— Вить-Вить-Вить! — зачастила Ада, живо напомнив мне рарожика с его пинь-пинь-пинь. — Так не пойдёт, ты чего, ну⁈ Меня Коленька на выходных гулять по городу позвал. Он такой… такой… он сможет меня защитить, точно-точно!
«Млять», — едва сдержался, чтобы не выругаться вслух.
— Ада! — но голос контролировать всё-таки было тяжело. — Тебе пятнадцать лет! Какие ещё коленьки-толеньки? Мне ещё с Салтыковыми вашу стычку разруливать! Всё!
— Послушай, — сестра вдруг стала серьёзной, кажется, пытаясь подражать мне. — Коля — рыцарь настоящий! Ты же ничего не понимаешь! Может, он тебе не нравится, но это потому что ты не девушка! Он настоящий! Он добрый и верный! Очень-очень внимательный! Правда! Не разрушай моё счастье! Будь хорошим братом!
На этот раз я вспомнил куда больше нехороших букв, которые частично даже высыпались из моего рта, но всё-таки я сдержался, проводя дыхательную гимнастику. Однако кулаки сжимались помимо моей воли.
Мало того, что теперь придётся прижать Льва, чтобы получить от него объяснения. А может, придётся и припугнуть. Плюсом проблемы с очень знатным родом, прибывшим из европейской части России. А до кучи ещё и Голицын в виде объекта воздыханий моей сестры. Ну твою ж ты демонову преисподню!
— Послушай, пожалуйста, и ты, — попросил я сестру. — Николай Голицын — подлый и беспринципный человек, — мне приходилось часто останавливаться, чтобы подбирать эпитеты без нецензурных ругательств. — Он ни во что не ставит большую часть своих сокурсников. Он не уважает девушек и, если не веришь мне, можешь спросить у Радмилы Зорич. Он очень плохо относится к преподавателям, а ещё хуже к тохарам. Это практически образцовый мудак, — я всё-таки не сдержался.
— Ой! — Ада махнула на меня рукой. — Ты просто не можешь смириться с тем, что я выросла! Для тебя сейчас любой мой выбор будет неудачным, — она даже картинно всхлипнула. — А, между тем, среди тохаров замуж выдавали уже в тринадцать-четырнадцать. Мне папа рассказывал!
Я снова закрыл ладонью лицо. Становилось совершенно очевидно, что доводы разума тут бессильны. Что ж, значит, буду действовать не в лоб, а мудрее. Ладно, одной проблемой больше, отлично!
— Хорошо, — ответил я и увидел радостный блеск в глазах своей сестры. — За территорию вас всё равно не выпустят, у нас тут декан лютует. Ну и, конечно, знай, что я против. Единственное, о чём хочу попросить, когда он разобьёт тебе сердце, перед тем как сигать из окна или колоть себя разными предметами, приди лучше ко мне и поплачь в жилетку. Обещаю, не напоминать тебе об ошибках.
— Вить, вот что ты, как мама, себя ведёшь? Сам, наверняка, такой же! — выдала сестра и показала язык.
«Ладно-ладно, — подумал я, глядя на её живые, незамутнённые эмоции. — Человек должен набить собственные шишки, чтобы начать прислушиваться».
— Ты чё, совсем охренел? — Голицын ворвался в комнаты Льва Толстого и тут же прижал того к стене. — Ты куда руки распустил, пёс⁈ Она тебе не простолюдинка, а аристократка! Ты даже не представляешь, какие проблемы могут быть! Да! Даже у тебя!
У Николая были расширены глаза от бешенства, а изо рта летела слюна, когда он высказывал сокурснику всё, что думает.
— Руки! — рыкнул тот, и Голицын отпустил воротник расшитого кителя Толстого. — Во-первых, чего её брат мне нос сломал, а? Во-вторых, ты сам сказал, чтобы я её припугнул, а теперь заступаешься! И ведёшь себя, как слабак!
— Слышишь ты, слабак, — Голицын сжал кулаки, но тут же разжал, стараясь успокоиться. — Одно дело — припугнуть и лапши на уши навешать, как и было условлено. И совсем другое дело — руки распускать! Ей пятнадцать лет всего, она — ещё ребёнок, — Николай костяшками пальцев постучал по лбу Льву. — Это уголовно наказуемое деяние! — но тот отмахнулся.
— Какой ещё ребёнок? — фыркнул Толстой, стараясь отойти подальше от Голицына. — Там уже всё сформировалось, как надо, можешь мне поверить. Я всё видел, пощупать только не успел! Ай, млять, больно!
Последняя фраза стала реакцией на тычок в лицо от Николая. Он бил без замаха и, скорее, от презрения, нежели от злости.
— Ты не охренел часом⁈ — завизжал Лев. — Твоего дядю тоже можно подвинуть, если будешь руки распускать!
— У меня тоже сестре пятнадцать, — прохрипел в ответ Голицын, потому что ярость и брезгливость внезапно сдавили его горло. — И за неё я тебе не только по морде съездил бы, а оторвал бы всё, что только отрывается. Даже твою тупую думалку! Хотя там и мыслей-то, скорее всего, нет! Одни, гормоны, тварь!
— Ты попросил, я сделал! — враз похолодевшим тоном проговорил Толстой, при этом он прищурился, словно запоминал своего собеседника. — Теперь ещё я и тварь! Может, ты просто услугу оплатить не хочешь? Обманул?
— Будет тебе оплата, — ответил Голицын и сплюнул на пол. — Вечером привезут.
Ближе к вечеру, после окончания всех занятий, мы втроём с Костей и Тагаем сели прорабатывать план.
— А он прям зажал твою сестру? — недоумевал Костя.
— Да, — хмуро ответил я, — и должен за это понести наказание.
— Может, сообщить Бутурлину или Мартынову? — предложил Тагай, внимательно глядя на меня. — Просто подобной стычкой можно и карцер заслужить. Ну или что у них тут?
— По сравнению с честью семьи — карцер сущая ерунда, — я был непреклонен. — Что до Бутурлина с Мартыновым, то у них и своих дел наверняка хватает. Да и донесли им в любом случае. Но, сами поймите, с этой ситуацией я должен разобраться сам.
— Хорошо, — Костя долго что-то продумывал и теперь решился предложить какой-то свой план. — Тогда я предлагаю включить тревогу и под шумок всё сделать. Где находится рубильник, я уже успел подсмотреть.
— Тревога и построение вечером? — я с сомнением глянул на Жердева. — Нет, полагаю, не вариант. Во-первых, сразу же сбегутся преподаватели, во-вторых, это уже саботаж воспитательного процесса, а не простая разборка двух курсантов. Да и Толстой может ринуться на построение, памятуя прошлый раз.
— А ты тогда что предлагаешь? — спросил Костя, оглядывая нас. — Просто прийти к нему и дать в рыло?
— Таков был план, — скривившись, кивнул я. — Хотя сейчас понимаю, что в нём много недоработок.
— Вы только не ругайтесь, — сказал Тагай, отведя взгляд. — Я тут на всякий случай проверял пути отхода… — тут он всё-таки поднял глаза на нас и на вопрос, застывший на наших лицах, ответил: — Ну вдруг что, пожар там или потоп, а у нас из доступных средств спасения — только десантирование в окно. Вот я и прошерстил здание на предмет возможных путей эвакуации.
— И как? — поинтересовался я с нескрываемой иронией. — Нашёл подвал с драконом и золотом?
— Нет, лучше, — улыбнулся Добромыслов и указал рукой наверх. — Я нашёл общий чердак над всем корпусом. С этого чердака есть замечательный выход на крышу, чтобы была возможность очищать её зимой. А, как вы должно быть помните, у третьего и четвёртого этажей есть чудесные балконы, чтобы на них можно было вкушать кофий, глядя на рассветные звёзды.
Тагай переводил взгляд с меня на Костю и обратно, ожидая, пока мы проследуем за его мыслью. Впрочем, мне сразу стало понятно, что он предлагает.
— Ты хочешь, чтобы я спустился с крыши на балкон? — уточнил я и, увидев кивок друга, продолжил: — Хорошо, а как я вернусь обратно? И как мы избежим тревоги по всему этажу? Я ж не думаю, что наш дорогой Лёва будет терпеть мою компанию молча.
— Ну ты уж как-нибудь постарайся, чтобы он не сильно кричал, — хмыкнул Костя. — Прислуги у него в комнатах нет, это точно. На этаже тоже может никого не быть. А по поводу возвращения — ты же маг!
— Я — маг огня, — я взмахнул руками. — Могу там только всё спалить к чёртовой матери!
— А вот этого не надо, — проговорил Тагай, улыбаясь. — Это уже порча казённого имущества в особо крупных размерах. И повод отправить на Стену в виде каторжника.
Спустя десять минут мы уже стояли на лестницы возле двери на чердак. На ней висел обычный, явно не зачарованный замок.
— Одну секунду, — попросил Тагай и достал из кармана связку каких-то штырьков и крючков. — Р-раз, — и в лёгким щелчком замок остался в его руке. — Прошу.
Чердак оказался поистине огромным. Под ногами лежал утеплитель, чтобы важным князьям и графам ничего не продуло студёной зимой. А вся конструкция держалась на массивных брёвнах, делая пространство под крышей чуть ли не больше, чем стандартный этаж. Причём, оно практически не было никак использовано.
Затем мы аккуратно вышли на крышу, нашли балкон Толстого, на который я успешно и спрыгнул. Пока я буду «общаться» со своим сокурсником, мои друзья должны были скинуть вниз верёвку из обязательного набора в вещмешке, по которой я и заберусь обратно наверх.
Оказавшись на балконе, я затаился и прислушался. Дверь изнутри была распахнута в виду очень тёплого вечера. Но шум не вызвал никакой реакции. Внутри тоже было тихо только странные звуки, словно кто-то что-то жевал, доносились до меня.
Когда я вошёл в комнату, источник звуков стал очевиден. Лев сидел в кресле, держа в руках целый батон колбасы, и кусал прямо от него. У ног Толстого стояла корзинка, в которой было ещё много разной съедобной продукции
Широким шагом я подошёл к нему. Лев, увидев меня, замер, так и не донеся колбасу до рта. Я схватил батон дорогой «Конины» и отшвырнул его к противоположной стене. Затем схватил Льва за грудки, вытащил из кресла и попытался оторвать от пола, но это оказалось затруднительно.
— Ты что, сука, творишь? — прорычал я ему прямо в лицо. — Тварь ты охреневшая!
Толстой, на удивление, шустро оторвал мои руки от своего воротника и постарался меня ударить в лицо. Я едва увернулся и понял, что просто так я до сокурсника свою точку зрения не донесу. Придётся драться.
Он старался использовать преимущество в весе. Хотел всеми силами повалить, а затем подмять под себя, после чего уже практически безопасно для себя избивать. Но я таких повидал на своём веку не одного и не двух.