один из них находился под ватерлинией, значит, в подобных обстоятельствах пробраться на верхнюю палубу — нет, только ко дну вместе с кораблем. Вылезали в дыру по очереди и без паники, обдирая плечи об изломанные и горячие доски. Но оказывались в дымовой завесе, а кругом извивались языки пламени, облизывая все, что способно гореть. Судно сотрясали редкие попадания снарядов (видать, пираты на радостях успели напиться), оно трещало и стонало, постепенно теряя свои части.
Главное, быстро добежать до борта, который не виден пиратам, по разбитой корме сделать это было сложно. Добежать, потом — в воду и плыть, плыть подальше, чтобы не затянуло в воронку тонущего судна. Мирон покидал шхуну последним, как должен поступать капитан, следил, чтобы все выбрались, но где-то затерялся паренек итальянец, пришлось лезть за ним в трюм. А юноша потерял ориентиры, надышавшись дымом, Мирон вытащил его, порядком обгорев — на них упал пылающий косой парус, тем не менее оба пробрались сквозь стену огня и прыгнули в воду.
Мирон вынырнул. Вокруг плавали доски, фрагменты мачт, подсвеченные ярким пламенем и багровым закатом. Команда рабов, схватившись за деревянные фрагменты шхуны, отплывала, а итальянца не было. Мирон нырял, но разглядеть в толще воды человека уже не представлялось возможным, вскоре он понял, что настала пора спасать себя, и выбрал плавучий щит из досок.
— Знаете, какая опасность подстерегает человека, достигнувшего заветной цели? — обратился к Марго Чаннаронг.
— Нет, — с интересом слушая рассказ, произнесла она.
— Восторг. Неистовый восторг, лишающий разума. Мы отплыли довольно далеко, но закончились силы, на плаву держались благодаря обломкам нашего судна. Пираты ушли, а мы наблюдали, как тонула шхуна, вернее, видели только пламя, которое гасло, растворяясь в воде, ведь была уже ночь. Настала тишина. Представьте: черное небо и черная вода, они были как одно целое, только вверху — звезды с луной, внизу — блики на воде и мы посередине. Все впали в некую бешеную, неконтролируемую радость — кто плакал, кто хохотал, кто кричал… кроме меня. Я получил ожоги, боль стирала счастье освобождения. Один из команды устроил нечто похожее на пляску: нелепо выпрыгивал, вертелся, да вдруг захрипел и ушел под воду. Мы не успели ничего понять, думали, еще одна шутка. Что с ним случилось — не ясно, полагаю, его убил восторг. Второй, испугавшись этой внезапной смерти, бросился уплывать, словно кто-то из нас убил нашего товарища; мы пытались уговорить вернуться, он как не слышал. Больше я не видел его. Настал наш черед испытать на себе ужас — мы не знали, в какую сторону плыть, берега-то не видно. До берега нас доплыло пятеро, дальше я рассказывал: Индия, Китай, Сиам, где я обрел вторую родину, за которую сражался и вернул себе титул. Но главное событие — в лице Иштвана приобрел надежного друга.
«Вот уж верно подметил русский народ: от сумы да от тюрьмы не зарекайся», — размышляла Марго во время повисшей паузы, кстати, необходимой паузы, ведь все услышанное надо было уложить в голове. А что делать с эмоциями? Раз пять Марго хотелось заплакать, воображение-то у нее богатое, особенно когда поставишь себя на место несправедливо пострадавшего, но слабости никого не украшают.
— Нам нужна ваша помощь, Маргарита Аристарховна, — прервал паузу Медьери. — Помогите разоблачить обманщицу.
— Ах да, Виола… — вспомнила Марго. — Князь… простите! Принц, как вы узнали, что ваша дочь здесь?
— Видите ли, в начале свободной от рабства жизни я мечтал вернуться на родину, но без денег, документов и одному отправляться в путь нелепо, мог вернуться в рабство. Я работал и пытался установить связь с Селестиной, писал ей письма, отправлял их через английскую миссию, французскую, голландскую и тщетно ждал ответов. Шли годы, а я так и не смог связаться с нею. В конце концов женился, думал, что уже никогда не вернусь на родину, но тут Иштван сообщил, что едет в Россию. Я обратился к нему с просьбой отыскать Селестину в Петербурге и разузнать о ребенке. Зная отношение к бастардам в России, я обязан был помочь ему.
— Разрешите? — решил внести свою лепту Медьери. — Четыре года назад я приехал в Петербург и начал поиски мадемуазель Селестины. Господин Кирсанов соизволил пойти в низы и, как ни странно, быстро добился успеха… частичного, скажем так, мы ведь получили фальшивку, а не Виолу. Я не догадался до такого простого хода, искал в высшем свете, полагая, что ее все же взяли под покровительство родственники князя Мирона. И ошибся. Пришлось потратить месяцы на поиски Селестины, наняв сыщиков. Мы нашли ее, однако она не желала встретиться со мной. Я пошел на крайний шаг, отправил нарочного, чтобы тот передал лично ей записку, в которой написал, что сообщу мужу о ее прошлом, ежели откажет мне в свидании.
— Вы шантажировали?! — ахнула Марго, не ожидавшая от идеально благородного человека столь низкого поступка.
— Да, мадам, — не отрицал тот. — Принц Чаннаронг для того и поведал свою историю, чтоб вы поняли: не заслужил он подлого отношения к себе. К тому же ей никто не хотел причинить вред. Шантаж возымел действие, она сама назначила свидание, в результате нашей встречи я выяснил, что родилась девочка. Селестина держала ее вдалеке и согласилась отдать князю Мирону с условием никогда и нигде не упоминать, что Виола ее дочь. Но мне назвать местонахождение дочери отказалась, тем не менее с моей помощью наладилась переписка принца и этой женщины.
— Я не имею права увозить дочь в чужую страну, — вступил принц, — лишить ее привычной среды. У меня другая цель. Моя матушка перед моим отъездом показала тайник, там она обещала спрятать завещание, в нем указывалось, что принадлежащее ей имение Кошино вместе с прилегающими землями после ее смерти отходит мне. Я хочу подарить его дочери, имение обеспечит ей безбедную жизнь, поможет хорошо выти замуж.
— А где тайник? — поинтересовалась Марго.
— В доме князя. В апартаментах, которые он отвел вам. Теперь вы догадываетесь, кто приходил ночью и напугал вас?
М-да, сегодня столько открытий и откровений… Марго схватилась за сердце, хотя на здоровье никогда не жаловалась, да и сейчас вполне сносно себя чувствовала. Просто ситуация с ожившим Мироном вызывала волнение, отчего внутри все непривычно вибрировало, мешая быстро осмысливать то, что становилось известным, потому и выговорила она, до крайности удивленно:
— Так то были вы?!
— Я и Пакпао, — не смутился принц.
— Но простите… а как же вы вошли в дом?
— Карп впустил. Он единственный, кто узнал меня, правда, не сразу, я ведь сильно изменился. В ту ночь в вашу спальню я и не собирался заходить, тайник находится в первой комнате.
— Но вы душили мою горничную! — разгневалась Марго.
— Вовсе нет. Я просто закрыл ей рот ладонью, чтобы она не подняла шум, а Пакпао знает точки на теле, коль надавить на них, наступает недолгий сон. Но тут выскочили вы и все испортили. Я решил переселиться в дом князя, сделал это с вашей помощью, а к тайнику не подобрался, он заделан штукатуркой. Полагаю, вы мне теперь поможете.
— А что Селестина? Как она должна передать вам дочь?
— Она настояла на этом городе, теперь я знаю — почему: здесь Селестина держала нашу дочь. Я приехал к назначенной дате, встречу назначил у Иштвана, Селестина не явилась. Более месяца прошло, а я жду ее, езжу на почту, мы договорились связываться через почту. Я уж собрался ехать в Петербург, и тут вдруг выясняется, что некая девица выдает себя за мою дочь.
— Представляю, каково вам было… Но я чем могу помочь?
— Помогите выманить Виолу, у вас получится, — сказал Медьери. — Мы не хотим причинить боль старому князю раньше времени и нагрянуть с полицией, у нас должны быть факты, потому вначале надо поговорить с ней. Мы ездили по адресу, который дала Кирсанову мадам Аннет, там никого не застали. Остается самозванка, но та не желает покидать дом князя, а ведь только она знает, где настоящая Виола. Не исключаю, что интригу с подменой дочери на глупую девицу затеяла сама Селестина, мечтающая отомстить обоим Соколинским.
Ну, их план понятен: мошенницу привезут к Медьери, допросят, а когда она поймет, что разоблачена, то выложит, каковы ее цели, а также имена сообщников.
— А ежели вам предоставят другую мошенницу?
— Я всегда обнаружу обман, — второй раз заявил принц.
— Да? — подняла брови Марго. — Каким образом? При помощи ясновидения?
Принц Чаннаронг снисходительно улыбнулся, словно перед ним дурочка какая! Не выносила она высокомерия, пусть хоть король перед ней — неизвестно, кто больше прав имеет на превосходство. Но во время последующего его монолога Марго забыла о своем негодовании:
— Думаю, мы с Селестиной были одержимы страстью, а не любовью. Любовь — глубокое, крепкое чувство, она не требует жертв, подтверждений, она служит тому, кого любишь, а не добивается служения. А мы… в порыве страсти мы дали глупую клятву, что никогда не разлюбим друг друга и не расстанемся. Богу было угодно доказать обратное, дураков убеждают только тумаками. В подтверждение клятвы… Вас не шокирует, коль вы увидите мои обгорелые руки?
— Нет… я… Не шокирует, нет-нет, — замерла Марго.
Сняв перчатку с правой руки, он повертел кистью, показывая ее со всех сторон. Шрамы от ожогов… Конечно, они ужасны, кто бы спорил, но не в них буквально вцепилась глазами Марго, а принц продолжал тем временем:
— Мы разрезали друг другу ладони на ребре бритвой. Шрам почти незаметен посторонним, но нам он должен был напоминать о клятве… Что с вами?
— Боже мой… — вымолвила она. — Нет-нет, продолжайте.
— Как-то в письме я просил Селестину сообщить, есть ли на теле девочки приметы, дабы не ошибиться мне в случае, ежели мать моей дочери не сможет приехать, а пришлет ее с кем-нибудь. Видите ли, я, пережив тяготы нищеты и рабства, людскую подлость с изворотливостью, опасался за жизнь родной дочери. Оттого естественным моим желанием было предусмотреть нежелательные перевороты в ее судьбе. Неосмотрительно Селестина доверила девочку чужим людям, а коль они с дурными наклонностями? Помните, в «Отверженных», как мучили Козетту трактирщики, при этом получая деньги от матери? Жизнеописание Козетты мне не давало покоя, мелькнула мысль и о подмене, ведь история эти случаи знает. Селестина написала, что ездила к дочери и… представьте себе жестокость женщины, которую я долго любил: она разрезала руку дочери точно так, как разрезаны наши. Я не просил подвергнуть Виолу экзекуции, Селестина сама пошла на этот безумный шаг и убила мою любовь к ней окончательно.