— А теперь спать, — глядя на эту картину, вытер непрошеную слезу умиления Алекс. — Чем раньше мы окажемся на Дубовом Лугу, тем лучше. Время работает против нас. Мы должны успеть все сделать до того, как инспектор выберется на волю.
Глава двадцать девятаяИ снег не всегда бывает мягким
Рано поутру все четверо немедленно двинулись в путь. Но путешествие оказалось не таким простым, как им представлялось вначале. Вдруг заболела Ежевика, которая слишком долго нервничала и тосковала без Роди. Пришлось остановиться и вырыть подобие норы. Правда, нора получилась плохая, поскольку сеттера, а тем более, бульмастиф — собаки не норные. Ёжа пыталась руководить процессом рытья, но все равно толку от этого было мало. Вышла не нора, а самая обыкновенная яма, да к тому же еще кривая и косая.
Ёжку долго лечили брусникой и клюквой, которую приходилось с трудом откапывать из-под снега. А когда таксе становилось совсем плохо, Фатя клал ей на лоб свою холодную золотую медаль.
Потом, простудившись без густой шерсти, слег Алекс. Как лечить его, не знал никто. И щенки просто наваливались на него, пытаясь согреть, и лежали так часами.
В результате Родя с Фатей так устали, что сами еле тянули ноги. Ведь им же приходилось еще и добывать пропитание на всех. К тому же, чем дальше в зиму, тем все труднее становилось добывать его: лесной народец сам отощал и озлобился.
Словом, компания добралась до знакомых мест только к тому времени, когда снег уже покрылся плотной коркой наста.
А вот и та самая поляна. Перед ними расстилался просторный луг, на котором любая точка была видна, как на ладони. Нечего было и думать даже просто выйти туда, не то что пытаться рыть. В любой момент могли откуда ни возьмись выскочить и хердеры, и доберманы.
Но близкий запах тайны, даже несмотря на снег, так и кружил голову Роде.
— Может, я все-таки попробую? — Робко покосился он на Алекса. — Мы же с Фатей…
— Что ж, попробуйте, — разрешил бульмастиф. — Только для начала сделайте это вот здесь, на опушке.
Родя с Фатей бросились в бой. Фонтаном полетел снег, но через минуту щенки сконфуженно вернулись обратно: оба изрезали лапы в кровь, а в деле практически не продвинулись.
— То-то же. А ведь там придется вскрывать не только наст, но и мерзлую землю, которая стала настоящим железом. Вы испортите себе не только лапы, но и лишитесь когтей. А то и зубов.
— Неужели нам придется дожидаться, когда растает снег? — заморгала незаметными ресничками Ёжа.
— А к тому времени инспектор Харитон выберется из норы — и тогда все пропало! — подхватил Родя.
— Да и доберманы, которые боятся холода, и теперь сидят по конурам, тоже начнут весной рыскать вовсю! — добавил рассудительный Фаустус.
Весь день они смотрели на слепящий белизной Дубовый Луг и не знали, что делать.
Внезапно где-то далеко в лесу послышался долгий заунывный звук на низких нотах, словно это плакал сам лес.
— Ой, что это? — Ёжка тут же забралась под Родю, а Фатя невольно встал поближе к Алексу.
Низкие ноты сменились высокими. Казалось, что воет несметное количество зверей. И тут Родя весело махнул хвостом.
— Вот заливается! А теперь с гнусью пошла! Ах, молодец, сейчас возьмет!
Все переглянулись: уж не повредился ли он умом? Алекс осторожно проверил его нос. Нет, нос был холодным и мокрым. Значит, пес вполне здоровый.
— Эврика! — вдруг взвизгнул Родя. — Ждите меня здесь, сколько понадобиться, и не пугайтесь, что бы ни происходило!
И с этими словами он широким махом, похожим на волчий, как бегают все взрослые сеттера, понесся в сторону непонятных звуков.
— Надо бы и мне за ним, — заскулил Фаустус, но Ежевика обхватила его лапками за ногу.
— Останься хоть ты!
Алекс задумчиво посмотрел на оранжевый от закатного солнца лес, где скрылся Родя.
— Ежевика права: оставайся с нами. Теперь Рёдмиран Ибсен всё должен сделать сам.
Глава тридцатаяОжившая шкура
Родя бежал, стараясь не обращать внимания на изрезанные о твердый снежный наст лапы. Он запретил себе думать и о том, что по такому кровавому следу его с легкостью найдет любой опасный для собаки лесной зверь. А с рысью или росомахой не справиться не то, что щенку, но даже и взрослому сеттеру.
Становилось все темнее, но пока Родя еще спокойно бежал, прислушиваясь к завыванию. Побывав в плену у гончих, он отлично научился различать их голоса. У Шумилы был голос с гнусью, напоминавший печальный плач. А Задорка, например, блистала фигурным голоском, все время переходя от ноты к ноте. Знал он и то, как по голосу определить, за кем гонятся сейчас собаки. В этот вечер и ночь они явно гнали крупную дичь. Надо было только найти их до окончания охоты.
Настала ночь. Заухали, загоготали филины. Зеленые глаза сов замелькали над Родей, и он невольно стал шарахаться из стороны в сторону, попадая то в глубокий снег, то в колючие кусты.
Но самое ужасное произошло чуть позже — внезапно вой смолк.
Родя в растерянности остановился на небольшой прогалине.
Что делать? Идти назад бесполезно — там его ждет все то же недосягаемое поле. Вперед? Но куда? Попробовать явиться прямо в Хундендорф? Родя изо всех сил напряг чутье, но мороз оставил в воздухе слишком мало запахов. Да и ветер был теперь не к нему, а от него.
Он понимал, что в ночном лесу стоять на одном месте нельзя.
Очень скоро тебя кто-нибудь да учует. Да и замерзнешь: мороз ночью больно дерет тонкую кожу носа. Значит, надо двигаться.
И все-таки по каким-то ему самому мало понятным признакам он шел в верном направлении. К утру он уже бежал знакомой тропой к Ложбине, излюбленному месту охоты гончих. Как все изменилось! Кусты стали ниже, овражки уже, расстояния короче. Роде и в голову не приходило, что изменился он сам — просто вырос. Он весело припустил напоследок и почти прыгнул на последний холм, за которым лежало обиталище стаи.
Но… О, ужас! Ложбина была пуста! Родя бросился вниз. Конечно, они ушли не так давно, может быть всего пару дней назад. Еще можно попробовать взять след и найти их на новой лёжке. Другого выхода все равно не было.
Родя без труда обнаружил дорогу, по которой ушла стая. Но прежде, чем пускаться в новое путешествие, надо было хотя бы немного подкрепиться. Он пробежался по стоянке и неплохо перекусил замерзшими остатками. Видно было, что гончие не бедствовали.
Напоследок он потянулся за брошенной шкурой волка, чтобы погрызть оставшееся изнутри сало… но шкура неожиданно зашевелилась.
Родя отскочил, задрал хвост, ощетинился и ощерился. Однако шкура снова лежала неподвижно.
— Глупости! — громко успокоил сам себя Родя. — Нечего бояться! Я же ясно чую, что шкура эта мертвая!
Но словно в ответ на его утверждение, шкура снова зашевелилась и передвинулась ближе к нему. И теперь Родя сквозь запах падали различил слабый, жалкий, не очень-то приятный запах.
— Что за ерунда! — снова как можно громче сказал он. — Этого не может быть!
А из-под стоявшей колом шкуры уже показалась крохотная морда маленького гончака. Малыш медленно полз по холодному снегу и судорожно вертел лопоухой головой.
— Да он еще слепой! — догадался Родя. — Уши-то уже открылись, вот и ползет ко мне на звук. — Кутенок заработал лапками еще сильнее. — Что ж мне с тобой делать-то?!
Малыш отчаянно завизжал и заплакал, словно почувствовал, что Родя может уйти.
— Ладно, ладно, — как взрослый, ответил Родя и, взяв щенка зубами за холку, потрусил к большому сугробу. Там он быстро сделал пещерку, лег, свернувшись кольцом, положил щенка к себе на живот и стал вылизывать. У отогревшегося малыша запах стал сильнее, и Родя понял, что потеряшка — сын Задорки.
Глава тридцать перваяГоворун
Сначала Родя даже расстроился. Ведь он собирался нажевать щенку пищи, закрыть отверстие пещерки той же шкурой и бежать искать стаю. Но теперь… Ведь благодаря Задорке он спасся из плена — неужели теперь он оставит ее сына? Придется, видно, тащить бедолагу в зубах!
Впрочем, поразмыслив, он пришел к выводу, что ему повезло.
Не будь малыша, он явился бы к Шумиле жалким просителем, а теперь сможет смело требовать награду.
— Ну, что, зверогон, — ткнул он кутёнка носом в розовое пузо. — Придется тебе попутешествовать.
Тот, будто понимая, засопел.
Конечно, идти пришлось теперь медленно. Родя, и сам еще щенок, быстро уставал, таща в зубах тяжеленькую тушку. Кроме того, надо было часто останавливаться, ловить мышей, кормить малыша пережеванным мясом. А стая тем временем уходила все дальше.
Как-то раз, когда они переходили березовую рощу, серебряную от инея, кутёнок в зубах у Роди завозился и вдруг заорал не своим голосом.
— А-а-а! Что это? Что это?
— Где? — испугался Родя, поспешно оглядываясь, не гонится ли за ними волк. Но все было тихо и спокойно.
— Что? Что? — продолжал плаксиво твердить щенок. — Я боюсь!
— Что?
— Вот это, белое… и синее…
Только сейчас Родя понял, в чем дело: у щенка, наконец, открылись глаза. И он, как мог, объяснил малышу, что такое снег и небо.
— А ты кто такой? — тут же нахально поинтересовался тот.
— Я? Ирландский сеттер Родя.
— Ты — моя мама?
— Вот еще! — фыркнул Родя. — Я… я… я твой старший брат.
— А как меня зовут?
Родя подумал, что действительно нехорошо оставлять видящее и говорящее существо без имени. Но назвать его может только отец — любое другое имя будет самозванным. Хлопот потом не оберешься, потому что малыш накрепко запомнит то имя, которое узнал первым.
— Ну, как же, как?
И Родя рискнул.
— Говорун тебя зовут, понял? Го-во-рун.
Щенок действительно оказался ужасно болтливым, будто с того времени, как у него открылись глаза, он обрел и дар речи. Было очень тяжело одновременно тащить его в зубах и отвечать на бесконечные вопросы. Однажды Родя даже разозлился и выплюнул Говоруна на снег.