им. Я говорю, что он – истериец, который использует свою магию на мне вот уже два дня!
Это было единственное объяснение. Внезапные перепады эмоций, облегчение, которое она испытывала, покидая здание, в котором он жил… Ее чувства искажались и раздувались чарами!
Лицо мистера Уокера опало; затем губы сложились в букву «О».
– Вы не хотели бы присесть?
Она подошла ближе к его столу, но не села.
– Я ценю тот факт, что вы пришли со своими тревогами ко мне, – осторожно сказал он, и Хюльда уже поняла, к чему он ведет, – однако пусть мистер Бэйли и – технически – истериец, но очень слабый. С магией управляется так неловко, что даже стыдно: поэтому он и занялся юриспруденцией, а не психологией или чем-то таким. Поверьте, если бы он пытался вывести вас из себя, вы бы знали. Ну и к тому же мистер Бэйли профессионал, с которым я работаю много лет. Уверяю вас, ему можно доверять.
– Но я и так знаю, – протестовала Хюльда. – Поэтому я и здесь! – Ее поразила мысль. – А он, часом, не говорил с мисс Тэйлор, прежде чем ее перенаправили?
Мистер Уокер моргнул.
– Я… Он был в кабинете, полагаю, но именно я дал ей новое поручение. – Потирая подбородок, он продолжил: – Если вам станет легче, то единственные чары Алистера – это, ну, глупость. Вы, эм, не чувствовали себя глупо, мисс Ларкин?
Хюльда сняла очки и потерла переносицу.
– Нет. Как раз наоборот, – она снова надела очки. – Разумеется, опыта у вас больше, чем у меня, – она старалась сохранять спокойствие, и это оказалось гораздо проще, чем прежде. – Но у меня были… чувства… которые значительно усиливались в его присутствии. Бессмысленные эмоции, не имеющие никакого основания…
– Никакого основания? – мягко переспросил он.
Хюльда замерла. Мерритт. Мира. Мисс Тэйлор. БИХОК. Это разве никакого основания? Нет, не так. В самом деле, на нее много всего свалилось. И она наваливает себе все больше и больше. Просто… Хюльде никогда не приходилось так тяжело, когда она разбиралась с подобными вещами.
Может, все было по-другому, потому что ее сердце было затронуто столь сильно. Хюльда всегда шла вперед, полагаясь на разум.
Она начала сомневаться в себе, а где был хоть отголосок сомнений, не могло быть уверенности. И какие у нее были доказательства, кроме собственных подозрений?
– Может, и нет, – признала она.
Откинувшись на спинку стула, мистер Уокер потянулся, разминая руки.
– Никогда не сомневайтесь, обращайтесь со своими проблемами ко мне, мисс Ларкин. Мы скоро со всем этим разберемся. Но ступайте-ка домой. Передохните. Расслабьтесь немного. Мы вполне справимся без вас до понедельника.
Она покачала головой. Ей не пойдет на пользу, если она оправится домой, в то время как другой кандидат продолжит работать.
Но мистер Уокер закрыл свою книгу и потянулся.
– Я бы тоже, пожалуй, пошел домой. Сегодня мы уперлись в стену. А зачем делать бессмысленную работу?
Это немного ослабило ее переживания… вот только Хюльдин «дом» сейчас был в стенах этого самого здания, на первом этаже. Она все равно останется в том же месте, что и Алистер Бэйли.
Она покусала губу.
– Спасибо, – сказала она. – Думаю, так я и поступлю.
Хюльда оставила дверь кабинета открытой и, вернувшись в архив забрать вещи, с облегчением увидела, что мистер Бэйли ушел. Она повесила свою тяжелую черную сумку на плечо и спустилась по лестнице на улицу, вдыхая прохладный воздух как лекарство.
Идя по улице, она достала кусок серого селенита размером с кулак – свой камень общения. Прижала палец к крохотной руне на его поверхности.
– Мерритт, – пробормотала она, убедившись, что рядом не было никого, кто мог бы подслушивать. – Мерритт, я бы хотела поговорить с тобой. Дай мне знать, когда вернешься. Пожалуйста.
Она шла и шла. Она не ожидала, что он ответит, и все же, когда ответ не пришел, грудь затопило разочарование.
Вздохнув, Хюльда сунула камень обратно в сумку. Повернула на следующем перекрестке. Могла ли она найти убежище в Уимбрел Хаусе, пока Мерритт в отъезде? Может, она бы могла обосноваться в доме Миры и поискать еще подсказки, хотя сердцем чувствовала, что это дело безнадежное. К тому же это на ней плохо отразится, если кто-нибудь из ЛИХОКа узнает.
Ступайте-ка домой. Передохните.
Домой.
Она могла бы съездить к семье. Ее сестра жила не так и далеко, всего-то в Кембридже. Хюльде не нравилось приезжать без предупреждения, но Даниэль, казалось, никогда не возражала.
Во второй раз за три недели Хюльда отправилась к сестре.
Ну вот и оно. Здесь Мерритт должен свернуть к дому родителей. В конце этой дороги стоит желтый амбар, а у дверей Энни Бэлс будет небольшая полочка с пирожными и ведром, куда можно положить монетки, если ты хотел взять одно. Но он, однако, так далеко не пойдет. Его дом – четвертый с конца этой дороги. Его окружает сделанный из кривых веток забор высотой по бедро, а во дворе перед домом растет слива.
Мерритту нужно было свернуть здесь. И все же он не мог сдвинуться с места. Он не мог даже встать на перекрестке и посмотреть в ту сторону, потому что вдруг кто-то его увидит? Узнает? Скажет что-нибудь…
Он потер глаза. Кости напитались морозом. Сердце стучало слишком быстро. Ладони вспотели, чесались. Его одежда были слишком свободной и слишком тесной, а желудок вывернулся наизнанку, и деревья шшшшелестели у него в голове…
На его плечо легла рука, отчего Мерритт подскочил. Обернувшись, он почувствовал разрастающееся облегчение, когда увидел знакомое лицо Флетчера.
– И как долго ты тут стоишь? – спросил его друг тихим и низким голосом.
Мерритт задумался. Проверил карманные часы. Но он не засек, во сколько пришел сюда, так что все равно не знал. Долго. Солнце уже садилось. Небо было оранжевым. Он замерз.
Флетчер спросил:
– Хочешь, я пойду с тобой?
– Нет, – он скорее выдохнул, чем ответил.
Здесь Мерритт должен был свернуть, чтобы попасть домой.
Но он не мог.
Глава 8
7 ноября 1846, Кембридж, Массачусетс
Даниэль в самом деле удивилась, увидев Хюльду, да еще так скоро, ведь та ненадолго останавливалась у нее всего двумя неделями раньше и уехала так же внезапно, как и приехала. Обычно Хюльде было бы стыдно за столь неподобающее поведение, особенно будучи гостем в чужом доме, но, когда дело касалось семьи, приличия несколько отступали, а любые возможные обиды чаще всего прощались на следующее же утро, если вообще возникали.
У Даниэль имелся небольшой штат прислуги, благодаря тому что ее муж был успешным юристом, и ее кухарка приготовила отменный ужин из перепелки и пудинга. Не желая задерживать ужин или обременять семейство Таннеров своими проблемами, Хюльда придержала свои заботы при себе и поела. Сытая и уставшая после поездки, она решила дождаться утра, чтобы поведать сестре свои печали, но Даниэль не славилась терпением, а потому позвала ее в кабинет, как только дети были уложены спать.
Кабинет был маленький, но затейливый, хорошо обставленный и скорее интимный, чем уютный, освещенный двумя дюжинами свечей для их внезапной беседы тет-а-тет. В центре комнаты стоял столик с мраморной столешницей, по обе стороны от него – два обитых зеленой тканью стула на гнутых ножках, а еще два – по бокам от окна; тяжелые бордовые портьеры на нем были раздвинуты, открывая глазу кружевные занавески. Стены были оклеены обоями с четким узором из крохотных синих цветочков, идущих параллельными рядами, а ковер создавал иллюзию отдельных плиток цвета лесной зелени. Огонь в небольшом камине был разожжен и потрескивал, и, когда Хюльда прибыла, стол был уже накрыт к чаю, а Даниэль помешивала в своей чашке маленькой серебряной ложечкой.
Даниэль не любила чай, так что Хюльда сразу поняла, что это все было подготовлено специально для нее.
– Надеюсь, ты готова выпустить на волю свои секреты, – сказала Даниэль, как только Хюльда присела. На ней было платье с плиссированным лифом и воротником в форме цветка, возможно, по ее собственному дизайну, и оно было столь яркого розового цвета, что, казалось, бросает вызов всей комнате.
Хюльда вздохнула, затем принялась тянуть время одним, двумя, тремя глотками чая.
– Думаю, выбора у меня нет.
– Ни малейшего, – Даниэль подняла бровь в ожидании.
Хюльда уставилась на свою чашку.
– По правде говоря, я приехала сюда как раз за этим, хотя я считала это гораздо более простой задачей, чем оказалось, – она пожевала губу. Посмотрела на дверь, но та была плотно закрыта, и Хюльда не думала, что ее племянники осмелятся подкрасться к ней. – Дело в том, что есть мужчина…
– Мужчина? – Даниэль наклонилась вперед, широко улыбаясь. – Ты уже давненько не говорила о мужчинах! Кто он?
Хюльда повертела чашку на блюдечке.
– Его зовут Мерритт Фернсби, и он писатель, который живет в заливе Наррагансетт.
Даниэль села прямо.
– А это как-то связано с тем, как резко ты уехала два воскресенья назад?
Хюльда поерзала на стуле.
– Может быть.
Сестра хлопнула рукой так громко, что напугала ее.
– Чудесно. Залив Наррагансетт… это Род-Айленд? И откуда же ты его знаешь?
Игнорируя радость сестры, Хюльда сосредоточилась на фактах.
– Его дом был – и сейчас – зачарован, так что я познакомилась с ним через БИХОК.
– Понятно. А он знает о твоей привязанности к нему?
Щеки Хюльды потеплели.
– Он о ней отлично знает. Я… То есть… – она отняла руки от чашки, опасаясь, что может пролить чай, и вместо этого сцепила их на коленях. – То есть это взаимная привязанность, достаточно сильная, и я решила, будет лучше съехать, пока не пошли сплетни…
Даниэль завопила, и Хюльда чуть не упала со стула.
– Что? – Ее сестра, всегда склонная драматизировать, сползла со своего стула и встала на колени в своих пышных юбках, обхватив Хюльдины ноги. – Хочешь сказать, у тебя настоящий ухажер? Хюльда,