— Возьмите рецепты. Лучше в нашей аптеке купите, у нас хотя бы подделок нет, да и препараты привозят из-за бугра. Принцип такой: ни одного пропуска приема лекарств. Ставьте будильник, чтобы не пропустить. Пока не пройдете вместе с женой первый курс лечения, воздержитесь от секса.
Какой уж тут секс, когда смотреть на свою Янку не мог. Коля купил препараты по бешеным ценам, но поскольку он собрался вернуться к отцу, а заявлять, что жена заразила его, было выше сил, аннотации к препаратам уничтожил. Разругавшись с Яной, Коля залепил ей пощечину, похватал свои вещи и ушел, оставив жену слезах.
Женя ничего не могла понять, ведь все ссоры проходили без нее. Она видела, что с детьми что-то не то, но они угрюмо молчали. Ясно, что поссорились, но из-за чего? Никаких разъяснений. Но вот Женя приходит домой, дочь одна и в истерике и ни в чем не признается. Матери ничего не оставалось, как позвонить отцу Коли, но тот тоже в шоке, ничего не понял, кроме того, что сын зол и просто ушел из дома. Родители решили, что дети глубоко переживают банальную ссору, нужно оставить их в покое, все равно помирятся. Не суждено было этому сбыться. Коля напился первый раз в жизни, сел за руль и на приличной скорости врезался в кирпичную стену частного особняка. Насмерть.
Юрий Петрович был уверен, что сын не хотел такого результата, мальчик не слабак, но, напившись, не оценил реально свои возможности, не справился с управлением и… Овчаров решил, что пьянка возникла не случайно, возможно, сын куда-то влез, из-за этого и рассорился с Яной. Юрий Петрович сделал обыск в комнате сына и нашел в чемодане препараты, а на них не написано, что это такое. Психотропные средства! Наркотики! Так подумал отец и своим долгом посчитал довести до логического конца это дело. Он поехал в морг, где лежал сын, там все-таки не просто врачи работают, они разбираются, у них более широкий кругозор. Показал коробочки и спросил, что это.
— Препараты, которыми лечат венерические заболевания.
— А… — растерялся отец и не мог толком выговорить. — Мой сын болен… венери… этого не может быть.
— Лично я не заметил, — засомневался в себе доктор. — Подождите в той комнате, там есть стулья, а я проверю вашего сына. Самому интересно, как это я маху дал.
Через какое-то время он вернулся и удивил: все нормально, ничем таким парень не болен, имел завидное здоровье. Но здорового человека похоронили, а Юрий Петрович не смог понять: почему? На Яну страшно было смотреть, она стала черной. Когда после поминок усеченная семья осталась в квартире, Овчаров сетовал, что так и не знает причин, по каким Коля напился, рассказал, как ездил в морг. У Яны новая истерика, она утверждала, что муж изменил ей и принес в дом гадость, из-за чего они разругались, теперь ей надо избавиться от ребенка. Успокоилась она, когда обессилела от слез, а утром Женя и Овчаров повезли ее в обычную больницу, чтобы осмотрел врач. Так же не бывает: один из супругов болен (или не болен), а второй здоров (или не здоров)… сплошная неразбериха.
И вот радостная весть: она здорова, ребенок тоже. Что за чушь — венерическое заболевание! Откуда?! Девочка здорова, и точка! Но эта весть ее и убила, Яна пришла домой, напилась таблеток и легла спать. В морге еще раз подтвердили: здорова. Женя прямо с кладбища попала в больницу, даже на поминках собственной дочери не побывав.
Скупой рассказ. Без эмоций, соплей, шокирующих подробностей. Однако сухие и короткие фразы лучше голых эмоций западают в сердце, потому что позволяют дорисовать картину и пережить ее по-своему. У оперативников, привыкших к трупам, убийствам и преступникам всякого рода, глаза на лоб полезли, они поэтому и молчали — а что тут скажешь?
— И вы считаете, я должен был оставить эту тварь в живых? — задал вопрос всем оперативникам Овчаров, останавливая взгляд на каждом. — Почему мои дети, не делавшие ничего плохого, умерли? А мерзкая гадина живет! А не боитесь однажды сами очутиться на месте моего Кольки и Яны?
— Надо было в прокуратуру…
Но Гена не договорил, Овчаров оборвал его:
— И что? Гадину посадили бы? В тюрьму, да? И это все? Да ее отмазал бы дядя-вор. Тоже фрукт гнилой: ограбил уйму народа, а живет, как султан. Он и сделал из нее чудовище, возомнившее себя селекционером: этим она разрешает жить, а этих отряжает на кладбище. Причем за большие деньги, у них в центре бесплатно даже на тот свет не отправляют.
Да, история… но Геннадию нужно продолжать допрос:
— Значит, вы вместе с Жориной разработали план. Она специально познакомилась с Лалой, вошла к ней в доверие, приняла участие в оргиях, чтобы однажды помочь убить Лалу?
— Я один все делал, не надо впутывать Женю.
— Это же неправда. Одному не справиться с таким объемом. И потом, сразу после убийства вы звонили ей, мы уже это установили.
— Она мне нравится, — выгораживал Евгению Овчаров. — Свидание назначал, а про мои дела Женя не в курсе. Не трогайте ее, ей без вас досталось.
— А пацана зачем убили?
— Недоработка. Свидетеля убрал, маленького гаденыша, думал, его там нет, но Лале оргий было мало.
— То есть? Почему гаденыш?
— Однажды я видел, как этот пацан на переходе выскочил из шикарной машины, наверное, в отсутствие папы решил покататься на его тачке. Он толкнул старуху за то, что та медленно переходила по зебре дорогу. И уехал. Я вызвал «Скорую» бабуле. Ему нет восемнадцати, а он сидит за рулем — это что? Кто ему позволил? Папа? Вы? Но когда это существо испугалось меня, подскочило с кровати и побежало, бросив подружку… рука сама поднялась.
— А компьютер зачем подключили к мониторам из соседнего помещения? Чтобы нас запутать?
— Не только, но и это тоже. Моим коллегам не стоило видеть подготовку в доме, например, как я подсыпаю снотворное, где пистолет прячу — я не рискнул его держать в комнатах охраны. Все? Я устал. Можно мне в камеру? Только знайте, я ни о чем не жалею. И готов отвечать.
У выхода он остановился и, повернувшись, бросил вопрос:
— Почему хорошие люди, способные сделать этот мир чуть-чуть лучше, погибают от руки мрази?
К чему этот вопрос, если нет на него ответа?
Амиран слушал майора бесстрастно, видимо, вся чернота, касавшаяся его Лалы, им не воспринималась. Его дочь мертва, это точило старого вора, а жертвы вокруг дочери вроде как и ничто, они ведь не свои, не кровные. Артем поднялся с кресла, но тут Бубнов подал голос:
— Подожди. — Он вытащил откуда-то две упитанные пачки денег и кинул на столик. — Это твое. Миллион за то, что нашел убийцу так быстро. Но ты не отдал его мне, поэтому второй не заработал.
Артем едва не расхохотался в голос. Ничему не научила трагедия с Лалой старого дурака, он никогда не изменится, никогда не станет тем, кем пытался стать, завязав с воровским прошлым. Артем зацепился большими пальцами за карманы джинсов и с ухмылкой спросил:
— Ирак, за кого ты меня принимаешь?
— Тебе деньги не нужны?
— Деньги всем нужны… но твоих не надо. Суешь свой миллион, чтобы держать меня на крючке? Ты помрешь, а меня по наследству передашь дружбанам, я вашу породу знаю. Не выйдет. Мне нравится моя работа, я ею рисковать не буду, но ты этого тоже не поймешь.
— А что еще я не понимаю?
— Счастливо оставаться.
Артем ушел, а Бубнов снова застыл. Тихо вошла Валентина, она сама по себе тихая, незаметная, неназойливая. Очень хорошая женщина, мягкая, домашняя. Амиран все-таки сообщил ей о смерти дочери, кое-как женщина пережила, а сейчас слушала рассказ молодого майора о поисках убийцы, о своей дочери и не верила ему. Она тоже чего-то не понимала. Валентина села на край кресла и задумалась; на ее некрасивом лице отпечаталось смирение — другого-то ничего и не остается, ведь Лалу не вернешь. Но вдруг Амиран с болью произнес:
— Зачем она это делала? У нее же было все.
— Ей нравилось работать, — сказала Валентина.
— Работать? На кой хрен ей нужна была такая работа? Я ж для нее все… Лучше б она крестиком вышивала. Дура. И кому я все это оставлю, а? Кому?!
Амиран чувствовал себя обманутым самой жизнью, предоставившей ему условия с соблазнами, мимо которых он не смог пройти. А сейчас смысл прошлого, в котором он нашел себя, будучи молодым, ускользнул от него.
В ту же минуту Артем упал на водительское сиденье, выдохнул, словно избавлялся от чего-то неприятного, и спросил Софию:
— Устала ждать? Прости.
— Нет. Я со своими героями провела время…
— Все, я в твоем распоряжении. Куда?
— Мелочи купить надо, гладильную доску и…
София перечисляла машинально, еще не расставшись с героями, а по дороге вернулась к ним.
Ночь хранила покой. Она была безветренной и не слишком холодной, светлой и настолько тихой — слышался шепот звезд. Эта ночь обнадеживала, суля удачу, она словно толкала вперед невидимой рукой, Филька невольно поддавался искушению бежать из города. Он стоял на окраине среди покосившихся крестьянских изб, грел своим дыханием руки и всматривался туда, где черная полоса с неровностями вверху манила свободой. Там лес, перебежать его до ближайшей деревни — сущий пустяк, но велика опасность.
— Эх, кабы лошадь…
Другим путем из города не выбраться, везде посты — Фильку стерегут. И расставлены умно — не пробраться, обязательно заметят, да не пара человек на каждом посту, а больше. И все по очереди греются в наспех сколоченных будках, где горит огонь в железных печурках, тепло, есть горячая еда и чай, а у Фильки ничего этого нет. Он голоден. Ему холодно. Голод и холод — это смерть вскорости, а там, где неровная черная полоса, — жизнь лукаво улыбалась. Стоит перебежать через лесок, постучаться в первый дом, народ добр к отверженным, примут и обогреют…
Другой раз он был бы горд, что столько ненавистного полицейского люду поднял, но не в эту сладкую ночь, обещавшую удачу. Он бродил по окраине города, чуя запах еды, у него ни денег, ни убежища нет, не спал столько времени… Филька выкурил последнюю цигарку и, поправив шапку, которая уже не давала тепла, словно молитву прочел: