— Ничего, — выдыхаю устало. — Мне нужен только сын.
И правда ловлю себя на мысли, что мне абсолютно все равно, что будет с отцом. Не хочу участвовать ни в каких разборках. Только Сережка имеет значение.
— Отдай его мне, — взгляд тестя тяжелеет, а руки сжимаются в кулаки. — Я поступлю по совести…
— Забирайте.
Борис Артурович отдал приказ своим людям и те окружили коттеджный поселок, чтобы никто не смог из него выехать. Дом, в котором находится отец вычислили без труда, но как войти незамеченным пока не понятно.
Мы на соседней улице в машине. Все тихо вокруг и охраны не видно, ни во дворе, ни в окнах. Очень подозрительно это, но отец точно там и Сережка, судя по камерам, тоже.
— Так все я пошел! — тянусь к ручке двери.
Мои нервы не выдерживают напряжения. Не могу я просто сидеть и ждать, пока мой маленький сын там один.
— Стоять! — рявкает в спину Борис Артурович. — Ты что не понимаешь, что он специально заманивает тебя?
— Да плевать мне уже, — отмахиваюсь от него и сжимаю руки в кулаки. — Надо закончить с этой историей и забрать Сережку, как можно скорее.
— Ладно, давай, — качает он головой и протягивает мне левый ствол. — Я прикрою.
— Спасибо, — пожимаю руку, убираю пистолет за ремень и выхожу на улицу.
Пару сотен метров и я останавливаюсь напротив входа в дом. Нервы натягиваются, как стальные канаты, но отступать некуда. Шумно выдыхаю и уверенно иду в дом, где сейчас находится отец с моим сыном.
Снимаю пистолет с предохранителя и осторожно вхожу в дом. Звенящая тишина давит на уши, но я продолжаю идти по незнакомому дому, прислушиваясь к каждому шороху. Колючие мурашки лихорадочно разбегаются по коже, а сердце сковывает истеричный страх.
Прохожу длинный коридор, справа кухня, слева гостиная. Слышу характерный треск огня и сворачиваю туда. Отца замечаю почти сразу. Как ни в чем не бывало сидит в кресле напротив горящего камина и не спеша потягивает коньяк. Застываю в недоумении. Не знаю, что ожидал увидеть, но явно не это. Мелькает шальная мысль грохнуть его по тихой, но все же здравый рассудок берет свое и я убираю пистолет на место.
— Я знал, что ты найдешь меня, — голос отца звучит глухо и безэмоционально, а меня передергивает от его тона.
— Где мой сын? — цежу сквозь зубы, взглядом прожигая дыру в затылке.
Каждый вдох дается с большим трудом, а сердце лупит по ребрам. Титаническим усилием воли заставляю себя остаться на месте и не рвануть к отцу, чтобы вцепиться ему в глотку.
— В безопасном месте, — хмыкает он, залпом осушает содержимое бокала и не хотя поднимается на ноги.
— Где? — тихо рычу я, опасно оскаливаясь. Нас разделяют несколько десятков метров и вся моя выдержка. Где-то на задворках сознания бьется отчаянная мысль, что не дает мне сорваться. Если я сейчас сделаю что-то не так, то сына больше не увижу. Поэтому держусь изо всех сил, сохраняя спокойствие.
— Ты предал меня… Разве я был тебе плохим отцом?
Это даже звучит смешно. Он вообще в уме? — слова летят в меня подобно пулям, но я ловко уворачиваюсь.
— Разве ты был мне отцом?
Это даже звучит смешно. Он точно в своем уме? Похоже, что нет. Вглядываюсь в его лицо, глаза лихорадочно блестят, а губы кривятся в язвительной ухмылке.
— Зачем ты так со мной поступил?
— Как «так»? — осторожно спрашиваю и незаметно осматриваюсь. Мы одни. Никакого движения нигде не видно. Какую же он затеял игру? Пока не понимаю, а пора бы узнать правила.
— Ты сдал меня Виннику. Как-то это не по-мужски…
Уже знает. Что ж, тем лучше.
— Во-первых, он все равно бы узнал в скором времени, — неопределенно пожимаю плечами, чтобы скрыть нервозность. — А, во-вторых, своя шкура гораздо дороже, не так ли? — говорю с вызовом и ненавистью. Все-таки я хороший сын и отлично выучил все уроки, что преподавал мне отец.
— Какой ты… Слабак.
— Весь в тебя, — с готовностью возвращаю ему снаряд. — Ты сам меня таким воспитывал.
Медленно двигаюсь по комнате, разглядывая каждый угол. В конце коридора замечаю лестницу наверх. Надо проверить там.
— Плохо я тебя воспитал, — хмыкает он с презрением. — Жалким ничтожеством.
— Где мальчик? — настаиваю я, игнорируя его оскорбления. Пусть называет, как угодно, я с легкостью переживу все это, но отдаст ребенка.
— Неужели ты готов вот так просто лишиться всего? — отец проходит по комнате и останавливается около камина, грея руки в пламени. — Я же тебя зажал по всем фронтам.
— Да плевать мне на все, — выплевываю ему почти в лицо. — Подавись ты своими деньгами, скажи только где мой ребенок!
— Ну раз так, тогда ты не будешь против поставить подписи в нескольких документах? — отец жестом указывает на стол, где лежат какие-то бумаги. — Телефон свой оставь там же.
Послушно подхожу, оставляю телефон и мельком пробегаюсь по написанному. Завещание. Мое. На его имя. Едва сдерживаюсь чтобы не рассмеяться. Большего бреда я еще не встречал. Зачем завещание, если выйдя отсюда, я его сразу перепишу. Дарственная была бы куда эффективнее. Ну да расспрашивать не собираюсь. Хочет завещание — плевать. Расписываюсь на двух одинаковых листах и беру их с собой.
— Где сын?
— На втором этаже, — довольно ухмыляется отец. — В самом конце коридора.
Отдаю ему завещание и со всех ног бегу к лестнице. В голове бьется лишь одна мысль — только бы с мальчиком все было хорошо.
Взлетаю на второй этаж и останавливаюсь в растерянности. Коридора два, расходятся в разные стороны. Куда идти сначала?
— Сережка! — кричу я и превращаюсь вслух.
— Папа! — раздается слева детский крик.
Слава богу, живой. Бросаюсь туда. В самую последнюю комнату. Закрыто.
— Я сейчас. Отойди от двери.
Делаю пару шагов в сторону и с размаху врезаюсь в дверное полотно, снося его к чертовой матери.
— Папочка, папа, — громко всхлипывает Сережка и кидается ко мне. — Я так испугался.
Подхватываю его на руки и прижимаю к груди, мельком осматривая. Его колотит, из глаз текут слезы, но вроде цел. Видимых повреждений, по крайней мере, нет.
— Все хорошо. Все уже позади, — шепчу ему и глажу по спине, чтобы хоть немного успокоить.
Слышу странный звук в коридоре, но не могу понять, что это. Инстинктивно сильнее прижимаю к себе сына и выглядываю из комнаты. Оранжевые языки пламени лижут лестницу и стремительно расползаются по сторонам. Твою дивизию. Попадос. Откуда-то снизу доносится зловещий смех отца и все стихает. Теперь понятно зачем ему мое завещание. Мразь.
— Папа, пожар, — взвизгивает Сережка и начинает вырываться.
Возвращаюсь в комнату и закрываю дверь. Спускаю сына на пол, сдергиваю с кровати покрывало и затыкаю щель внизу, так дым медленнее проникнет к нам. Еще бы, конечно, смочить водой, но взять ее негде.
— Папочка, папа, — канючит Сережка и заливается слезами, прижимаясь ко мне. — Мне страшно. Очень страшно.
— Послушай меня, — присаживаюсь перед ним на корточки, чтобы быть на одном уровне и смотрю в глаза. — Ситуация неприятная, но далеко не критичная, — беру его ладошки в свои и поочередно целую крошечные пальчики. — Мне тоже страшно, но ты не один. Я рядом с тобой. Вместе мы найдем выход. Только если сможем успокоиться.
Сын замирает и смотрит на меня огромными глазами.
— Ты ведь поможешь мне, правда?
Кивает и судорожно всхлипывает, стараясь перестать плакать. Уже хорошо.
— Вспомни есть ли здесь вода?
— Есть, — радостно кричит Сережка, лезет под кровать и достает маленькую бутылку с водой. — Вот. Я злился и пнул ее.
— Молодец, — треплю его по макушке и ободряюще улыбаюсь, словно этого хватит, чтобы потушить весь дом.
На самом деле, вода нужна, чтобы смочить ткань и приложить к носу и рту, чтобы не задохнуться от угарного газа.
— Пойдем, — за руку веду его к дальней от двери стене и усаживаю в угол. — Сиди здесь и не вставай, пока я не позову. Понял?
— Хорошо.
Паники нет. Я спокоен и собран. Отхожу к окну и вижу, как отец выходит из дома. Замешкавшись на секунду поднимает голову и смотрит мне в глаза, затем, как ни в чем не бывало машет рукой и, сев в машину, выезжает за ворота. Вот гад, но бог ему судья. Мне не до этого.
Провожаю его взглядом и поверяю окно. Не открывается. Разбить стекло в принципе можно, только если этим сразу воспользоваться. В противном случае, станет только хуже. Огонь получит безлимитную заправку кислородом и очень скоро будет здесь. Допустить этого никак нельзя.
Осматриваю масштабы трагедии. Второй этаж высокий, внизу брусчатка, смягчить падение нечему. Я еще мог бы рискнуть и спрыгнуть, а у Сережки нет шансов. Надо искать другой путь, но там огонь. Остается ждать. Ждать столько, сколько сможем.
Где-то здесь люди Винника, да и Макс должен скоро подъехать. Продержимся.
Возвращаюсь к сыну и сажусь рядом с ним. Откручиваю крышку от бутылки и, сделав несколько жадных глотков, отдаю ему. Сережка повторяет за мной.
— Пап, а как мы выберемся?
— Скоро узнаешь, — уклончиво отвечаю ему с улыбкой, но сам не знаю, что сказать. Правда слишком горькая, а врать не хочется. Чувствую по запаху, как в комнату начинает просачиваться дым. Это то, чего я боялся. Отдаю сыну бутылку и сдергиваю с кровати постельное белье. Если помощь не подоспеет вовремя, придется действовать решительно. Разрываю ткань на лоскуты и связываю между собой.
Концентрация дыма в комнате стремительно увеличивается, но он поднимается к потолку, давая возможность внизу дышать. Сажусь рядом с Сережкой и крепко прижимаю его к себе. Пора что-то решать, пока не стало слишком поздно.
— Папа, смотри, — кричит он и указывает на окно.
Оборачиваюсь и вижу пожарного, приникшего к стеклу и пытающегося разглядеть нас.
— Это за нами, — отвечаю радостно и вскакиваю на ноги.
Жестами объясняю, что окно не открывается. Просит отойти, выбивает это стекло к чертовой матери и забирается в комнату.