— Благодарю вас, вы очень любезны.
Медьери получил возможность заняться другими гостями, извинившись, он отошел к группе мужчин, оставив графиню с принцем Чаннаронгом. Разумеется, Марго с первого раза не запомнила непривычное имя, о которое язык сто раз споткнется при произношении, решила обходиться титулом, дабы не попасть в неловкое положение, ведь светскую беседу надо вести:
— Вы, ваше высочество, великолепно говорите по-французски…
— В юности, мадам, я служил на корабле вместе с французами, знаю не только язык Руссо и Вольтера, еще и портовый.
— Вы ведь европеец, не так ли? — допытывалась Марго.
— Совершенно верно, мадам, моя родина Шотландия, но судьба распоряжается нами, а не мы ею. Судьба и занесла меня в край, где лето вечное, люди бесхитростней и понятней, природа щедра и прекрасна, как в раю, земных плодов великое множество.
— Как же вы там очутились? Это ведь очень далеко от вашей родины.
— Я был моряком, плавали мы в Индию за товаром. Однажды у берегов Цейлона на нас напали пираты…
— Пираты! Я полагала, пираты существуют только в романах.
— Пока существуют моря с океанами, мадам, будут и те, кто жаждет грабить, а не трудиться. Эти люди ничего не имеют общего с героями романтических романов о флибустьерах.
— А что случилось потом, после нападения?
— На нашем корабле начался пожар, а в трюме были заперты люди, я в их числе. Нам удалось освободиться, помогло вечернее время ускользнуть от смерти, но я получил сильные ожоги. Мне повезло, ведь кто-то сгорел заживо, кто-то, раненный, утонул. На берег выбралось всего пять человек, впоследствии мы так и держались вместе. Вместе попали в Индию, нанялись на службу в английскую компанию…
Он вдруг сделал паузу, а на его глаза упала тень — Марго догадалась, что у принца Чаннаронга была нелегкая жизнь в качестве военного. Ей бы отвлечь его, переменив тему, как делают чуткие люди, но разве графиня Ростовцева способна не до конца выяснить все обстоятельства?
— Вам неприятны воспоминания об английской службе? — спросила она.
— Неприятны, — сознался Чаннаронг.
Обычно мужчины никогда не сознаются, что где-то и когда-то им было скверно, тем более во время первой беседы да еще с дамой. Нет, они должны смотреть на себя как на победителя, не открывая слабостей. Однако этот человек придерживался свободных правил и поделился с Марго, что его не устраивало:
— Я никогда не понимал жестокости по отношению к коренному населению, нас никто не звал, но мы пришли и сделали все, чтобы нас возненавидели.
— Странно слышать такое от европейского завоевателя.
— Европейцы разные, мадам. Мне было стыдно за белую просвещенную расу, и мы с остатками команды отправились в путешествие сначала по Китаю, потом по Сиаму, где задержались на много лет. Это единственная страна в Азии, которую не топтал сапог завоевателя.
Да, принц на самом деле оказался занятным собеседником, повидал на своем веку он столько — для одной человеческой жизни слишком много. Марго с удовольствием послушала бы его еще, но пришел лакей и сообщил, что прибыл некий молодой господин по имени Анфис и требует ее сиятельство, мол, дело исключительной важности. Кто такой Анфис, Марго поняла и тотчас, извинившись, поспешила вниз, где нетерпеливо прохаживалась горничная, переодетая мужчиной, притом очень симпатичный из нее получился молодой человек. Увидев хозяйку, Анфиса рванула к ней, но лакеи неподалеку заставили ее вспомнить свою роль, она ограничилась скромным поклоном, а заговорила, конечно, полушепотом, причем очень мялась:
— Барыня, я приехала, как вы велели, на извозчике…
— Ты узнала, что скрывает его сиятельство? Говори, не бойся.
— Их сиятельство зашли… к мадам Иветте.
— Мадам Иветта? Кто это?
— Ну, она хозяйка дома… дом этот… м… для господ, а не какой-то там… дом терпимости.
— Что?!! Николай Андреевич посещает…
Не смогла Марго выговорить название заведения, слова «публичный дом» просто застряли на зубах. Нет, представить своего мужа в постели, на которой побывала уйма мужчин… фи, какая гадость!
— Я так и знала, что огорчу вас, — расстроилась Анфиса.
— Полно, милая, — с трудом приходила в себя Марго. — Я не столько огорчена, сколько потрясена… Неожиданно, знаешь ли. Боже, какой позор! Скажи, он еще там?
— Думаю, там. Я ехала за ними на извозчике, как только они туда вошли, сразу поехала сюда.
— Прекрасно. Едем.
— Куда?! — испугалась Анфиса, испуганно округлив глаза, при этом втянув голову в плечи, словно хотела спрятаться от грядущего скандала на весь свет. — В дом… дом… вы поедете… в тот дом?!
— Нет, дорогая, мы всего лишь будем рядом.
В карете они провели полтора часа, прижавшись друг к другу и накрывшись двумя тулупами до самых глаз. Уныло горела лампа под потолком кареты, правда, крохотный огонек не мог согреть — снаружи мороз ядреный, колючий, липкий, от него слипались ноздри. Под сиденьем был еще и третий тулуп, Марго отдала его Елизару, только кучер бегал погреться в трактир неподалеку, но не графине же туда заходить. Наконец Анфиса вымолвила, намекнув:
— Барыня, вон уж и окошки покрылись инеем.
Марго подалась к окну, подышала на стекло и поскребла ногтем узоры. В крошечный овальный глазок улица, освещаемая тусклыми фонарями, была пустынной, заполнена тишиной, словно весь город вымер. Ночь, раскрашенная световыми бликами в окнах, почему-то не казалась безобидной, словно где-то тут, рядом, притаились злые силы и готовились напасть. В сущности, битва в действительности намечалась, Марго предстояло не только уличить мужа, поймав его с поличным, следовало принять решение. Менять весь уклад да сделать так, чтобы это не стало любимой новостью высшего света, — нелегко. Уж ей-то отомстят за все: за безупречность, острый язычок, смелость, красоту, деньги (ее деньги, а не мужа) … да мало ли за что могут возненавидеть в обществе и притом не хуже артистов разыгрывать благодушие! Какой бы независимой Марго ни была, попадать на горячие языки у нее не было желания, это же унизительно.
— Под тулупами не замерзнем, — успокоила она служанку. — У меня только все тело затекло, просто невыносимо. И этот корсет… его придумал негодяй и женоненавистник, я бы убила его. А ведь Николай Андреевич может пробыть там до утра, сегодня он вернулся домой…
— Утром, — уныло подтвердила Анфиса. По всей видимости, ей не хотелось сидеть в экипаже до утра, а Марго готова к любым трудностям:
— Но мне необходимо застать, когда он выйдет.
— Извозчик! — вдруг услышали обе через какое-то время.
Как тут не услышать — в ночной тиши, где даже дворняжки не бегали по скрипучему снегу? А голос-то знаком каждой ноткой, оттого в экипаже обе замерли, через маленькую паузу перепуганная Анфиса произнесла:
— Его сиятельство, кажись…
— Слышу, — коварно прошипела Марго. — Сиди здесь.
Итак, с этой минуты начнутся перемены, к ним никогда не подготовишься, не продумаешь до мелочей свои слова и поступки, а также реакцию противной стороны, значит, предстояло импровизировать. А Марго мастер импровизации хотя бы потому, что возникшая ситуация для нее — своего рода удача. Да-да, это так. Она высвободилась из-под тулупов, ворча о том, что чувствует себя старой развалиной после длительного сидения, и смело шагнула на утоптанный снег.
— Ваше сиятельство! Граф! Прошу в экипаж! — крикнула Марго.
Ростовцев застыл и стоял как вкопанный в мерзлую землю столб. Жаль, не видно было выражения его лица, но легко можно предположить, что за эмоции обуревали мужчину, которого застала жена на месте преступления. Ей пришлось подойти ближе, чтобы муж удостоверился: у него не галлюцинация, Марго встречает его со всеми почестями из публичного дома.
— Дорогой, это я, я, — дала она понять, что он не ошибся. — Милый, идем в экипаж, а то мы замерзли, дожидаясь тебя.
О, какая театральная пауза! Ростовцев еще и онемел, не в силах был сдвинуться с места, а может, попросту не знал, как поступить в столь щекотливой ситуации. Разумеется, ему бы хотелось провалиться сквозь землю, даже в самый ад (временно, конечно), лишь бы избежать встречи с женой у порога известного дома. Пауза, пауза… У Марго сдали нервы, но это был единственный раз, когда она рявкнула:
— Ступай в карету!
Ехали молча. Да и какие могут быть разговоры в начале третьего ночи, к тому же в присутствии горничной, которая пряталась под тулупом? Так и приехали к дому. Заспанные лакеи приняли одежду, после Марго распорядилась:
— Анфиса, иди в мою спальню и жди, поможешь мне раздеться. А вас, Николя, я прошу пройти в ваш кабинет, нам пора объясниться.
Не дожидаясь, когда муж начнет подниматься по лестнице, Марго взбежала на второй этаж и вошла в кабинет, куда заходила крайне редко. Там было темно, но она знала эту просторную комнату, не загроможденную мебелью, могла с закрытыми глазами пройти к креслам или диванам, однако прошла… за массивный стол мужа и уселась в его кресло. Вскоре появился и Николай Андреевич с лампой, которую поставил на стол, и, наконец, дал волю гневу:
— Ты шпионила за мной! И прихватила свою дрянь — горничную! И Елизара! Намеренно сооружаешь скандал? Это низко.
— Боже, сколько неправедного гнева, — иронично заметила жена, не повышая голоса и оставаясь в раздражающе-спокойном состоянии. — Впрочем, вы верно заметили: я намеренно прихватила. Свидетелей!
— Развода вы не получите!
— Да плевать.
— Вы изъясняетесь, как извозчик!
Она всего ожидала от него, но не грубости. И не стала вдаваться, какими мотивами грубость вызвана, что это всего лишь защита беспомощности, взывающая к благородному прощению. А Марго в данную минуту не способна была к великодушию, даже если б он упал ей в ноги и бился головой об пол в знак раскаяния. Нет, эту ситуацию она повернет в свою пользу, потому заговорила жестко, четко выговаривая слова:
— Я никогда вас не любила, но всегда уважала как отца моего сына, нынче вы убили мое уважение, вместо него родилось отвращение. Раз вы отказываетесь начать процедуру развода, будем жить по моим правилам. Теперь я не обязана давать вам отчет, где нахожусь, что делаю и с кем. И еще! Больше не смейте никогда заходить в мою спальню, отныне мы соседи, проживающие в одном доме.