Я в основном разговаривал с матерью, спрашивал, как она себя чувствует, как у неё дела.
Оказалось, что её сейчас серьёзно привлекают по государственной линии. И вот где-то посреди нашего разговора вдруг прибыл охранник от входа.
— Посыльный! — оповестил он.
«Интересно, — подумал я, — зачем его нелегкая принесла?»
И тут сам на себя же удивился, потому что раньше никак не реагировал на прибытие посетителей в резиденцию Рароговых. Мало ли кто может прийти к деду? Но тут меня как будто проняло что-то, как будто что-то кольнуло.
И по телу разлилось чувство тревоги. Однако ничего невероятного на первый взгляд не случилось. На входе оказался посыльный из банка с какими-то бумагами.
Он сообщил, что на моё имя открыта депозитарная ячейка. Более того, срок аренды этой депозитарной ячейки сегодня подходит к концу, причём буквально уже сейчас. Необходимо явиться в Первый имперский банк и получить оставленные там ценности.
— Но я у вас в последнее время не открывал никаких депозитарных ячеек, — ответил я.
— Молодой человек, — сказал мне посыльный и развёл руками, — меня это не касается. Вот документы. В них чётко сказано, что депозитарная ячейка открыта на ваше имя, и вам требуется явиться в банк, чтобы забрать ценности, лежащие внутри. Вот и всё. Мне неважно, открывали вы её или нет.
— Хорошо, хорошо, — ответил я, пытаясь сообразить. Может быть, когда-то кто-то из ребят открыл её на моё имя? Может быть, там остатки по деньгам или что-то ещё. Кажется, был такой разговор, когда мы все вместе выкупали имение Тагая с торгов.
Это было как-то странно, но я подтвердил, что приеду.
Взял экипаж и помчался в Первый имперский банк. У меня тут же приняли бумаги, которые принёс посыльный, удостоверение личности, и тут же при мне вскрыли депозитарную ячейку.
Внутри оказался самый обычный конверт, в которых обычно шлют письма.
«Интересно», — подумал я, вскрыл конверт и увидел фразу, написанную печатными буквами:
«Если хочешь, чтобы твоя сестра осталась жива, то сегодня в полночь прибудь на центральное кладбище и оставь в квадрате восемь на могиле Надеждиных мешок с панцирями кареострисов».
Я перечитал записку раза три, пока полностью осознал, что это угроза, причём реальная угроза моей сестре. Из-за каких-то панцирей кареострисов, которых даже не было в прошлой жизни, но вот угроза сестре была, и она снова повторилась.
У меня внутри всё прожгло огнём. Кажется, из-под костюма даже пошёл лёгкий дымок.
— Я сотру вас в порошок, — прорычал я, но так, что никто из стоящих вокруг не понял, о чём я говорю. Они услышали только утробное рычание.
Я схватил конверт, смял его и сунул в карман. Не прощаясь ни с кем, вылетел из банка.
Время было уже около часу дня.
У меня осталось одиннадцать часов на то, чтобы сделать всё правильно. Первым делом я отправился обратно в резиденцию Рароговых.
— Мама, сестра возвращалась? — спросил я.
— Нет, что случилось? — ответила она.
Из своего кабинета выглянул дед.
— Все в порядке, Вить? — пробасил он озабоченно оглядывая нас.
«Да какое там „в порядке“,» — пронеслось у меня в голове. Я едва сдержался, чтобы не выругаться матом. Нужно было срочно действовать. Так, мне понадобится Тагай, Зара, скорее всего Костя и, может быть, Артём с Мирославой. Впрягать всю пятёрку в свои личные разборки не очень хотелось, но сейчас я буквально чувствовал, как каждое мгновение раскалёнными каплями свинца капает мне на мозг.
— Витя, — переспросила меня мама, заглядывая в глаза, — что-то случилось? Ты сам на себя не похож.
— Пока не случилось, — ответил я, раздумывая над тем, говорить маме что-то или нет. Но тут снова постучался охранник.
— У ворот карета без опознавательных знаков, — доложил он. — Похоже, из Тайного сыска. Какие будут распоряжения?
«Ничего себе, оперативно», — подумал я.
— Тайный сыск и чинно ждёт? — недоумённо уточнил Креслав. — На них не похоже. Представились?
— Анатолий Сергеевич Салтыков с дочерью, — ответил охранник. — И Николай Голицын с ними.
И тут как будто щелчок раздался у меня в мозгу.
Матрона здесь с отцом, а отец из Тайного сыска. И с ними Голицын. Хорошо. Ада? Но про Аду никто не упомянул.
Через минуту Анатолий Салтыков, Матрона, бледная как сама смерть, и Голицын с распухшим глазом, губами и периодически держащийся за ушибленную руку, зашли внутрь.
— Что произошло? — спросил я.
И тут же из-за моей спины, с тем же вопросом, вылетела мать, а за ней и дед.
— Пойдёмте, — сказал Салтыков. — Нужно поговорить.
Все поднялись в кабинет к Креславу.
Я думал сбегать за Тагаем, но понял, что пока нужно проводить совещание в таком формате. Сначала о произошедшем рассказывала Матрона. Немного сбивчиво, но достаточно быстро. Голицын решил углубиться в подробности, и пришлось несколько раз на него шикнуть, чтобы не развозил, а говорил чётко и по делу.
Затем слово взял Салтыков и рассказал, как дочь его вызвала, он сразу же, никуда не заезжая, приехал, забрал ребят и приехал с ними к нам.
— Одним словом, — резюмировал он. — Аду фон Аден похитили. Специально. Чего они хотят, мне пока неизвестно.
— Мне известно, — сказал я и показал записку, которую мне отдали в банке. — Вот. Хотят панцирь кареостриса мадагаскарского и требуют прибыть на кладбище.
— Так, — Анатолий сразу же собрался. — А у вас вообще есть эти панцири креостриса? — спросил он.
— Нет, — я покачал головой. — На данный момент панцирей у нас уже нет. Мы нашли сбыт и продали их алхимику, а он уже всё это дело переработал.
— Так, что же нам придумать? — Салтыков явно шевелил мозгами очень быстро, и мне это импонировало. Чем-то он напоминал мне Путилина. Тот тоже соображал довольно бойко и делал практически всегда правильные выводы.
— Для спасения сестры я достану их ещё.
— Так, поподробнее. Что вы вообще собираетесь делать? — спросил Салтыков.
— Я собираюсь разворошить это осиное гнездо, — ответил я, сведя брови. — Это уже не в первый раз, когда на нас нападают из-за химических реагентов. А нападают на нас по той простой причине, что, видимо, гильдия алхимиков совсем уже потеряла страх перед законом, решила, что ей всё дозволено, и уже второй раз для этого они используют банк. Если первый раз за нами следили практически от самого входа в Первый имперский, когда мы туда поместили яйца скорпииды, то теперь вот в ячейке банка оказалась эта записка.
— Так, — сказал Салтыков, подбираясь. — Ещё какие-то сведения у тебя на эту тему есть?
— Да, я могу даже указать на того банковского служащего, который, скорее всего, работает осведомителем у главы алхимиков, — ответил я.
— Так-так-так, — Салтыков заметно оживился, потирая руки. — Ну, поехали. Сейчас же! Нельзя терять ни минуты.
Мы оставили Матрону и Голицына в резиденции, а сами втроём с дедом и Салтыковым полетели в банк. Причём лошади, запряжённые в экипаж Тайного сыска, оказались очень сноровистыми. Они огибали другие кареты так, что дух захватывало. Буквально меньше чем через десять минут мы были уже в банке.
В сопровождении представителя Тайного сыска практически не составило труда отыскать банковского служащего с табличкой «Эд» на форменной рубахе.
— Ну-ка, пройдём с нами, милейший, — сказал ему Анатолий, захватив в тисках локоть служащего.
— Но я не могу никуда идти! — заикаясь, ответил тот. — У меня рабочее время. Меня уволят!
— Послушай, — с несколько садистской улыбкой проговорил Салтыков, — тебе бы сейчас молиться, чтобы ты вообще жив остался или, по крайней мере, на свободе.
— А? Что? Я же ничего не делал! — проговорил банковский служащий.
Тогда Салтыков огляделся, увидел, что к нему спешит руководитель отделения, и сунул тому под нос печатку с отчего-то знакомым вензелем, от которого руководитель отделения сразу же побледнел.
— У вас же есть тут переговорные комнаты, так? — сказал Салтыков, улыбаясь. — Мне, пожалуйста, самую лучшую. Звуконепроницаемую.
Спустя две минуты мы уже были внутри.
— Ну что, уважаемый, — проговорил Салтыков, усадив работника банка на стул, а сам сел напротив него, — хотя нет, какой ты нахрен уважаемый… Срок тебе корячится, дорогой мой.
— Как? — выдохнул служащий.
Он попытался соскочить со стула, но тут уже я его прижал силой, чуть ли не вдавив в сиденье.
— Каком кверху, — проговорил я, давя в себе желание просто спалить ему голову.
— Соучастие в особо тяжких преступлениях, да ещё и организованной группой лиц, — с дежурной улыбкой проговорил Салтыков. — Это, дорогой мой, даже не пожизненное. Это, в некоторых случаях, смертная казнь.
— К-к-как с-с-смертная к-к-казнь⁈ — уже откровенно заикаясь, проговорил Эд. — Я ничего не делал!
— Ну как ничего не делал? — спросил Анатолий. — Ты вот Виктора фон Адена помнишь?
Он выкрутил голову, посмотрел на меня снизу вверх, и тут на его лице разлилось явное узнавание. Пальцы начали трястись, и его всего пробило дрожью.
— Я ни-ни-ничего не делал! — но всем всё уже было понятно. Человек своим поведением сам себя сдал.
— Значит, так, — проговорил Салтыков. — Если ты нам сейчас рассказываешь, кто похитил девушку…
— Какую девушку⁈ — взревел Эд.
— Молчать! — рявкнул на него сыскарь. — Ты тут насчёт скорлупы скорпииды ребят сдал?
Эд замолчал, но трястись стал ещё больше.
— Ну вот, значит, и в похищении девчонки тоже ты участвовал, — резюмировал Салтыков. — Откуда письмо взялось в депозитарной ячейке на имя фон Адена?
— Я… я… я… я… я не знаю! — он действительно уже не мог говорить. Я видел, что бедолагу прямо сейчас может хватить удар. На его лбу выступили крупные капли пота, и он того гляди, собирался потерять сознание. Но я был в любой момент готов помочь ему и отвесить оплеуху, чтобы он пришёл обратно в себя, причём такую, чтобы отожглась на его щеке.
— Послушай, — тон Салтыкова внезапно с жёсткого стал очень-очень мягким. — Ты же знаешь, что виновен. Мы знаем, что ты виновен. Давай мы обойдёмся хотя бы без членовредительства?