Наследник из Сиама — страница 34 из 56

Кирсанов и двое полицейских шли за бабой. Дом, в таких живут купцы средней руки и ниже, внутри был скромен, если не сказать — аскетичен. Никаких излишеств и мелочей, делающих жилье своеобразным, подчеркивающим предпочтения хозяев. В дальней комнате стояли кровать, комод, стол, конторка и полки с книгами — маловато для юной девушки. Мимоходом Кирсанов просмотрел, что же читает юная девица, воспитанная в жестких условиях, — это все известные русские писатели и Сервантес, Шекспир, Шиллер. Неплохо.

Виола сидела на единственном стуле, вышивая на пяльцах. Кирсанов задержался в дверном проеме на несколько секунд, рассматривая девушку с богатой русой косой в простом мещанском платье темно-синего цвета с белыми воротничком и манжетами. Особенного в Виоле ничего не нашел, не на его вкус эта простоватая девица, но подобные девки нравятся мужчинам — пышнотелая, розовощекая (щечки пухленькие, как и губки), глаза голубые навыкате. Увидев чужих людей, она вскочила, попятилась и вжалась в стену.

— Сударыня, вы должны поехать с нами, — сказал Кирсанов.

— С вами? Куда? Зачем? — пролепетала она, пугаясь не только его слов, но и после каждого произнесенного ею слова вздрагивая.

— Нас прислал ваш дедушка, князь Соколинский.

— Это ж как?! — воскликнула баба, готовясь поднять рев. — Какой-такой князь?! Вы ошиблись, господа хорошие… А чего я скажу нашей барыне? Куды делася дочка ее Виола? Она с нас три шкуры спустит…

— Барыню за ответом отправьте к князю, он примет ее и решит все вопросы, — посоветовал Кирсанов. — Одевайтесь, сударыня, и не бойтесь, теперь вы будете под покровительством своего деда. Не забудьте свидетельство о рождении и… все имеющиеся документы.

Дорога назад показалась длиннее, тайному агенту Зыбина не терпелось стать свидетелем акта воссоединения родных людей, ради этого стоило служить тому делу, которому посвятил себя Кирсанов. И встреча состоялась.

Гаврила Платонович впервые за время «умирания» оделся в подобающие одежды, встретил внучку в парадной зале, сидя в кресле. Виола шла, озираясь по сторонам, изумленно открыв ротик, но не нарядные лакеи и горделивые господа ее привлекали, а роскошь, расписные потолки, свисающие люстры, жирандоли, богатая мебель, узорчатый паркет, дивные картины по стенам.

— Виола… — волнуясь, произнес князь. — Иди ко мне, я твой дед.

Девушка нерешительно приблизилась, беспомощно хлопая глазами, когда же князь протянул к ней руки, она упала ему на грудь…

— «Ах!.. и зарыдали оба», — ехидно процитировал Пушкина Гектор на ухо Марго. — Мадам, вам не кажется, что нашей Виоле более подходит имя Акулина, Аграфена, Фекла?

— Перестаньте, сударь, — шикнула та. — Вам кажется смешной встреча деда и родной внучки после долгих лет разлуки? Или жалко наследства? Ведь львиная доля отойдет теперь Виоле, несмотря на ее рождение вне брака, уж крестный позаботится об этом.

Вместо того чтоб обидеться, он почти беззвучно рассмеялся, опустив низко голову, дабы не видели родственники, потом весело зашептал:

— Милая Маргарет, у вас злой язычок. Неужто вы считаете меня полным тупицей, гоняющимся за дядиным наследством?

— А что — нет?

— Хм! Сударыня, я просто живу, покуда есть возможность, а скоро поступлю на службу, здесь же сплошная скука. Но вон те, кому девчонка костью поперек горла, — кивнул он в сторону плотной толпы родственников. — Признаться, я думал, что и вы переехали сюда поучаствовать в гонке за наследством.

— Полно, друг мой, у меня своих денег довольно, — фыркнула Марго. — Бабушка и дядя оставили мне свои состояния, я даже от мужа не завишу.

Гектор не изменил ироничного тона:

— Хм, независимая женщина — это дурное предзнаменование перед концом света. Ха-ха. М-да, теперь вижу, что здесь вы из благих побуждений. Но вон их сколько — гончих, поглядите. И разве не смешны они?

Рожицы огорченных нахлебников не занимали Марго, она радовалась благополучному стечению обстоятельств, сделавших крестного счастливым. Поздравлений было много, князь принимал их, девушка терялась и, конечно, никого не запомнила, но с большим изумлением разглядывала высокого мужчину с темно-коричневым лицом в странных одеждах, когда он подошел к ней.

— Разрешите? — сказал Чаннаронг по-французски, протянув свою руку.

Девушка хлопала глазами, не понимая чужой речи, оглянулась на старого князя, фразу принца перевела Марго, находившаяся неподалеку:

— Принц Чаннаронг просит вашу руку, княжна. Для поцелуя.

Виола неумело, смущаясь, протянула пухленькую ручку, а он взял и вторую, поцеловал обе, затем сказал фразы, которые снова перевела Марго:

— Принц говорит, вы сейчас растеряны, смущены, но скоро это пройдет. Он желает вам удачи в новом вашем положении.

Все получили приглашение за стол — радость-то стоило отметить. Последними шли к столу Марго и Чаннаронг, он был слишком задумчив, чтобы этого не заметить. Ну, а она выдержанностью не отличалась, графиня должна знать здесь и сейчас, знать обо всем, чего не понимает, потому и озаботилась:

— Вас что-то тревожит, ваше высочество?

Немного молчания — и Чаннаронг произнес нечто из ряда вон:

— Эта девушка не внучка князя.

— Что?! — остановилась Марго. — Я ослышалась?

— Эта девушка не приходится внучкой князю, — спокойно повторил принц. — Она ему никто.

А от спокойствия Марго и следа не осталось, она хватала ртом воздух, прокручивая в памяти все, что связано с двумя принцами, старым князем, поисками Виолы, пока на ум не пришел простейший вопрос:

— Скажите, кто вы?

— Ясновидящий. Идемте, мадам, мы успеем поговорить. Позже.

* * *

Ночь дышала покоем, безмятежностью и тем очарованием, что наполняет душу, когда вокруг сияющая красота переливается и искрится, освещаемая только диском луны. Фонари горели, но так тускло и высоко, что казались затерявшимися светлячками, которых прихватил мороз прямо в воздухе, они и застыли, мерцая бесполезным светом. А фонарные столбы растворились в ночи и среди деревьев, заваленных снежными шапками. Выпавший накануне свежий снежок обновил дороги и сугробы, он-то и сиял да поскрипывал под ногами ночного путника.

— Черт бы взял этот снег, — процедил сквозь зубы путник, надвигая на глаза башлык, затем затягивая его концы на шее, чтобы лица не было видно.

Он опустил голову, разглядывая дорогу. Девственно-чистый снег без единой помарки — предатель, а ведь два часа назад сыпало с неба, обнадеживая, что продлится снегопад до утра. Следы останутся. И все же путник решительно перемахнул через забор, а к одноэтажной обители больных, сирых и убогих добирался, загребая ногами снежный покров, чтобы не оставить следов. В дверь он ударил кулаком один раз и притаился, прижавшись к стене.

— Кто? — раздался сонный мужской голос.

Путник не ответил, а прижался спиной к стене рядом с дверью. Расчет был точен: сторож откроет, чтобы посмотреть, чем ударило в дверь. Нет, он не заподозрит дурного умысла, ведь здесь нечем поживиться.

Дверь приоткрылась… Сторож не заметил ничего подозрительного, а потому шагнул за порог и от удара по голове рухнул на крыльцо. Путник переступил через тело и попал внутрь больницы…

* * *

— Негодяи. Мерзавцы. Оглоеды. От вас один вред, холера вас возьми. Куды хари свои поганые прячете? На меня смотреть!..

Если б не ругательные слова, можно было подумать, что Виссарион Фомич просто рассуждает о чем-то неинтересном, ибо говорил он на одной ноте совершенно индифферентно, подперев ладонью скулу. Перед столом Зыбина, выстроившись в ряд, стояли пять сыщиков с бессмысленно вытаращенными глазами. Экзекуция длилась полчаса минимум, он перечислял оскорбительные слова, которые имелись в его словаре, затем начинал заново; пытка длилась бы и дольше, но в кабинет ворвалась графиня Ростовцева:

— Виссарион Фомич, я нуждаюсь в вас… Добрый день, господа, — бросила она на ходу, идя к столу.

Сыщики не шевельнулись и даже не моргнули. Зыбин готовился встать, чтобы встретить ее, Марго махнула рукой — мол, сидите. А он и рад, что не надо вставать, потом садиться, с облегчением откинулся на спинку кресла и пригласил графиню, указав на стул напротив:

— Рад вам, прошу садиться, ваше сиятельство.

— А что тут у вас случилось? — присев, оглянулась Марго на ровный строй сыщиков. — Отчего вы гневаетесь?

— Глядите, глядите на негодяев, — заворчал Зыбин. — Пятеро! Получили задание всего-то стеречь в больнице мнимый труп дамы из проруби, всего-то!

— И не уберегли? — догадалась графиня.

— Ммм… — застонал Зыбин, закатив глаза к потолку, но когда опустил вновь на сыщиков, в них сверкнула свирепость.

Убийц решили ловить на живца, потому дали объявление в газеты о выжившей даме, что должно было испугать преступников. Живая свидетельница — прекрасный крючок, который, как оказалось, и заглотили убийцы. Итак, соорудили женщину из соломы — максимум схожести с человеческим телом. Плотненькое сделали чучелко, утяжелили камешками и песком на всякий случай и, как полагается, одели в рубашку исподнюю, голову платком повязали, на «лицо» наложили повязки, даже перчатки наполнили песком. Соломенную даму уложили в палате, в которой лежали больные в тяжелом беспамятстве, но на тот момент комнатушка, где еле поместились четыре койки, пустовала. В больницу Зыбин послал пятерых сыщиков, они умеют не только вынюхивать и брать след, но способны произвести задержание. Расположили их рядом с палатой соломенной дамы, вместо того чтобы служить верой-правдой на благо родного города…

— А не дрыхнуть! — рявкнул на подчиненных Зыбин.

Да, трое сыщиков спали! Двое играли в карты. Всполошились, когда к ним в палату (освобожденную по настоянию Зыбина) заползла раненая медсестра. Теряя сознание, она успела сказать, что в палате соломенной дамы чужак, а забежала туда медсестра, услышав странный шорох, нехарактерный для ночного времени. Охнуть не успела, как ее отбросило к стене, а в животе зажгло болью. Мужчина убежал, ей же пришлось приложить немало усилий, чтобы добраться до полиции за стенкой. Сыщики ринулись в палату, а там… в чучеле дамы торчал окровавленный нож, ранивший медсестру. Итог: медсестра в тяжело