Я ворочался в постели и так и этак. Сон не хотел идти ко мне никак. Какая-то мысль крутилась в моей звенящей от событий голове. Я услышал сегодня что-то очень важное. А вот что я слышал? Нет, не помню! И лишь когда мои глаза смежила невероятная усталость этого дня, я почти что поймал ту самую мысль. Почему почти? Потому что тут же уснул как убитый. А мысль солнечным зайчиком улетела куда-то вдаль, дразня меня яркими вспышками лукавого веселья… Я потерял ее снова.
Глава 20
В то же самое время. Префектура Чехия. Недалеко от баварской границы.
Одно-единственное имение, хоть и огромное — вот все, что осталось от былого величия рода Любимовых. Именно здесь когда-то начинал свой путь его основатель, десятник Любим. И именно этим имением поверстали сыновей рода за службу в клибанариях. А вот сейчас, после позорной отставки, черная туча повисла над семьей. Скоро приедут дьяки из Приказа Большого Дворца и погонят их отсюда взашей. Любимовы, конечно, с голоду не помрут, у них хватает имений в Анатолии и на Сицилии. И золота в банках Константинополя и Александрии тоже хватает, но сам факт… Их род, знатнейший в Северной империи, растоптан. А ведь еще совсем недавно о таком и помыслить было нельзя. Налоговые индикты, когда нобили получали заново свою же землю, давно стали сущей формальностью. Да и не служили некоторые роды вовсе, проводя жизнь в неге и удовольствиях. Но вот теперь все поменялось. Над головами чиновного люда словно просвистел меч палача и срезал прядь волос с макушки. И тут у всех словно глаза открылись. Одуревшие от ужаса дьяки вытащили откуда-то старые законы, еще времен императора Само, и грозили ими настоящим хозяевам империи. Все концы шли к великому логофету, который вдруг стал очень смел, чего раньше за ним не наблюдалось.
Старый дом, выстроенный в стиле римской виллы, служил роду уже больше ста лет. Тут когда-то стоял деревянный терем за тыном, но потом прапрадед покойного боярина терем тот сломал и выстроил особняк из камня, с теплыми полами, перистилем и с бассейном, в котором в июне разводилась целая бездна комаров. Внутри царила привычная роду роскошь, и даже недавняя опала не повлияла на обстановку никак. Слишком мало времени прошло.
— На волчонка своего надеется, пень трухлявый, — Тит Любимов, старший в роду, хмуро поднял кубок, и младшие братья стукнулись золотыми боками. — И как ты, Марк, не прибил его, когда в Сотне служил?
— Да в него словно дьявол вселился, — так же хмуро ответил младший из братьев. — Я же помню его. Ничтожество трусливое.
— Может, и ничтожество, да только от имени своего не отказался, — парировал Лука, который был средним. — И насчет трусости ты лишнее говоришь. Чего нет, брат, того нет. Притворялся он, значит, а ты и не понял того. Надо было забить его насмерть, и делу конец. За него ведь даже виру платить некому… было…
— Да кто ж знал, — засопел Марк. — Даже мысли не было, что так повернется все. Батюшка богу душу отдал, а теперь его же дьяки, что ему сапоги целовали, нас со своей земли погонят! Оставят только дом да сад при нем! А конопляные поля? А жито? А покосы? А пасеки? А людишки оброчные? В голове не укладывается.
— Да… — тоскливо промычал средний брат, — придавить бы его тогда, горя бы не знали! Сатана! Истинный Сатана! Прости меня, господи!
— Хорош скулить! — резко оборвал их старший брат. — Я вас не за этим позвал. Гонец прискакал от Войковых. Все, кого из легионов поперли, готовы на ублюдка пойти. И товарищи их тоже, кто служит пока. Многим новые порядки не по душе. А кое-кому заплатят по-царски, и они тоже пойдут.
— И сколько нас будет? — сверкнул глазами Лука, могучий, почти квадратный малый, который был знаменит тем, что мог в полном доспехе перепрыгнуть через забор. Ума бы только ему побольше… Но чего нет, того нет.
— Четыре тысячи тяжелой конницы, — усмехнулся Тит. — Это со всех легионов. А у ублюдка три тысячи обров с луками и две тысячи пехоты. Он там с ними какие-то танцы непонятные разучивает. Думает, что он новый Самослав равноапостольный.
— Да мы же его в порошок сотрем! — поднял на брата недоумевающий взгляд Лука. — Четыре тысячи клибанариев и кирасир…
— Сотрем, брат! — с наслаждением допил кубок Тит и вытер по-военному бритый подбородок. — А потом конями разорвем звереныша. Я молиться буду, чтобы тот день поскорее настал. Эй, Марк, ты с нами?
— Само собой, — кивнул младший Любимов. — Я сам ему руки и ноги к конским хвостам привяжу. Я ему все припомню.
Полтора месяца спустя. Июнь 896 года. Окрестности Измаила.
Заряжание в двенадцать приемов показалось мне излишне громоздким, а потому перешли сразу на ускоренный вариант. Я скакал по полю, где слышалось то и дело:
— Заряжай!
— Открой полку!
— Вынь патрон!
— Скуси!
Такая методика подразумевает, что забить пыж и затолкать пулю солдат в состоянии и без лишнего напоминания. Бумага в империи есть, а потому сделать из нее мешочек с нужной навеской пороха больших проблем не составило. Порох теперь был, хоть и не идеального качества, зато стабильного, стволы кое-как сделали, но вот с замками пришлось повозиться. Кремневый ударный механизм соорудили, но осечек он пока давал столько, что пришлось остановиться на варианте аркебуза тире мушкет. То есть, на монстрообразном ружье с фитилем. Тонкий ствол у моих мастеров пока еще не получался, а потому и о штыках речь не шла, уж очень тяжело.
При наличии бумажного патрона, который в прошлой реальности обогнал аркебузу лет на двести, заряжание превратилось в рутину, которую сержанты вколачивали в солдат с утра до вечера. Откуда взяли обученных сержантов? Да тут же и учили, взяв самых толковых и расторопных. А что еще оставалось делать?
А вот с артиллерией пошло легче. Лить бронзу тут умели прекрасно, а потому сразу изготовили пушки калибром в пять римских фунтов, каждую из которых тащили четверки лошадей. Ставку я сделал на картечь, что для плотного построения и кавалерийской лавы вариант почти беспроигрышный. Тем более для тех, кто ни с чем подобным не сталкивался.
Я решил было отплыть в осажденную Ольвию, но, как оказалось, там и без меня неплохо справлялись. Новые интенданты завалили подполковника Мазовшанского сушеным мясом, овощами, стрелами и амуницией, а взамен вывезли лишнее зерно. Маршал послал туда три тысячи человек пополнения, а я за свои деньги отправил труппу лицедеев с гастролями, что вызвало у почтенной публики культурный шок. Тут до такого еще никто не додумался.
— Пикинеры! Копья опустить!
— Мушкетеры! Атака с левого фланга! В шеренгу!… Огонь! Отход!
— Арбалетчики! Залп!
Чем я тут занимался? Я делал испанскую терцию, непобедимое для этой реальности построение. Только там аркебузиры и мушкетеры были отдельным видом стрелков, отличаясь по факту лишь калибром. А у меня все стали мушкетерами, ибо нечего путать людей. Мы все равно должны стремительно пройти путь от примитивной фитильной аркебузы к фузее со штыком.
Климатический оптимум не за горами, а значит, мы снова увидим Чингисхана и Тимура-хромца. И вроде бы, что сделают конные лучники пехоте образца шестнадцатого века? Да ни черта они ей не сделают. Конницу просто разнесут залпами картечи, а потом ее остатки перебьют мушкетеры, которые спрячутся за пиками товарищей и за стенами вагенбурга. Не будет здесь никакой Монгольской империи в привычном нам виде, до Карпат и Оки. Кочевники навсегда останутся там, в степях, где будут резаться за пастбища и водопои. Или в очередной раз завоюют Китай, или обложат его данью, или поставят там своего императора. Они это каждые триста лет делают. Хунну, жужане, табгачи, чжурчжени, монголы, манчжуры… Они плодятся как грибы после нескольких лет обильных дождей, а потом наступает засуха, и им срочно нужно куда-то стравить подросший молодняк. Вот и пусть себе на востоке развлекаются.
Только во всем этом одна большая проблема есть. Нет у меня пока пехоты шестнадцатого века. И артиллерии как рода войск тоже нет. Десять пушек есть, но ни опыта применения в бою, ни обученных и обстрелянных расчетов, ни грамотных офицеров… На это долгие годы уйдут. Литовскому князю Витовту в битве на Ворксле артиллерия не сильно помогла, расколотили его татары наголову. Так что не будем противника глупее себя считать. Крум — вояка серьезный.
Я забрал не только весь выпуск Сотни, но и две тысячи человек пехоты из Третьего Дакийского легиона, и никто мне слова не посмел сказать. Слава лютого отморозка, да еще и победителя болгар, заткнула рты вообще всем. А когда в пиршественный зал императорского дворца выкатили парализованного деда, которого я облобызал прилюдно, это подвело окончательную черту под прошлой жизнью. Нобили прочли приговор в моих глазах, да только я тогда этого не понял. Видимо, они умели читать такие вещи куда лучше, чем я думал.
Первый пистолет раздувшийся от гордости Милош принес мне прямо домой. Его теперь кормили от пуза, а специальная тетка одевала его в чистое и обстирывала. Только это почему-то не помогало. Мой чокнутый мастер по-прежнему был худ как весло, нечесан, неопрятен, а его одежда зияла прорехами от кислот и искр.
— Вот, ваша светлость! — склонился он, протянув мне пистолет без малейшего намека на украшения. Тут такое не в обычае, но ведь у меня в руках прототип.
— Выглядит вполне… — сказал я, прицелившись в дверь. — Тяжеловат немного… А как замок?
— Намучился я с ним просто неимоверно, — признался механик. — Но как вы и сказали, ключиком взводить будем. Иначе совсем ничего не выходит. Очень сложное изделие. Неужто вы таким будете простую солдатню вооружать?
— Война — дело дорогое, — вздохнул я. — А это оружие они сами покупать будут. Казна в трубу вылетит, если каждому по три-четыре штуки давать.
— По четыре пистолета? Каждому? — Милош даже за сердце схватился. — Господи помилуй! Да зачем?
— Надо, — отмахнулся я. — Пойдем-ка опробуем.
Заряжался пистолет точно так же, как и мушкет, потом взводился ключом ударный механизм, а потом…