Он стал разбрасывать меловые камешки. Сначала казалось, что он делает это беспорядочно и в этом действии нет никакой системы. Впрочем, было несложно обнаружить, что они выстроены в цепочку примерно на одинаковом расстоянии друг от друга и не удаляются далеко от береговой линии.
Цепь охватывала весь колоссальный массив кесаврийского материка. И замыкалась.
Себастьян сосчитал камни. Их было семнадцать.
— Возможно, их больше, — кивнул мастер Бэйл. — Я сказал только о тех, что известны наиболее посвященным. Как ты, наверно, уже понял, каждый камешек на этой карте обозначает Столп Мелькуинна. Гору чужой материи, в которой еще дремлет чудовищная жизнь. Карта с обозначением Столпов, которую я тебе нарисовал, издавна известна как «Птица Фаска».
— Фаска?
— Фаск Аутанам, великий ученый и путешественник, единственный, кому несколько веков назад удалось получить образец плоти старых Столпов. Из этого образца и вырастили серые жерланы и поставили их на какую-никакую, но службу нашему познанию мира. С тех пор умение обращаться с серыми — последняя ступень обучения в Школе Пятого окна. Мало кому это дается.
— Тебе удалось.
— Это да. Но каждый раз, когда мне удается заставить эти серые столбики материализовать мою волю, облечь плотью мой приказ…
— Что? Что?
— Я испытываю ужас. Беспричинный, глубинный. Первородный. Ужас дикаря перед громом, суеверного рыбака перед пучиной. Я ругаю себя за этот страх: все-таки я человек умный и обученный. Смелый, чего уж там… И все равно — никуда не деться.
— То есть… — медленно начал Себастьян, — если Столпы Мелькуинна сделают то, что ты делал на пятачке земли в шатре, в размерах целого материка… Это что же произойдет? Все что угодно? Может измениться климат, горы обрушатся, реки обратятся вспять, да что реки — сам ток жизни в наших телах…
— Ток жизни? Недурно… Это называется обмен веществ, — подсказал мастер Ариолан Бэйл. — По предположениям того же Фаска Аутанама, которые разделяют наши мудрейшие ученые-ланзааты, — среди них и покойный Астуан Пятый, и старший Бреннан, да, больные и старые Столпы Мелькуинна могут влиять на мир не только снаружи, но и внутри нас.
— Подожди! — крикнул Себастьян. — Те, из Северного Альгама, говорили, что чудовища, в которых превращались их родственники и односельчане… Эх! А в наших краях… следы…
— Довольно! — остановил его лучший студент Школы Пятого окна. — Я этого не говорил.
— А как же орден Рамоникейя? Ведь наши люди считают, что это именно они, кемметери, Предрассветные братья — источники их бедствий?
— Не кричи. И не делай слишком поспешных выводов. Вот именно потому, что ты хватаешься за краешек только что открывшегося тебе знания и начинаешь судорожно разматывать этот свиток и попутно давать волю фантазии, — именно поэтому тебе сообщают понемногу. Порциями. Как кормят человека, который долго голодал. Если его накормить вдруг и сразу, он попросту умрет в муках, — помалу успокаиваясь, сообщил мастер Ариолан Бэйл. Говоря это, он рисовал на палубном настиле какую-то жуткую оскаленную морду, в которой сложно было не узнать недавних знакомцев — ледниковых эльмов.
Пока они вели этот занимательный разговор, время от времени перемежаемый экспансивными выкриками, появился Ржига. Он возник незаметно. Босиком, в длинной белой ночной рубахе, он прошелся на цыпочках и поравнялся с беспокойными товарищами по плаванию. Ржига просунул свою хитрую мордочку между головами Бэйла и Себастьяна, сидящих на корточках, и деловито осведомился:
— Че это вы тут рисуете?
— А-а, Ржига… — без особого энтузиазма протянул мастер Ариолан Бэйл. — Брешак нам очень кстати. А ну марш мыть палубу!
— Да уж конечно! — взвился Ржига. — Я, между прочим, каждое утро ну просто мечтаю в рань-раньскую намывать палубу, как же, добрый мастер Бэйл! Просто вы как начали тут орать, так я и проснулся. Я ж в каюте для раненых, отдельно, и меня, как жертву ледяных тварей, нельзя вот так запросто беспокоить. А тем более тыкать носом в какие-то полы, на которых Мелькуинн знает что нарисовано и разбросаны камешки! Мы, брешаки, вообще…
— Ну, знаешь, — вступил в эту милую беседу Себастьян, — ты, Ржига, конечно, пострадал, но ты тоже за языком следи. А он у тебя как помело. Как и у всего вашего брата-брешкху.
Словно подтверждая мнение Себастьяна, появился Аюп Бородач. Этот не вышел из каюты, а спрыгнул откуда-то с мачты, из сплетения реев и снастей.
— Спал на марсовой площадке, — сообщил он, как будто решительно все интересовались его времяпрепровождением, — а тут вы шумите…
И он зевнул так, что стали видны все его разноцветные зубы — от серых и желтых передних до коричневатых коренных.
Мастер Ариолан Бэйл встал с палубы и произнес:
— Ладно. Разговор окончен…
— Ну почему же сразу вдруг — окончен? — приветливо выговорил Аюп Бородач и затеребил кусок волосяного покрова, послуживший источником его прозвища. — Мне вот только стало интересно. Ух, ух!
И он несколько раз подпрыгнул на одной ноге, очевидно, демонстрируя таким манером свою любознательность.
— Тем более что желающих послушать все больше и больше, — добавил Ржига, с иронией наблюдавший за скачками соплеменника.
— Кто же?
— А вон!
Из каюты медленно выходил Олеварн. Он передвигался тяжело, с усилием, и по-прежнему приволакивал ногу. Правда, его лицо уже не поражало той мертвенной бледностью и полупрозрачной кожей, через которую проступала синеватая сеточка сосудов, — как это было совсем недавно.
На ходу он нюхал бодрящее снадобье, которым снабдил его все тот же судовой повар Жи-Ру.
— Ага! — закричал Аюп Бородач. — Дружище Олеварн! Ну-ка, дай мне по морде! Я не в том смысле, а чтобы узнать: стала ли твоя рука так же крепка, как бывало раньше?
Олеварн улыбнулся через силу:
— Пару дней потерпишь, чучело? А то вполсилы бить не хочу, а полная еще не вернулась.
Ариолан Бэйл подступил к своему товарищу по школе и стал рассматривать его пристально, внимательно, словно после вызволения из ледяной горы видел Олеварна впервые.
— Вроде получше, — наконец констатировал он. — Как ты, дружище?
— Ну как сказать… Пока бодрствую, ничего, а как засну, сразу тяжело становится: сны паршивые, — пожаловался здоровяк.
— Сны? Ух, ух! Да ты и наяву не ахти смотришься!
— Аюп! — разом заорали все присутствующие, а кулак Себастьяна настиг-таки несносного брешака, и тот отполз к фальшборту.
— Крепко ты его… — улыбнулся Олеварн. — Смотри, не зашиби совсем, а то кто будет нас смешить до конца…
— Что?
— Я хотел сказать, до конца пути.
— Ну, положим, мне выходки этого хохмача совсем не смешны, — с усилием проговорил Ариолан Бэйл. — Тем более его идиотская манера появляться в самое неподходящее время не в том месте…
Аюп Бородач кротко сложил руки на груди, словно собирался помереть прямо сейчас. Его хитрая морда выражала печаль и вселенское терпение.
— Очень жаль, — сказал он со вздохом. — Не каждому же дано рассмешить ближнего… Вот мистер Ариолан Бэйл шутит очень смешно! А что? Раздери меня старина Илу-Март в компании с самим Мелькуинном! Когда я перед вылазкой на тот нехороший айсберг сидел в кают-компании за сундуком, я едва не лопнул от смеха. Ух, ух! Очень смешно шутил мастер Бэйл!
— Что ты мелешь?
— Не надо скромничать, веселый мастер Бэйл, — влез Ржига. — Аюп рассказал мне, как смешно вы шутили. Я тоже обхохотался. Шутка про то, что кораблям следует идти дальше, а нас всех нужно оставить в горе на съедение этим тварям, мне очень понравилась!
— Думаю, если бы Олеварн не болтался, как полоумный, по тоннелям, а Ржига не торчал бы в том ледяном столбе, мы бы охотно посмеялись вместе! Ух, ух! Ведь вы умеете насмешить, мастер Бэйл!
Наступила тишина. Ее нарушил Олеварн:
— Ариолан… дружище. Ты что, хотел оставить нас в айсберге? Без… безо всякой надежды выжить? Ты только скажи, что эти два шута несут чушь. Я сразу тебе поверю.
Кривая усмешка осыпалась с лица мастера Бэйла, как засохшая грязь с сапог. В его темно-синих глазах засветилась тревога. Он поднял взгляд на своего товарища и медленно проговорил:
— Когда идешь на такой риск, как мы, принято выбирать то, что важнее… В нашем случае важнее добраться до конечной точки нашего пути. Мы и так потеряли на айсберге достаточно наших людей, чтобы рисковать остальными… и…
— Мастер Бэйл пересказывает краткое содержание своих шуток, которые он отпускал на совете в кают-компании, — отозвался Аюп Бородач. И на этот раз в его словах была не здоровая доля насмешки, а серьезная, тяжелая, упорная злость.
Олеварна качнуло назад. Себастьян успел подхватить сотоварища по несчастью:
— Э-э… Тяжелый ты!
— Сейчас стану еще тяжелее, — отозвался тот. — Это… это как же так, Ариолан?
Мастер Ариолан Бэйл выпрямился и глянул в широкое бледное лицо Олеварна, на которое свесились растрепанные волосы:
— Да! Я говорил это. Бородатое недоразумение совершенно право, я говорил это! Но ведь всегда приходится выбирать. И свой выбор я делал с тяжелым сердцем. Я на самом деле думал, что у нас есть главная цель, ради которой приходится жертвовать. Если бы в этой чертовой горе оставался я, а корабль проследовал по главному маршруту, я бы понял. Мы должны посчитаться за нанесенное нам страшное оскорбление. Мы должны вернуть Аннабель. Мы должны уничтожить этого токопильского ублюдка, чего бы нам это ни стоило! — воскликнул Ариолан Бэйл. И по его прерывистому дыханию, горящим глазам и порывистым жестам было видно, что он искренне убежден в том, что говорит. — И еще… — вдруг изменившимся, тихим голосом добавил он. — Раз я пошел на откровенность, дружище Олеварн, буду откровенен до конца. Мы всегда, с детства, с ранней юности, мечтали о дальних странах. Мы с самого начала знали, что есть земли и помимо Альгама и Кесаврии. А Черная Токопилья… Признайтесь, кто из нас не мечтал ну хоть одним глазком увидеть страну Проклятого Владыки Илу-Марта? Кто из нас, проводя долгие годы за учением, не грезил ну хоть раз обратить полученные знания и навыки против главного врага? А тут?.. Тут такая возможность наконец-то добраться, увидеть, понять, победить — а потом уже можно и умирать! Ну разве не так? Я могу погибнуть в смертельном бою с Магром Чужаком на скалистом побережье Токопильи, но уж никак не околеть, как пес, в мерзлых недрах этой проклятой горы с ее мерзкими обитателями!