— Понимаю, — кивнул я. — Папа захотел разгромить Орден и посадить на трон послушную куклу. Поэтому моего деда отравили в тот момент, когда он уже ехал сюда. Кстати, вы знаете, кто это сделал?
— Нет, — покачал головой Яромир. — Ведь у власти был Святополк. Кто бы посмел вести такое расследование?
— Ну, ничего страшного, — небрежно махнул я рукой. — Виновные уже найдены и висят на дыбе в Черном городе. Скоро принесут протоколы их допросов.
— Вот как? — поднял брови Яромир. — Во дворце живут сотни людей. Или это те же самые, кто отравил твою служанку? Кстати, как ты нашел их так быстро? Мне еще не успели об этом доложить.
— У меня свои методы, — небрежно ответил я. — Поясните-ка мне, ваше Блаженство, чего это вы так некрасиво со мной поступаете?
— Я тебе жизнь спас, Станислав, — устало сказал князь-епископ. — Тебе, наложнице твоей и твоему нерожденному ребенку. Ты перешел ту черту, после которой еще мог остаться в живых, и я решил отступить.
— Вы сдались, ваше Блаженство! — с горечью сказал я.
— Да ни черта ты не понял! — прошипел он. — Ты мальчишка, хоть и… тот, кем являешься. Сейчас не те времена, когда вдоль Дуная бегали дикари и резали друг друга почем зря. Жизнь стала сложна, Станислав. Она запутана до того, что даже я не вижу всех ее оттенков. А ведь я давно во власти! Ты любишь простые решения? Хочешь убить всех плохих людей, чтобы остались одни хорошие? Так не бывает! Те, кого ты поставишь на место убитых нобилей, скоро сами станут нобилями. Разве не ты сам когда-то породил это зло? Убей их всех, и страна рухнет. Не останется тысячников, легатов, дьяков и приказных голов. Кого ты назначишь на их место? Они же поколениями постигали тонкости этой науки. А что ты сделаешь с епископами? Их тоже убьешь? А управляющих нашими мануфактурами? У тебя есть другие на их место? Я хотел убрать самых непокорных и одиозных из нобилей, и ты неплохо справился с этим. Банины, Любимовы, Войков… Великого препозита нашего, Артемия Волкова, правда, не успели прикончить, и еще пару человек, ну да ладно… И так грех бога гневить, на редкость удачно все вышло. Я уж и обвинения кое-какие сплел, чтобы их прихлопнуть, но тут включился епископ Рима и отравил моего брата. Он тоже понимал, к чему все идет, и сыграл на опережение. Мы висели на волоске, Станислав. Тебя ждал костер как колдуна, братьев Ордена — плаха, а меня — заточение в монастырском подвале. Я пошел на уступки, и нобили встали на нашу сторону. Понимаешь? На нашу! Они могли переметнуться к папе, но им просто невыгодно рвать отношения с Константинополем. Восток куда богаче, чем Испания и Галлия.
— Тогда зачем было уступать, если им невыгоден союз с папой? — я все еще не понимал.
— Они боятся тебя! — Яромир уставил на меня морщинистую кисть, покрытую стариковскими пятнами. — Они боятся тебя больше, чем папу Либерия с его ересью. Твое воцарение для них — это изгнание, казни и конфискации. Поэтому я отдал многое, чтобы купить тебе жизнь. Понимаешь ты это, Станислав? Я молю тебя, смирись! Прими наш договор, и тогда страна придет в равновесие.
— Империя прогнила насквозь, — упрямо сжал я зубы. — Я хотел очистить ее.
— Мечислав тоже хотел этого, — невесело усмехнулся Яромир. — Он победил всех своих врагов и умер в расцвете лет, не оставив сыновей. Ты хочешь и себе такой судьбы?
— А какую судьбу вы мне приготовили? — хмуро посмотрел я на него. — Я так понял, что мы скоро женим нашего императора, и цезарем станет его сын.
— Все так, — кивнул Яромир. — Мы уже ведем переговоры с королем Австразии, самым сильным из Меровингов. Империя должна примириться с франками, пока ты будешь воевать со степью. Что я приготовил тебе? Кстати, а зачем тебе власть, Станислав? Что ты будешь с ней делать?
— Я буду служить своей стране, — ответил я без тени сомнений. — Мне самому не так-то много и нужно. Я равнодушен к роскоши.
— Тогда зачем тебе императорская диадема? — откинулся в кресле Яромир. — Разве наш государь сейчас держит в руках нити управления огромной державой?
— Ты хочешь предложить мне… — я даже привстал в кресле.
— Да, — торжественно сказал Яромир. — Я хочу предложить тебе высшую власть. Князь-епископ — это великий логофет и глава Ордена святой Ванды-миротворицы. Какие еще полномочия тебе нужны? Да, этот пост лишен внешнего блеска, но именно туда сходятся все нити управления. Так ты согласен не претендовать на большее? Ты готов примириться с нашей знатью ради спокойствия страны?
— Готов, — хмыкнул я. — Необычно, но… Да, я согласен. Можешь передать этим сволочам, что я их пальцем не трону, если они будут вести себя прилично. Кстати, как они пропустили это?
— Я их немножко обдурил, — сухим, дробным смешком закатился старик, с довольным видом хлопая себя по коленям. — Я так долго торговался за всякую ерунду, что Артемий просто устал. А потом я начал давить на то, чтобы трон достался тебе, и он сопротивлялся изо всех сил. Когда я сдался, он подумал, что победил, хотя на самом деле победил я.
— Ну вы даете, ваше Блаженство, — в изумлении посмотрел я на него. — Силен, ничего не скажешь! Я налью вина? Что-то от таких новостей аж в горле пересохло.
— Выпей вот этого, — Яромир пододвинул ко мне один из двух кувшинов, стоявших на столе, а потом сам наполнил мой кубок. — Это фалернское, из наших итальянских виноградников. Рекомендую.
— А в том что? — показал я на второй.
— Я его уже попробовал, — поморщился князь-епископ. — Кислое, словно уксус. Я прикажу высечь хранителя своих погребов. Совсем обленился, негодяй! Такую дрянь смеет ставить на стол. Пей смело, Станислав. Фалернское у меня просто необыкновенное. Ты знаешь, я так рад, что мы с тобой договорились! Так рад! Ты даже не представляешь насколько.
Глава 27
Год спустя. Салона. Далмация. Римская империя.
Мария, так я назвал дочь в честь той, кто шел со мной рука об руку столько лет. Я не стал тащить своих женщин в Далмацию, это же долгие недели пути, и теперь, если так можно выразиться, наслаждался обществом юного императора и князя-епископа Яромира. Старик ехал в карете, обложенный мягкими подушками, и страдал так, словно был одним из своих подопечных в подвалах Черного города. Он у нас, оказывается, изрядный домосед, и путешествовать дальше, чем на день пути, терпеть не мог. Да и десятки сводок и донесений, поступающих в его кабинет со всех концов мира, сейчас копились в Братиславе, ожидая нашего возвращения. Зачем мы едем в такую даль? Регулярный съезд государей-Бериславичей, что проходил каждые пять лет, будет именно там, в Салоне.
Бронислав оказался неплохим пареньком, и слабаком отнюдь не был. Мать воспитывала его так, как и подобало потомку знатного рода. Он и на коне скакал, и работать клинком умел. Правда, делал он это скорее эффектно, чем эффективно, но я и такого не ожидал от мальчишки, выросшего на загородной вилле. Небезнадежен наш император, в общем. Пару часов в день мы с ним фехтовали и стреляли, и даже князь-епископ пальнул несколько раз из подаренного мной маленького пистолета. По вечерам после ужина мы садились рядом с его Блаженством и слушали, слушали, слушали. До чего же изменился мир! Я, еще недавно обладавший кругозором уличного воробья, перелетавшего с одной коровьей лепешки на другую, только успевал запоминать факты, фамилии и цифры. Слишком многого я не знал, проводя время в походах и муштруя войско, которое готовил к новой войне.
Я разместил и пороховое производство, и кузни, и литье в Карпатах, под защитой Торуньского замка, объяснив это просто: а вдруг заклятые друзья узнают наши тайны, и мы лишимся стратегического преимущества. А там на три дня пути ни одной живой души, кроме лесного зверья. Белые хорваты после двух походов кочевников из тех земель ушли на север, от греха подальше.
— Халифат Абассидов рассыпался на куски полвека назад, — рассказывал князь-епископ, цедя подогретое вино с медом и специями. — На его месте теперь множество властителей, самым сильным из которых является багдадский халиф, а самыми богатыми — наши дальние родственники из династии Надиршахов. Цепь государств, вассальных княжеств и торговых факторий тянется от Островов пряностей через Сингапур, Суматру и Сихалу, которую местные называют Шри-Ланка. Оттуда корабли идут в южные порты Синда, а уже из них проходят через Сокотру и Красное море прямо к Святославлю Египетскому, что стоит в самом устье Великого канала. После него — Александрия, крупнейший склад и оптовый рынок в мире.
— Это что же, весь доход от пряностей Египту достается? — нахмурился я.
— Нет, — покачал головой Яромир. — Египет не может жить без товаров Севера, поэтому было принято решение о равных долях в этой торговле. Южане лет сто назад попробовали наложить на нее лапу, но тут же остались без шелка, железа, дерева и сбыта своего зерна. А на море вышел ромейский и словенский флот, и полностью парализовал их порты. В провинции Африка тут же зашевелились люди, которые начали кричать, что нечего кормить Александрию, они, мол, и так замечательно проживут. В общем, императоры юга намек поняли правильно.
— Почему Феофил Константинопольский не сокрушит султанат Тулунидов? — спросил я. Это всего лишь Сирия, Финикия и Палестина. Дамаск, Антиохия и Иерусалим до сих пор в руках мусульман! Не понимаю! Неужели они так сильны?
— Скорее, это Феофил слаб, — ответил князь-епископ. — Восток всегда раздирают ереси, и императоры балансируют, как ярмарочные плясуны на канате. Едва задавили иконоборчество, как тут же, словно пожар, распространилось павликианство. Я вас уверяю, царственные, что простому крестьянину плевать на тонкие богословские материи, но ему не плевать на размер податей. Павликиане тоже отрицают поклонение иконам, называя их идолами, и не почитают Крест святой, думая, что он простое орудие казни.
— Но ведь смысл совсем не в этом? — догадался Бронислав.
— Конечно же, нет, — покачал головой Яромир. — Они выступают против роскоши церкви, расходов на ее содержание, а особенно на ее прелатов. Они требуют восстановления простоты обрядов и равенства верующих в общине.