И вот эта самая грымза за дверью стояла с какой-то не то ореховой, не то похожей на неё указкой. Её глаза буквально сканировали каждую послушницу. Каждую.
— Передник набок, пуговица не застёгнута, волосы — прядь выбивается из общей укладки, неопрятно. Воротничок скособочен, шнурки на одном ботинке не завязаны правильно, — будничным и совершенно скучающим голосом вещала она негромко.
И в итоге эта тётка на входе насчитала пять нарушений.
— Руки, — сказала она.
Мы даже сначала не поняли, к чему она это, но затем увидели: девушка подняла руки тыльной стороной ладоней вверх. Очкастая грымза размахнулась и, чуть ли не с наслаждением, но точно с оттяжкой, двинула девушке по рукам. Раз хлестнула, два, три. После четвёртого удара у девушки из глаз сами собой хлынули слёзы, но она держалась, чтобы только не застонать от боли. Руки у неё мгновенно покраснели, на пальцах вздулись волдыри, сами руки начали трястись. И на последнем ударе она не выдержала и вскрикнула.
— За непринятие наказния ещё плюс один удар, — проговорила грымза и с удовольствием рубанула ещё раз.
Эта девушка ушла, взяла трясущимися руками поднос и попыталась наложить себе каши. А со следующей в дверях произошло то же самое. И так далее. Каждую девушку били прутом по рукам, потому что практически у каждой находили недостатки.
Николай рядом со мной едва сдерживался, чтобы не зарычать.
Каша, на мой взгляд, оказалась нормальной, с куском масла. Рядом стоял то ли жидкий кофе, то ли какой-то странный какао, но по запаху вроде ничего.
Сказать, что мы тихо охренели от происходящего, значит ничего не сказать.
Из едва слышного шёпота девчонок, мы поняли, что все те, кто не успел встать и прийти на завтрак до определённого момента, просто остаются голодными до обеда. Всё. При этом их в наказание посылают на кухню, в наряд, где они моют посуду и голодными глазами смотрят на остатки еды. И всё равно надсмотрщицы контролируют, чтобы никто из них не посмел взять даже самые маленькие крохи.
Затем на девушек прикрикнули, что разговаривать в столовой запрещено. Наверное, тогда посмотрев ещё раз на всё происходящее и состояние девочек, мы поняли, что всё ещё страшнее, чем мы думали. И тут произошло то, из-за чего мне вообще пришлось сдерживать Николая всеми своими силами.
Дверь столовой ещё не закрыли, и Николай пытался отыскать взглядом свою сестру. Неужели она опаздывает? И действительно, она вбежала в самый последний момент. Именно за ней двери захлопнулись, но при этом она была совершенно неопрятно одета: босая, передник перекошен, грязный, волосы растрёпаны. То есть это просто одно большое нарушение, по мнению администрации.
И на глазах Николая его сестру начали охаживать палкой, просто, «как сидорову козу». Учитывая, что она только пришла сюда пару месяцев назад — это первый курс, первый год учёбы!
Уже потом Голицын говорил мне, что его сестра вообще-то очень любила поспать до того, как попала сюда. Поэтому то, что она вообще успела на завтрак, это невероятный прогресс.
Но в целом, в общем, я его держал, чтобы он не ринулся её спасать. Мне даже шипеть на него нельзя было. Я только схватил его покрепче и прижал к себе, не давая дёрнуться. К счастью, он быстро стих, сам понимая, что лишняя буча здесь и сейчас не нужна.
Мы вместе наблюдали, как человек, уже победивший своё извечное желание поспать подольше, подвергается хладнокровному методичному избиению. Смотрели, как она закусила губу едва ли не до крови, но не запищала, а потом распухшими руками с багровыми потёками пыталась кое-как есть.
Николай попытался ещё раз дёрнуться, только теперь уже к этой бабище, которую он хотел угомонить, но я его всё-таки снова удержал, прижал к себе и в ухо прошипел:
— Терпи, мы заберём сестру отсюда.
Одним словом, мне ещё понадобилось некоторое время, чтобы в налитых кровью глазах Голицына отразился хоть какой-то разум. И после этого мы потихоньку оттуда ушли.
— Какого хрена тут вообще происходит⁈ — задался вопросом Николай, когда мы были уже там, где нас никто не мог услышать.
— Ничего, — сказал я. — Мы и на этих найдём управу.
Мы снова перебрались через забор и оказались на улице.
— И к кому мы пойдём с этим вопросом? — спросил Николай.
Но Голицына было страшно смотреть: глаза его до сих пор были красными от прилившей крови, а руки самопроизвольно сжимались в кулаки.
— Как такое может происходить под патронажем императрицы⁈
— Возможно, — сказал я, — не идеализирую нашу государыню, но есть предположение, что этим самоуправством занимаются не по её указу, а это чьё-то личное превышение полномочий. Это значит, что нам просто нужно поговорить с тем, с кем нужно. И в данном случае тем, с кем нужно, является даже не Салтыков, а конкретно Светозаров. Он должен сам убедиться в происходящем.
Мы с Голицыным снова двинулись назад, сразу пошли к деду. Креслав, который только что позавтракал, смотрел на нас с нескрываемым изумлением.
— Дед, привет, — сказал я. — Мы к тебе за помощью.
— Все чудесатее и чудесатее, — проговорил на это Креслав. — Если мне не отшибает память, вы же друг друга терпеть не можете?
— Можем, не можем — это наше дело, — ответил я. — Но Николай обещал дать показания по делу Медведевых. Мы с ним обменялись кровными клятвами, — добавил я, — и взамен этого мы должны обеспечить безопасность ему, его сестре и его матери, поскольку других родных у них больше нет.
— Да уж, — крякнул дед. — Но информация, как я понимаю, того стоит.
— Ещё как стоит, — ответил Николай. — Я был свидетелем, но моё место во всей этой истории благополучно вычеркнули из дела. Просто, в общем-то, я и сам там слегка пострадал от происходящего. Я же пытался их остановить, когда они попытались к девочке пристать. У меня у самого сестра возраста Ярославы, — он кивнул на меня. — Виктор видел. Я пытался отбить её у троих ублюдков, пытался отвлечь их на себя. Потом появился Медведев. В общем-то, я-то уже получил, а вот Медведеву досталось основательно, и на него уже повесили всех собак.
Тут Голицын невесело хмыкнул.
— Меня же дядя заставил заткнуться, а сам закрыл какие-то счёты с Чернышёвым. Зато он получил продвижение по службе.
— А сейчас что изменилось? Почему ты вдруг решил сдать Чернышёва? — спросил дед.
— А мне терять уже больше нечего, — ответил Николай. — Мы и так уже не рукопожатные. Нас полностью отстранили от двора, и никакой помощи нам ждать неоткуда. Никто ничем и никогда нам не поможет.
— Ну, ты же ещё здесь, — ухмыльнулся Креслав. — Соответственно, помощь всё-таки будет. Хорошо. Допустим, нам нужно понять, кому мы пойдём с этой информацией: к Салтыкову, допустим, или всё-таки повыше?
— Дед, — сказал, глядя в глаза Креславу. — Давай сразу к Светозарова.
— Витя, ну ты же понимаешь, что идти с таким делом, да ещё двухлетней давности, в котором замешаны разборки между аристократическими родами, это не дело и не уровень имперской безопасности.
— Конечно, не дело, — согласился я. — Зато дело имперской безопасности — это сведения, порочащие имя императрицы.
— Боги, — схватился за голову Креслав, — а это вы где успели откопать?
— Ну, мы же сегодня ездили в Институт благородных девиц, — ответил я. — Мать тебе рассказывала о том, что мы видели?
— Ну, вкратце рассказала, — кивнул дед.
— Так вот, если Институт под покровительством императрицы, то вряд ли она знает о том, что там происходит.
— Ну, в принципе, — Креслав, кажется, понял, о чём мы говорим, — это уже зацепка. С этого можно и начинать.
Мы переглянулись с Николаем, понимая, что половина победы у нас уже в кармане.
— Значит так, бойцы, — сказал Рарогов решительно, — сегодня остаётесь здесь. Я же отправляю запрос о встрече Светозарова. Как только он даст добро, мы все вместе едем к нему. Вы будете присутствовать на встрече в качестве живых свидетелей, так сказать, но говорить вы будете только тогда, когда к вам обращаются. Понятно?
— Понятно, — ответили мы хором.
— И держите себя в руках. Любое ваше неосторожное движение может пустить под откос всю вашу идею, а нам, как я понимаю, нужно разыграть всё как по нотам.
— Да, мы поняли, поняли, — сказал я. — Большие дяди будут разговаривать, а мы тихо посидим в уголке и не будем отсвечивать. Сообщаем что-то или говорим только тогда, когда нас спрашивают.
— Всё правильно, — кивнул Креслав. — Потому что на кону стоит очень многое. И вам ли этого не понимать?
Глава 9
Пользуясь тем, что у меня появилось немного времени, я отправился в старую резиденцию. У меня уже сложилось такое впечатление, будто я не видел своих друзей целую вечность. Тагая я встретил на краю озера.
Тот задумчиво глядел в сторону нового корпуса. Когда я подошёл, он поприветствовал меня, и тут я понял, что он пребывает в некотором шоке.
— Что случилось? — поинтересовался я у него.
— Это я у тебя хотел спросить, что случилось, — ответил мне Тагай. — Я смотрю, этот Голицын у вас тут что, поселился? Он же вообще с нами никак не хотел контактировать, да и, в принципе, сволочь он порядочная.
— Как ни странно, — сказал я, — может, ты даже не поверишь, но Голицын оказался не таким протухшим носком, как мы предполагали. Есть в нём что-то доброе и светлое, но настолько глубоко закопанное, что даже Гризли со всей своей магией земли откопать это доброе и светлое не удастся.
— Но ты, как всегда, подход нашёл, — усмехнулся Тагай, явно расслабляясь.
— Ну, понимаешь, умение видеть различные ниточки, за которые можно потянуть человека, — это очень неплохое умение, если только им пользоваться не во вред, — ответил я, понимая, что для самого себя сделал небольшое открытие.
— Да всё хорошо, если им во вред не пользоваться, — философски заметил на это Тагай. — Ладно, я в принципе понял, но всё-таки будь осторожнее, пожалуйста. Наш Николаша — очень скользкий тип и с не очень хорошей хорошей наследственностью, судя по дяде.