С другой стороны, возможно, нас всех усыпило что-то иное. Но вот об этом думать я уже не хотел. Очнулся же я от резкого удара вбок, я бы даже сказал — от удара в мою энергетическую печень, и от окрика в сознании: «Очнись!»
Я пришёл в себя и понял, что у меня просто нереально жжёт в бок, как будто туда ткнули раскалённым прутом. И если я подниму бушлат и нижнюю одежду, то увижу волдыри. Но я понял, что это Агнос пытается привести меня в чувство. И надо сказать, что у него это отлично получилось.
Я открыл глаза и быстро огляделся. Первое, что увидел, как разведчик, который должен был сейчас лежать и приходить в себя, подкрадывается к дежурному, сидящему у малого костра — того самого, который был сделан специально для караула. Этот человек сидел и подкладывал хворост в огонь, чтобы тот не погас. И вот к нему со спины подкрадывался этот самый Гордей.
Уж не знаю, что именно мне показалось подозрительным в его поведении. Наверное, крадущаяся манера двигаться и вот это желание остаться незаметным, потому что в тот момент я ещё не видел ни ножа в его руке, ни безумного блеска в глазах. Но буквально за секунду я понял, что просто не успею помешать тому, что сейчас произойдёт. Даже если я крикну, всё равно Гордей успеет сделать то, что он задумал. И тогда я пошёл на крайние меры.
Я создал практически мгновенно самый слабый файербол, на который был способен, и швырнул его в Гордея. Тот как раз занёс нож над дежурным, но его снесло вбок. Он охнул и упал в паре метров от малого костра. Я же уже ринулся к нему, подлетел к барахтающемуся разведчику, с ноги выбил нож у него из руки и накинулся сверху, пытаясь обездвижить.
И вот теперь я увидел не только безумие в его глазах, но и пену на губах. При всём этом я понимал, что буквально не могу удержать Гордея. Он сопротивлялся с такой силой, что мне казалось, будто в него вселился какой-то демон. Причём высший.
В этот момент ко мне подоспел дежурный и помог скрутить разведчика.
— Вы не понимаете! Вы не понимаете, что вы делаете! — во время всего этого говорил Гордей. — Вы вообще ничего не понимаете! Мы — мясо, мы — фарш, мы — котлеты, мы — еда, мы — кушанье для Бельзияра! Мы должны поклониться ему и дать возможность вкусить наши души и тела!
Дежурный со страхом в глазах глянул на меня. Я же уже скручивал ноги Гордея.
— Сильно ударился головой, — прокомментировал я. — Вот и бредит.
Тем временем жар от яйца в боку не уменьшался. Правда, и не увеличивался.
— Мы все — рабы! — продолжал Гордей. — Мы должны склониться перед величием Бельзияра! Он — наш господин! И он уже идёт, чтобы вкусить наши души и тела!
— Есть у тебя что-нибудь, чтобы заткнуть эту глотку? — спросил я у дежурного.
Тот сначала покачал головой, а затем достал из кармана платок, которым закрывали голову и уши, повязывая его под шапку.
— Пойдёт, — сказал я.
Завязал узел, этот узел запихал в рот Гордею, а затем обмотал вокруг его головы хвосты платка.
Но он пытался продолжать:
— Пофеитель ифёт! Он сошрёт всех!
Возможно, он говорил что-то другое, но я понял это как: «Повелитель идёт и сожрёт нас всех». Буквально в тот момент, когда я закончил, рядом со мной оказались Артур Кемизов и отец.
— Что с ним?
— Да мозгами поехал, — ответил я.
— Интересно, это из-за ранения или из-за пещеры? — проговорил отец. — А если второе, то за какое время?
Видимо, он и в себе чувствовал некоторые изменения.
— Ну, он раньше нас тут был, часов на шесть, — прикинул Артур, — с того момента, как он пропал. Сколько он здесь именно просидел, сказать не могу.
— Слушайте, надо уходить, — проговорил отец.
— Я сразу говорил, что тут нельзя оставаться, — пожал плечами Кемизов. — Но и наружу идти нельзя. Там продолжается буран.
Я оглядел Артура с отцом. Затем прикоснулся к боку, где всё ещё грелось яйцо.
— Давайте уже выходить, — предложил Кемизов. — Уже без разницы: ночь, буран. Главное — живы останемся.
Я не спешил соглашаться, потирая бок, а затем сказал:
— Дайте мне полчаса. Я вам дам точный ответ на вопрос: что делать.
Сам же развернулся и вышел вон из пещеры. Недалеко от входа увидел достаточно ровную площадку. Ногой расчистил снег и сел прямо на неё, наплевав на метущий вокруг меня снег. Мне нужно было поговорить с Агносом.
Я точно понимал, что в пещере я этого сделать не смогу, но раз уж он меня привёл в чувство, значит, он знает, что происходит. Я глубоко вдохнул и закрыл глаза, погружаясь в медитацию.
Горислава фон Аден шла по коридорам Екатерининского дворца в некотором недоумении. Когда в Институт благородных девиц прибыл гонец с приглашением явиться на аудиенцию к императрице, она и не знала, что думать.
«Скорее всего, речь пойдёт об Институте благородных девиц», — решила она про себя. Ведь сейчас их с Екатериной Алексеевной связывало только это.
С другой стороны, Горислава вспомнила, как императрица выглядела на траурных мероприятиях. А выглядела она, откровенно говоря, не очень. Хоть ранее они и были с Екатериной врагами, однако же с течением времени, исподволь, отношения между ними изменились. Горислава сама не смогла бы сказать, когда это произошло. Но в моменте, когда она объясняла Виктору, на какую жертву пошла императрица для того, чтобы даровать подданным хотя бы каплю надежды после всех испытаний и сообщить о наследнике, Горислава почувствовала, что уже не испытывает той ненависти и злости в отношении Екатерины Алексеевны, которую испытывала ранее.
А потому баронесса фон Аден шла на аудиенцию, пусть в некотором замешательстве, но без каких-либо негативных мыслей.
У кабинета императрицы Гориславу встречал Иосиф Дмитриевич Светозаров, глава Имперской службы безопасности и дядя Екатерины Алексеевны. Он хмурился и, бездумно уставившись в окно, о чём-то размышлял. Глубокая морщинка залегла между его бровей, пальцы выстукивали на подоконнике воинственный марш.
— Иосиф Дмитриевич, — кивнула Горислава, приветствуя одного из самых влиятельных людей империи.
— Баронесса фон Аден, рад, что вы так оперативно откликнулись на мою просьбу.
Горислава про себя отметила, что ей несколько непривычно слышать о себе с приставкой «баронесса». Однако же так всё и было: с получением мужем титула она сама получила соответствующий статус.
— Не подскажете, чем вызвана сия аудиенция? К чему хотя бы готовиться? — осторожно решила прощупать почву Горислава.
— Сие для меня загадка, — кивнул безопасник. — Знаю только, что встретиться Екатерина Алексеевна хочет с вами наедине. Я вас очень прошу, Горислава… Будьте с ней поласковее. Её состояние здоровья вызывает немалые опасения, а потому… Вы знаете, как мы все не любим болеть и как во время болезни портится у людей характер. Если вдруг она позволит себе какие-либо резкости, не воспринимайте их на свой счёт, я вас прошу. В последнее время Екатерина Алексеевна на редкость здравомысляще подходит ко всем вопросам. Однако же, сами понимаете, возможны эксцессы.
— Понимаю, — кивнула Горислава, однако же в душе совершенно ни черта не понимала. Это что же за состояние здоровья такое у императрицы, что о нём отдельно предупреждает её дядя?
Тем временем Иосиф Дмитриевич заглянул в кабинет к императрице, что-то произнёс, а после попросил Гориславу войти, сам же осторожно покинул помещение, прикрыв за собой дверь.
Горислава медленно прошла в центр комнаты, больше похожей на бальный зал, чем на кабинет. Императрица развалилась в кресле у рабочего стола, сейчас засыпанного множеством бумаг. Однако же первое, на что пришлось обратить внимание, — это воздух. Спёртый воздух с запахами болезни, всевозможными ароматами сухих трав, настоек, микстур и прочего. Ощущение было, будто Горислава вошла в покои умирающего человека.
Однако же императрица полулежала на специальном кресле (никакой кровати не было) и параллельно пыталась ещё читать некие документы. Увидев Гориславу, она отложила бумаги в сторону и кивнула, чуть приподнявшись на локтях:
— Простите, баронесса. Встать и поприветствовать вас подобающе не могу — состояние здоровья не позволяет.
Горислава склонила голову в приветствии и сделала небольшой книксен — всё-таки разница положений обязывала.
Императрица указала рукой на свободное кресло.
— Присаживайтесь, нам есть о чём поговорить.
Горислава последовала предложению, расправила складки платья и только сейчас заметила, что под пёстрыми одеждами родовичей, вышитыми обережными символами, живот у императрицы уж очень сильно выступает.
А если императрица находится на поздних сроках беременности, тогда подобное состояние вполне объяснимо…
Сама же Горислава из собственного опыта помнила, что поздние сроки были не самыми радужными в жизни женщины. Однако же за все три подобных периода Горислава не припомнила, чтобы у неё было настолько плохое состояние, как у императрицы.
Что-то не так…
В сердце закрались тревога и мимолётные нехорошие предчувствия.
— Баронесса, я знаю, у нас с вами были разногласия в прошлом по разным причинам. Мы практически сверстницы, были молоды, сильны, красивы, конкурировали какое-то время за внимание мужчин. Но жизни наши сложились по-разному. Вы — счастливая мать, жена. Я же… императрица. Моё же счастье прервали заговор Молчащих и смерть отца на моих глазах. После этого столько всего свалилось… Но старая вражда и соперничество продолжали между нами тлеть. Однако же последние месяцы заставили меня полностью изменить своё отношение к Рароговым и фон Аденам. Каковы бы ни были наши с вами взаимоотношения, империи ещё нужно поискать таких же верных и достойных подданных.
«Когда так мягко стелют, спать будем на лезвиях», — мелькнула непрошенная мысль у Гориславы.
— Поверьте мне, я очень ценю всё то, что твоя семья и твой род делают для империи. Вам есть чем гордиться: и мужем, и детьми, и всем кланом Рароговых. Сейчас империя находится в таком состоянии, когда любое событие может привести как к её возвышению, так и к краху. Мы живём в такой момент, когда всё, что было раньше, уже не работает, приходится реагировать на опасности, возникающие одна за одной. А для этого нужно быть сильной несмотря на то, что чувствую я себя полнейшей развалиной.