пока шли сюда.
— Я и так получу это все, когда возьму крепость, — фыркнул хан. — А потом огнем и мечом пройду по вашим землям до самого Брячиславля.
— Твои воины не получат ничего, хан, — показал головой Деян. — Все золото мы спрячем в каком-нибудь ущелье, их достаточно в Карпатах. А коней угоним на ту сторону. Ты получишь только дымящиеся камни, заваленные телами твоих лучших воинов. А на выходе с перевала тебя будет ждать Пятый Молниеносный легион. Он уже идет сюда. Тебе не пройти за горы, хан Омуртаг. Ты только потеряешь людей зазря! Твои воины на обратном пути разорят данников кагана, чтобы не опозориться в своих кочевьях, придя из похода с пустыми переметными сумами. Твой отец будет в гневе, когда узнает об этом! Так что ты выберешь, хан? Божий суд или позорное возвращение домой без добычи? Ее не будет, и в этом я клянусь тебе Святым Георгием, покровителем воинов. Могу принести клятву на мече, по старинному обычаю…
— Я верю тебе, посол! — поднял руку Омуртаг. — Я принимаю вызов. Биться будем на закате.
Посол удовлетворенно улыбнулся, коротко поклонился, прижав руку к сердцу, и развернул коня. Ему нужно принести весть своему господину.
А Омуртаг чернее тучи пошел в шатер. Он не мог не принять вызов, сделанный в такой хамской форме. Он стал бы трусом в глазах собственных воинов, которых обуяла жадность. Не из каждого похода всадник принесет добычи на два полновесных золотых. Именно столько достанется им после раздела и вычета доли хана и глав родов. На такие деньги простая семья в империи могла жить целый год. Отказ был совершенно невозможен, и именно это бесило Омуртага больше всего. Проклятый мальчишка играл с ним.
Хан не знал, что люди, которые служат Высшей справедливости, могут давать любые клятвы. Братья в Ордене отпустят им этот грех, если он во благо страны. А такая необходимость была. Пятый Молниеносный никуда не шел, гонца из Брячиславля тоже не было, а по телеграфу слали идиотские запросы по хозчасти, как будто здесь вообще ничего не происходит. Меня совершенно явно топили, а потому нужно блефовать. В штабе округа не знают, что я в замке, я приказал майору этого не сообщать. Пусть думают, что я героически сражаюсь на лесных засеках.
— Хан Омуртаг будет биться в тяжелой броне, — испытующе посмотрел на меня Сулак. — Его коня укроет попона, расшитая железными бляхами. А как будешь биться ты, сиятельный?
— На коне, — пожал я плечами, — И я знаю, что у нас нет ни брони для конного боя, ни даже сильного коня, который вынесет кирасира.
— Тогда Омуртаг тебя просто затопчет, — хмуро ответил Сулак.
— Мне нужен не самый сильный конь, — покачал я головой, — а самый выносливый и резвый. Найдешь мне такого?
— Ты хочешь измотать его, — понимающе кивнул Сулак. — Да, это может получиться. Тогда возьми моего Баяна. Он не подведет.
— Ты назвал коня в честь кагана своего народа? — удивился я. — Неплохо. Познакомь нас. Если конь не начнет мне доверять, это будет стоить мне головы, а тебе всей добычи.
На закате болгары выстроились огромной дугой, почти окружив поле битвы, а стены замка чуть не рухнули под тяжестью воинов императора. Они стояли в пять рядов, едва не падая вниз. Те несчастные, которым не досталось места, жадно смотрели снизу, то и дело спрашивая, как идут дела. А они пока не шли никак.
Я выехал из ворот, нежно шепча на ухо Баяна какую-то ерунду. Я уже скормил ему морковку, и он, то и дело косясь на стоявшего рядом Сулака, милостиво принял ее. Я проехал на нем туда-сюда, разгоняя кровь в жилах. Коню нужно привыкнуть к новому всаднику, иначе он просто не поймет, чего от него хотят. Да и слишком резкий рывок поводьев может стоить мне красивого полета на землю, под злой хохот вражеского войска. А потом меня издевательски погоняют по полю и убьют самым позорным способом из всех возможных. Потому что воин, которого сбросил с седла собственный конь, и не воин вовсе, а так… недоразумение.
— Хороший, хороший мальчик! — ласково шептал я, трогая пятками конские бока. Конь оказался на диво понятлив. Он на лету ловил движения моих пальцев, что держали поводья. Жеребчик это непростой, не зря потомков хана носит. Его хвост торчит вверх задорной метелкой, верный признак арабской крови в каком-то колене. А это значит, что он невероятно вынослив и способен ускоряться с места подобно стреле, выпущенной из лука. Это мне и нужно.
А вот и хан появился. Он решал унизить меня ожиданием, но я ему даже благодарен за это. Мы с Баяном за это время почти подружились, скрепив взаимную симпатию еще одной морковкой.
Да, Сулак оказался совершенно прав. Омуртаг выехал на породистом персидском жеребце, что был выше моего в холке на полторы ладони. В руке он держал длинное копье, седло приспособлено для тарана, а сбоку к кирасе прикручен специальный крюк, превращающий удар тяжелого всадника в нечто, что может проломить крепостную стену. В общем, мне нельзя попадаться, иначе после первой же сшибки я превращусь в бабочку из гербария пионера-отличника.
— Ты готов умереть, мальчик? — спросил меня Омуртаг, воин лет тридцати с раскосыми глазами, которые смотрели прямо и насмешливо. Он оценил моего коня, мою кольчугу и пехотное копье. Он меня в упор не видел.
— Хватит болтать, немытый пастух, — ответил я, и по рядам воинов покатились смешки. — Я сделаю из твоей башки кубок. Когда встретишься на небе с мадьяром Абой, передай ему от меня привет. Вы будете вдвоем пировать в небесных чертогах. Только вот как ты, безголовый, будешь пить вино? Наверное, жопой…
Смешки превратились в хохот, а Омуртаг побагровел и резко пришпорил коня, который обиженно заржал. Всадник никогда не сделает больно своему боевому другу. Шпорами лишь чешут конский бок, передавая команду. Ранишь его, и он понесет, не слушаясь приказов. Конь — животное благородное. Он не человек, и не потерпит подобной грубости.
А наш хан — гордец, оказывается, и вспыльчив, аки юноша. Это хорошо. Горячность всегда приводит к ошибкам. Вот и сейчас он гонит коня немного быстрее, чем нужно, опуская копье и нацеливая его прямо в меня. Он слева, прикрылся каплевидным щитом, достающим до лодыжки, и уже торжествует победу. Тридцать шагов, двадцать… понемногу горячу Баяна и иду навстречу, занося над головой копьецо. Шлем у хана открытый, и я вижу презрительную усмешку, что кривит его губы.