Так продолжалось минуты три, пока не произошло непредвиденное. Тагай решил вжиться в роль демона до конца. Упал на пол, подполз к Голицыну вне зоны видимости того и со всей силы укусил Николая за икру.
Голицын взвыл так, что остальные «демоны» от него отшатнулись. Но они пришли в себя раньше, чем он смог восстановить концентрацию. Потому повалили и демонстративно «загрызли». Видимо, и остальные потихоньку втягивались в игру.
— Курсант Добромыслов, — Глеб Иванович уважительно кивнул Тагаю. — За вживание в роль — безусловная пятёрка, первый кандидат в диверсионный отряд. Курсант Голицын, боёвка — пять, психологическая устойчивость — два. Потерял концентрацию и умер.
Настала очередь Радмилы защищать империю. И вот тут случилось нечто такое, чего никто не ожидал. Зорич начала танцевать.
Её «демоны» даже опешили на некоторое время. Уж не знаю из-за грации и пластики женского тела или просто из-за непредсказуемости происходящего.
— У нас вроде бой должен быть, а не танцы, — с презрительными нотками заметил Лев Толстой. — Это ноль баллов? Или один?
Но скоро все получили ответы на вопросы без единого слова. «Демоны» собрались и предприняли попытки устранить защитника империи. И им это не удалось. Ни поодиночке, ни вместе.
Танец Радмилы ускорился, являя собой самую настоящую магию движения и вписанного в него женского тела. «Демоны» отлетали от Зорич один за другим, потирая ушибленные места. При этом было видно, что девушка их щадит, не ударяя в полную силу.
Но это и послужило тому, что некоторые удары нападающих достигали цели. И после каждого Радмиле приходилось по новой сосредотачиваться. К концу боя танец и вовсе превратился в помесь пластических ударов и борьбы. Некоторых девушка швыряла, как завзятый борец.
— Что ж, — подвёл итог Вяземский, когда время вышло. — Мы с вами увидели прекрасный образец владения латиноамериканским стилем боя, смешанным с элементами сербской народной борьбы. В целом, курсант Зорич, ставлю отлично за всё, — он повернулся к остальным курсантам. — Если же у вас возник вопрос, откуда бывшая сербская подданная знает стиль капоэйра, то вы не одиноки. Радмила, поделитесь, пожалуйста, с одногруппниками, откуда такие познания?
— Дед нанимал в детстве преподавателя, — девушка пожала плечами. — Обычная история, он грезил внуком, а рождались сплошь внучки. На мне он решил оторваться.
Пришла и моя очередь «защищать Стену». Сначала я даже хотел попросить себе больше «демонов», но затем решил, что не буду выделяться. А попрошу разрешения потренироваться позже.
Я действовал, исходя из стопроцентной эффективности, как и привык это делать за пятнадцать лет каторги на Стене. Единственным отличием было то, что я, как и Радмила, не бил в полную силу, больше намечая прямые джебы и боковые хуки. Упор же делал на то, чтобы просто всех раскидать.
Но мои «демоны» оказались самыми воинственными из всех и норовили реально достать. Больше всех старался достаточно объёмный Лев Толстой. Я-то полагал, что он не очень сильный, но, как оказалось, ошибался. Дури в этом аристократе было побольше, чем в иных настоящих демонах.
Пришлось подключать ноги. И в один прекрасный момент Лев сунулся в очень опасный сектор, который я как раз оборонял с помощью ног. В запале я снёс ему нос на бок. Он завизжал, словно поросёнок, отполз от меня метра на три, обхватил нос рукам, пытаясь остановить брызжущую фонтаном кровь и только потом вспомнил, что проходил только сегодня утром.
Не отвлекаясь от боя, я всё-таки увидел, как он наложил себе магический бинтик на нос. Проблема была только в том, что нос ещё надо было вправить. И тут ему уже помог подскочивший на помощь Собакин.
— Ну, сука! — услышал я на пределе слышимости, поэтому решил, что мог ослышаться.
Я закончил со своими за две с половиной минуты. Если бы контакт был полным, ушло бы значительно меньше. Но у меня не было цели покалечить сокурсников.
— А что, — спросил у Вяземского Голицын, — у Адена тоже какой-то свой, тохарский стиль боя?
— Нет, — с улыбкой ответил Глеб Иванович, глядя на меня. — Виктор продемонстрировал прекрасный образец кабацкой драки. Минимум движений, максимум результата. Этот стиль очень распространён на Стене, насколько я знаю. Но вот отдельные элементы принадлежат к какой-то особой школе боевых искусств, с которой я не знаком. Если вам надо узнать, пытайте Виктора. Вдруг он захочет поделиться. Боёвка — пять, психологическая устойчивость — пять.
«Ну, спасибо, — ухмыльнулся я про себя. — Что же до особой школы боевых искусств, её зовут Леший, и он — очень жёсткий мужик. Однако, сейчас он, наверное, ещё даже не подозревает, что будет кого-то учить».
Дальше каждый из нашей группы попробовал себя в роли защитников империи на Стене. Несколько впечатляющих результатов я увидел. В частности, интересно бился Муратов, хоть и не выстоял пяти минут.
После основных боёв я попросил Вяземского, чтобы нам с Костей и Тагаем разрешили остаться и потренироваться втроём. Эти двое буквально осадили меня, чтобы показал им несколько приёмов.
— Похвально, — ответил на это Глеб Иванович. — Я только «за». Вообще, если нужны постоянные тренировки, мы можем выделить вам своё время.
И мы задержались ещё примерно на полтора часа. Причём, я ясно видел, что Жердев схватывает всё даже быстрее Тагая. И это было странно. Но в то же время, я понимал, что получил нового сильного союзника. А такими в моём случае не разбрасываются.
А вот, когда мы вернулись в общежитие, меня ждал удар посильнее всех тех, которые наносились в спортзале.
На боковом диванчике недалеко от входа сидела Ада и весьма воодушевлённо ворковала с Голицыным. Кровь тут же вскипела в моих жилах. Я решительно подошёл к ним, взял сестру за руку и потащил к себе в комнату.
Глава 15
— Никогда! Слышишь меня, никогда не смей иметь ничего общего с Голицыным, — выпалил я сразу после того, как закрыл за нами дверь. — Пообещай мне сейчас же!
— Вить! Витя, ты же ничего не знаешь! Поэтому ничего не понимаешь! — она очень эмоционально замахала руками перед моим носом. — Я тебе сейчас всё расскажу, и ты поймёшь, что Коленька, на самом деле, очень хороший!
— Рассказывай, — проговорил я сквозь зубы, одновременно с этим тяжело выдыхая. — Но Голицына чтобы я…
— Подожди! — сестра выставила перед собой руки ладонями вперёд. — Всё после!
Обычно мне очень нравилось, когда она находилась в восторженном состоянии. Было в это что-то детское, непредвзятое, но при этом чистое и настоящее. Но вот сейчас именно эта её эмоциональная незащищённость заставляла меня нервничать.
— Тут всё не так однозначно, — продолжала Ада, при этом она отошла от меня и принялась ходить по комнате взад-вперёд, периодически останавливаясь, чтобы посмотреть, как я считываю акценты в её рассказе. — Как только меня долечили, я решила, что нельзя оставлять моё ранение просто так, лекарка ведь начала расспрашивать.
При ходьбе она отчаянно жестикулировала, словно помогая рассказу руками. А я смотрел на неё со смешанными чувствами. С одной стороны, отчаянно хотелось расхохотаться, а вот с другой, мне было совсем не до смеха.
— Ты же не оставил бы, — продолжала она тем временем. — Ну вот я и пошла к Салтычихе, ну это мы так Матрону Салтыкову зовём, чтобы выяснить, что произошло. Причём я-то собиралась это сделать абсолютно мирно, но совершенно случайно расцарапала ей лицо.
— Случайно? — уточнил я, стараясь скрыть усмешку.
— Абсолютно случайно, — сестра сделала страшные глаза. — Даже в мыслях не было. Это просто потому произошло, что она себе щипцами волосы спалила, а я хотела помочь, но что-то пошло не так.
— Стоп-стоп-стоп, — остановил я сестру, уже предчувствуя масштаб катастрофы. — Матрона Салтыкова спалила волосы щипцами, так?
— Ага, — с готовностью кивнула сестра.
— Без твоего участия или с оным? — кажется, мне совсем скоро придётся улаживать проблемы, с точки зрения родителя, а вот к такому меня жизнь совсем не готовила, даже на Стене. — И сильно спалила? Пару локонов, надеюсь?
— Ну как, — замялась Ада и отвела взгляд в потолок, — полголовы до блеска. Аграфена Петровна кого-то за париком послала, сказала за день такое непотребство не прибрать…
Я закрыл лицо ладонями. Если бы мне кто-нибудь сказал, на что я обрекаю себя, допуская учёбу сестры рядом, я бы не поверил. А, если бы поверил, то никогда бы на такое не согласился бы.
— Ясно, — ответил я через некоторое время, когда смог успокоиться и посмотреть вновь в заискивающие глаза сестры. — А Голицын-то тут…
— Так ты же не дослушал, — Ада хлопнула ладошками и сложила их у себя на груди. — Мне, короче, Салтычиха говорит, хана теперь и тебе, и близким твоим, мол, отец у неё в Тайном сыске и нас всех со свету сживёт. Я испугалась, ну а что? Я же мелкая ещё. Короче, ноги в руки и бегом к тебе, чтобы предупредить про ситуацию. А тебя — нет, говорят, каких-то пацанов бьёшь. А тут здоровенный детина меня поймал, схватил и ну давай пытаться к стеночке прижать со всеми вытекающими! Я царапаться и визжать, конечно, ну а что? Чтобы у него перепонки нахрен порвались. Но тут появился Коленька и мужественно меня спас, вот…
Голос у неё при упоминании Голицына резко изменился, появились нежность и придыхание. А в глазах возникли романтические воспоминания.
— Кто тебя поймал? — для меня пока оставался неясным лишь этот момент. — Кто прижать к стене пытался?
— Да детина такой здоровенный, — скривилась сестра, так как воспоминание для неё явно было неприятное. — У него форма ещё такая со всякими вышивками, как у девчонки.
— Лев Толстой, сука, — прошептал я. — Ну я тебя…
А затем снова обратил внимание на сестру.
— Значит, так, — я наклонился к ней, стараясь говорить так, чтобы она запомнила каждое слово. — У тебя за один единственный день — целых два приключения, — затем пересчитал в уме и понял, что ошибся, — три! Три приключения со знаком минус. Я брал за тебя ответственность в надежде, что подобных не будет ни одного за весь год! Поэтому ты остаёшься в своём общежитии и никуда не выходишь без меня, или родителей с братом. Тебе это понятно?