Его мать поднялась.
– Послушай, Питер, уже много времени прошло. Пора все отпустить…
– О чем ты говоришь? – Голос Питера Фернсби стал жестче. – Кто…
Ударив ладонями по подлокотникам, Мерритт встал на ноги и обернулся. Волосы его отца отступили со лба на ширину нескольких пальцев и поседели на висках. Он похудел. Ему потребовалась секунда, как и всем остальным, но узнавание быстро проступило на лице Питера Фернсби.
И вот тут Мерритт понял, откуда исходил весь его собственный гнев.
– Ты! – Вены на голове Питера выступили и запульсировали; он держал в руке кожаную сумку, которую швырнул на пол. – Да как ты смеешь появляться в этом доме! – Его взгляд метнулся к жене. – Как смеешь ты его принимать!
Глаза Роуз наполнились слезами. Она подняла руки, как будто успокаивая дикое животное.
– Питер, послушай меня! Прошло тринадцать лет!
– Я один раз тебя вышвырнул, – отрезал отец, врываясь в столовую. – И я вышвырну тебя сно…
Его слова как отрезало, когда он влетел в невидимую стену. Он отшатнулся, как будто шокированный, поднося руку к окровавленному рту. Он прикусил себе язык.
– Не смей так с ней говорить, – сказал Мерритт, и, несмотря на его собственный растущий гнев, его голос был ровным. – И не смей говорить так со мной тоже, – он посмотрел отцу в глаза. – Я уже не маленький мальчик.
Широко распахнув глаза, Питер протянул руку и прикоснулся к щиту. Потыкал его. Ударил кулаком.
– Что это? – спросила его мать, хватая Мерритта за локоть.
Мерритт, прищурившись, смотрел на Питера.
– Считай это подарком от моего отца.
Пальцы матери разжались. Вены на лбу Питера запульсировали сильнее.
– Да как ты…
– Я встретился с Эббой в Пенсильвании, – Мерритт отказывался разрывать зрительный контакт. – Я все знаю. Я знаю, что ты подкупил ее и заставил сказаться беременной. Я знаю, что ты оплатил ее учебу.
– Погоди, что? – Его мама обогнула его, чуть не упершись в охранный щит, чтобы взглянуть в лицо Мерритту, который все еще отказывался отрывать взгляд от мужчины, что вырастил его. – Эббу Маллин? Подкупил? – она резко развернулась. – Питер? – она удивленно прикоснулась к щиту. – Мерритт… это магия, так ведь?
– Закрой свой грязный рот, – предупредил Питер.
– Или что? – спросил Мерритт. Он сделал шаг вперед, и его щит сдвинулся вместе с ним, отпихивая Питера назад. Тот чуть не потерял равновесие. – Высечешь меня?
– Мерритт, не надо, – мама схватила его за руку. – Это ничем не поможет.
Хоть он и пытался расслабиться, Мерритт не доверял себе настолько, чтобы отпустить чары. Наконец он оторвал взгляд от Питера и посмотрел на мать.
– Я все вычислил в Генеалогическом обществе распространения магии. Точнее, Хюльда вычислила.
Его мать прикрыла рот рукой и покачала головой, ее глаза блестели от непролитых слез.
– Мне так жаль.
– Не извиняйся. – Он сумел улыбнуться, но улыбка быстро исчезла, когда Питер вернул себе самообладание.
– Выметайся из моего дома. С моей земли, – выплюнул он. – Или я…
– Что? – развернулся к нему Мерритт. – Позовешь констебля?
Питер подавился своими словами.
Мерритт испустил долгий выдох.
– Но я уйду.
Матери же он сказал:
– Если думаешь, что ты будешь в безопасности.
Роуз без колебаний кивнула.
– Конечно, Мерритт. Твой отец, – она указала на Питера, – никогда не поднимал на меня руку. Я тебе клянусь.
Питер Фернсби кипел по ту сторону щита. Истощение начало покусывать руки и ноги Мерритта, оттого что он так долго удерживал чары.
Он кивнул, успокоенный этим фактом. Но для Мерритта ситуация была другой.
– Отойди, – предупредил он.
– В моем собственном доме, – прорычал Питер, но отступил, не желая снова быть ударенным охранным заклятьем. Мерритт пошел за ним, держа щит между ними, пока не добрался до двери.
И все равно, на всякий случай, он добавил:
– Тронешь ее хоть пальцем, и я в кровавое пюре тебя изобью, понял?
Питер с красным лицом подошел к самому щиту, но прежде, чем он начал говорить, Мерритт добавил:
– Думаешь, я бы не смог?
Мужчина не ответил ему сразу – а другого ответа Мерритту и не требовалось.
Но он помедлил, потянувшись к дверной ручке. Обернулся к матери – его прекрасной матери. От эмоций его слова прозвучали глуше:
– Где мои сестры? – Он знал города, но это были большие города, а адресов у него не было…
– Не смей говорить ему, – ярился Питер.
Вперив в Мерритта взгляд жестких глаз, он добавил:
– Больше не возвращайся в мой дом. Не пиши. Я надавлю на все законные права, что у меня есть. Ты больше не часть этой семьи.
Мерритт сжал губы, затем почувствовал, что он, как ни странно, расслабился.
– Тогда почему ты меня так боишься? – спросил он, и на это у его отца ответа не было.
Открыв дверь, Мерритт сделал шаг наружу, в холодный полдень.
И этого было достаточно.
Глава 22
9 декабря 1846, остров Блаугдон, Род-Айленд
– Ну вот, пожалуй, и все, что я могу для вас сделать, – сказал Гиффорд, собирая свои бумаги со стола Мерритта. Стены были заново окрашены всего два дня назад, так что в комнате все еще немного пахло краской. В углу дремал Оуэйн. Хоть он и настоял на том, чтобы участвовать, занятие наскучило ему довольно быстро для мальчика двенадцати лет и пары веков. Мерритт поднялся со стула, удивленный, – он ожидал, что их дискуссия продлится еще час.
– И все? Это конец? – спросил он. Хоть, конечно, Гиффорд был человек чудной, Мерритту он начал нравиться. Пусть их уроки и не смогли напрямую разрешить его проблемы, но его теория о том, что магия привязана к личности (охранные чары – к защитным инстинктам, общение – к коммуникации, а хаократия – к гневу), помогла ему немного лучше понять себя. Ну и к тому же Мерритт был человек общительный, а в бухте Наррагансетт было не так и много людей.
Он проверил время по карманным часам – по хорошим часам, которые ему вместе с другими вещами вернули из исправительного учреждения округа Саффолк ранее на этой неделе. Хюльда чуть не разрыдалась при виде своей надежной и любимой черной сумки. Будь она достаточно большой, чтобы в нее влезть, она бы там жила.
Гиффорд улыбнулся.
– Конец моего преподавания, да. Я не волшебник, если вы не забыли. Лишь ценитель магии, – он открыл свой портфель, аккуратно положил внутрь бумаги, затем достал другие. – Хотя я полагаю, что вы можете счесть это интересным. Надеюсь, вы не против моего, эм, частного изучения вашей генеалогии.
Он вручил ему листок, покрытый ровными строчками, написанными безукоризненным почерком. Линии разветвлялись и оканчивались цифрами.
– Что это? – Проще спросить, чем расшифровывать самому.
– Мои приблизительные расчеты процентов ваших активных чар, – объяснил он, затем подошел поближе, встал сбоку, чтобы тоже видеть листок, и показывал пальцем, объясняя: – Суммарно, полагаю, вы – шестнадцатипроцентный маг.
Мерритт опустил листок.
– Шестнадцать, а? – У Хюльды было восемь, а у Бет только четыре. И все равно для такой небольшой цифры феноменально, что он мог делать столь многое.
– Очень хороший процент для наших дней! И мои предположения по вашим чарам, – продолжил он.
Мерритт вновь поднес листок к лицу и просматривал его, пока не нашел небольшой список в нижнем левом углу. Там значилось:
Охранные чары: щит
Общение: говорить с животными
Общение: говорить с растениями
Хаократия: восстанавливать порядок
Хаократия: случайные проявления
Хаократия: диссонирующее движение (слабое)
Хаократия: оживлять предметы (слабое)
Мерритт моргнул, глядя на список.
– Я могу такое делать?
Гиффорд помахал туда-сюда сжатой ладонью.
– Это прикидки, основанные на том, что я видел из ваших действий, и вашем рассказе о той неприятности с островом. – Мерритт встретился с Гиффордом вскоре после ареста Бэйли и объяснил так хорошо, как только смог – Хюльда заполнила пробелы, – что произошло, когда его глубоко зарытая хаократия… ну, взорвалась.
Гиффорд продолжил:
– В вашей семье определенно есть хаократия, хотя я бы, если честно, счел, что в вас она не пробудилась, если бы не этот эпизод. Я так жалею, что лично его не застал.
Мерритт был очень даже рад, что Гиффорд его не застал.
– И именно отсюда я вывожу восстанавливать порядок и случайные проявления.
Медленно кивнув, Мерритт спросил:
– А что такое эти «случайные проявления»?
– А, – Гиффорду как будто больно было это говорить. – Трудно сказать. Хаократия, она… неряшливая. Самая неряшливая магия, если не считать некромантию, – он хихикнул, но Мерритту потребовалась секунда, чтобы понять шутку. Ее мрачность его удивила. – Если честно, это такая запутанная категория, куда сваливается все, что нельзя отнести к другим категориям.
Оуэйн поднял голову, внезапно бодрый и очевидно заинтересованный.
– Понятно. А вот эти, остальные, – он показал на последние два пункта в списке.
– Эти, – извиняющимся тоном сказал Гиффорд, – те, что, я считаю, прошли мимо вас. Хотя вы могли их и ощутить – или нечто схожее – в той ситуации; я не могу найти других причин, почему вы, особенно так далеко по линии, обладали бы такими способностями. Однако, – он наклонился поближе, как будто хотел поделиться секретом, хотя в комнате больше никого не было, – я думаю, что линия Николсов неверна. – Николс – девичья фамилия матери Мерритта. – Я полагаю, где-то там затесались еще один или два сексуальных партнера, которые, по очевидным причинам, не появлялись ни в больничных записях, ни в наших исследованиях, – он пожал плечами. – Мы можем никогда не узнать. Как бы то ни было, возьмите.
– Понятно. Спасибо вам за это, – он приподнял листок.
«А что насчет меня?» – спросил Оуэйн.
– Послушайте, Гиффорд, – продолжил Мерритт, – а какой процент, как вы думаете, мог быть, скажем, у моего восьмиюродного дедушки? Если предположить, что он был по линии волшебников?