У меня такое ощущение, что с каждым разом всадники, которых приводит Дйев, становятся всё хуже вооружены. У половины вообще нет шлемов. У половины из оставшихся — шлемы из толстой кожи. Не из «варёной кожи» — специально обработанной до каменного состояния и прочности — а просто толстой кожи. С деревянными накладками. То же самое с бронёй. Кольчуги, правда, мелькают, как и нормальные шлемы. Но кольчуг на триста всадников от силы десяток, металлических шлемов — штук пятьдесят.
Остаётся радоваться, что почти у каждого есть копьё и щит. Зато у всех есть лошади. У многих — даже заводные. Никаких пеших слуг. Впрочем, так и должно быть — «птенцы» Дйева специализируются на быстром перемещении по Долине, медленно становясь обособленной политической силой.
Посреди этого хаоса я с интересом разглядываю члена семьи Роннель. Его зовут Этвиан. Насколько я знаю, он — племянник нынешнего главы, по имени Таликвар.
Таликвар — до того как Роннель закусились с Вирак — был младшим сыном младшего брата главы, седьмым в очереди на наследование. И в полной мере воспользовался этой удачей, занявшись тем, что ему нравилось. Он был деканом факультета алхимии — и ещё чего-то там — в Университете Караэна. Возможно, это и позволило ему пережить остальных — Вирак просто о нём не сразу вспомнили. Сейчас Таликвару, должно быть, лет семьдесят.
В какой-то степени Роннель погубила их сильная вовлечённость в дела Караэна. Они были судьями, членами Совета и всем таким прочим, что требует жить на людях, а не за стенами родового замка. И до них было легко добраться — чем Вирак и воспользовались.
Этвиан молод, но производит впечатление человека, которого уже давно боятся. Даже те, кто не знает — почему.
В его движениях — осторожность сапера. В лице — спокойствие. Словно всё происходящее уже случилось, и он лишь наблюдает. Бледная кожа. Волосы — цвета тёмной меди, почти пурпурные на солнце, заплетены в строгую косу. Глаза — прозрачные, светло-серые, с почти стеклянным взглядом, от которого мурашки по спине.
Возможно, большая часть страшилок про Роннель — именно из-за того, что они резко отличаются по фенотипу от местных. Это довольно распространенный повод для обвинений в черном колдовстве даже в моем мире.
Одевается Этвиан просто — по меркам знати. Вот только я разглядываю его куда внимательнее остальных. В моём магическом зрении он светится, как новогодняя ёлка. На нём половина деталей одежды — магические артефакты. Вполне обычный рыцарский пояс, украшенный золотыми бляхами — мерцает узлами линий, похожими на печати. Перчатки из тонкой вываренной кожи тоже пронизаны тонкими линиями магической энергии. Под мантией — стёганая туника, похожая на мой поддоспешник. Но под чёрным бархатом переливается серебряными знаками непонятная магия.
Иронично, что на эмблеме Роннель тоже змей. Золотой. И кусает себя за хвост. Но никому даже в голову не приходит сравнивать их с Итвис.
Этвиан мне не поклонился. Формально — не нужно. Но это было бы вежливо. Даже Вирак хотя бы лапкой потряс. Этвиан просто остановился на предписанном протоколом расстоянии и произнёс:
— Мы зафиксировали возможность нестабильности. Караэн важен. Потому мы здесь.
Как бы ни был странен сам Этвиан, он единственный пришёл с тем, чего я ожидал. Полсотни вассалов, всего примерно двести всадников, почти неотличимых от моих.
Оставалось помочь им устроиться и созвать военный совет. Сейчас у меня уже не было того воодушевления, что прежде.
Из оставшихся семей лишь одна не явилась лично, но и то — дала о себе знать. Сначала пришли телеги с овсом для боевых коней и сотней одеял. И деревянные корыта для воды, чтобы поить лошадей. И всё это, внезапно, оказалось очень кстати. Как знали. Вскоре прибыл посланник от Маделяр.
Весь в сером, с сапогами, запылёнными до щиколоток, с коротким копьём за спиной, он приехал верхом, в сопровождении двух молчаливых сопровождающих, которые, кажется, были одновременно и охраной, и обозом, и — судя по тому, как они сверяли какие-то таблички с метками на мешках — ещё и счётоводами. Лошадей не рассёдлывали, люди не слезали. Только главный, смуглый и лысеющий, выехал вперёд, передал мне письмо и произнёс, будто читая накладную:
— От имени главы рода Маделяр, Бертрана Ветвистого, передаётся заверение в поддержке. Господин наш прибудет к югу от Караэна через три дня. При нём: пять сотен пеших, одна сотня всадников, шесть повозок фуража, две с вяленым мясом, одна с сушёными бобами, две с солью. Подтверждает: все семьи, принявшие участие в сборе, будут обеспечены провиантом, согласно порядку.
Он поклонился низко, но как-то сухо, без искренности. Потом развернулся, не дожидаясь ответа, и так же спокойно уехал. Его люди следом. Ни знамён, ни фанфар, ни барабанов.
Что ж, вполне в духе Маделяр.
Семья Маделяр — это не пафос. Это почва, инвентарь, записи и урожай. Их замок — Золотой Предел — стоит там, где земля уже дышит болотом. Но, как ни странно, именно оттуда идут караваны с лучшими винами, самой долгоживущей пшеницей и, как говорят, упрямой как сорняки, пехотой.
Они не участвуют в балах. Они участвуют в подсчётах. Не ходят в Совет — но всегда знают, что решилось. И не ведут переговоров — просто приносят счёт.
Отец Магна однажды сказал: «Когда тебе улыбается Маделяр — это значит, ты уже должен, просто ещё не понял сколько.»
Я кивнул, передал письмо Вокуле.
Весь остаток дня я провёл, как распорядитель свадеб. Стоило выдохнуть — и тут же налетал кто-то из оруженосцев одной из Великой Семьи с новостью, требующей «немедленного решения». А решение, как назло, требовало или десяток возов, или срочной смены места, или, чаще всего, моего личного внимания.
К вечеру я понял, что у меня уже нет армии. У меня — ярмарка. Благородная, вооружённая, но всё же ярмарка. У каждого — свои шатры, свои правила, свои повара, свои идеалы чистоты. Только я один остался с общими котлами и общими заботами.
На закате явились ещё три отряда. Один — крохотный, но при этом удивительно хорошо вооружённый — принадлежал семье Дар. Два всадника, двадцать пехотинцев. У всех чёрный олень с ветвистыми рогами на красном фоне на щитах.
Второй отряд был занимательнее. Ещё мельче. Во главе ехал юнец с лицом в веснушках и подбородком, ещё не познавшим лезвие. На красно-синем щите — чёрный орёл, застывший в падении, с когтями, направленными вниз, и расправленными крыльями. Он был в сопровождении троих «дядек», и каждый — с таким выражением лица, что я невольно потянулся к рукояти меча. Буквально одно копье. Плюс стандартное сопровождение для готовящихся выступить в поход всадников — десяток пеших слуг при двух повозках. Услышал от сборе через вторые руки. Я призывал, напирая на то, чтобы пришли без обоза и пехоты. Я планировал быстрый марш. Впрочем, он не первый, кто проигнорировал мои пожелания.
— Боковая ветвь из Орлиного Гнезда, — доложился Фанго.
— Хотят выказать преданность. И сохранить владения и вложения, что ещё остались у старшей ветви. А точнее — забрать их себе, — немедленно выдвинул гипотезу Вокула.
Приходилось признать: весьма правдоподобную.
Они встали лагерем у самого края поляны, подальше от всех. А юнец, не слезая с коня, крикнул в мою сторону:
— Мы с вами, сеньор Магн! Семья Кассель клянётся в верности!
И, не дождавшись ответа, развернул коня и ускакал. Надеюсь, ставить шатры, а не на совсем. Ни тебе протокола, ни рапорта. Понятно, что мальчик волнуется, но он так со мной хороших отношений не поимеет.
Семь Великих Семей, все здесь. Ну, почти все. Итвис, Вирак, Треве, Лесан, Алнез, Роннель и теперь — Кассель с Даром.
Я поднялся на насыпь у центра лагеря. Посмотрел на всё это великолепие. На пёстрые стяги, развевающиеся на ветру. На костры, дымящие чёрным, как уголь. На шатры, блестящие золотом, и лица, уже потускневшие от усталости и сомнений.
И вдруг поймал себя на том, что снова хочу домой. В кабинет к Вокуле. К сыну. К своим бумагам на которых я рисую мебель, посуду и одежду и мучаю этими каракулями мастеров. К повару жены, в конце концов. К чашке горячего отвара. Там хотя бы понятно, кто тебя хочет подставить.
Я глубоко вдохнул. И выдохнул.
— Сперат!
— Я тут, сеньор.
— Созови всех на военный совет. Сегодня, после ужина. Постарайся проследить, чтобы они выпили и наелись. Пусть будут подобрее.
Глава 9Коронованный подорожник
Большой шатёр едва успели достроить к вечеру — последние полотна натягивали, когда местное солнце уже начало тускнеть. Красно-белая ткань хлопала на ветру, как паруса флагмана среди мелких кораблей, а внутри, под тяжёлыми балдахинами, уже начинали сгущаться тени. Я не любил проводить советы в темноте. Предпочитаю решать вопросы с утра, на свежую голову. Но война, как известно, не особенно вежлива к расписаниям.
Сперат расставлял стражу. Леон был хорош, когда нужно было охранять запасы и отгонять праздношатающихся от поместья. Но сейчас требовалось нечто большее. Адель проверяла, чтобы у каждого было своё место — правильное. Чтобы никто не сел выше, чем заслуживает. Ради этого даже пришлось отказаться от красивых, резных стульев, привезённых из Горящего Пика, и расставить вокруг того самого роскошного стола из моих покоев одинаковые, складные, походные. Только нам с Адель, разумеется, полагались высокие — с резными спинками.
Сложнее всего оказалось с Дйевом. Но тут Вокула пришёл на помощь, напомнив, что у того нет ног и он прибывает в своём собственном кресле. Так что достаточно было оставить пустое место по правую руку от меня. Вселенский кризис удалось отложить.
Возможно, Адель воспринимала всё это чересчур серьёзно. Даже если бы речь шла о бревне и ведре, она бы точно определила, кому положено сидеть на бревне, а кому — внутри ведра.
Пока все суетились, я просто сидел в центре, держа перчатки в руках, и смотрел на вход.
Первым вошёл Треве.
Конечно.
Он ловко откинул полог — и будто вальс начал. Маска на лице, лёгкий полупоклон, шаг в полоборота, и голос, как приторный парфюм: