Барханов хмыкает.
— Вы обвиняете сотрудников тюрьмы?
— Не обвиняю. Я утверждаю. Если бы не было помощи изнутри, ни один чёрт не пробрался бы сюда. А уж унести заключённую с печатью — у меня слов нет. Это просто нелепость.
Барханов резко встаёт. Глаза сверкают.
Я не отступаю. Зир на моём плече шелестит.
— Сейчас он тебя сожрёт.
— У нас идёт расследование, — сквозь зубы говорит следователь. — И если вы продолжите мешать…
— Я продолжу, — перебиваю. — Пока Марию не найдут, я не уйду. Я буду ходить по вашей тюрьме, как призрак. А если она вдруг погибла…
Мы смотрим друг на друга. Ледяной поединок.
Барханов бьёт по столу. Бумаги взлетают.
— У графа Гаврилова остались долги, — тихо говорит следователь, понижая голос, как будто за стеной кто-то может подслушать.
Он откидывается на спинку стула, сцепляет пальцы и смотрит на меня с видом человека, который сейчас сообщит нечто важное, но неприятное.
Я молчу.
— Вы лжёте, — наконец говорю. — У графа не могло быть долгов. Он всю жизнь прожил достойно, наследство оформлено, счета чистые, бумаги в порядке. Я сам видел опись имущества.
Следователь Барханов не удивляется. Кажется, он этого и ждал.
— А вы не подумали, что часть бумаг могла быть оформлена на третьих лиц? На офшоры? На подставные фонды? Мы пока разбираемся.
Я резко наклоняюсь вперёд.
— Вы хотите сказать, что его дочь, Мария, была похищена… из-за долгов?
Он кивает.
— Именно. Мария — наследница. А значит, и долг теперь на ней. Похитители могли рассчитывать на выкуп в счёт этих обязательств. Или, быть может, даже отрабатывают свою инвестицию.
Я поднимаюсь и нервно хожу по кабинету, обдумывая — они заготовили эту версию заранее, когда узнали, что Мария- наследница, и ни в чем не виновна? Или это…
Меня пробирает холод.
— Какой долг? Сколько?
Следователь вытаскивает из папки лист бумаги, разворачивает его, изучает.
— Десять миллионов рублей.
Переспросить не могу.
Я просто не в состоянии. Десять. Миллионов.
Он уточняет.
— В золотых.
Молчание глухое, тяжёлое.
— Уточните, кому он должен был? — спрашиваю, стараясь не повысить голос.
— Мы над этим работаем, — отвечает он с тем же тоном. — Это рабочая версия, но пока она выглядит самой логичной.
— Рабочая версия? — теперь я уже не могу сдержаться. — Вы серьёзно? Граф Гаврилов умирает в своём доме, а его дочь наследница исчезает, и вы называете это рабочей версией?
Он равнодушно жмет плечами.
— А вы предлагаете нам версию о заговоре масонов? Или, может быть, она сама уехала в отпуск без паспорта, без вещей? С сорванным кулоном с шеи!
Я помню про кулон. Серебряный, старинный, на тонкой цепочке. Мария никогда с ним не расставалась. Его нашли внизу, у двери, слегка погнутым, будто сорвали.
Следователь подаётся вперёд.
— Поймите, мы не исключаем другие варианты. Но в мире, где всё имеет цену, — он делает паузу, — исчезновение девушки, которая унаследовала десятимиллионный долг, — это не совпадение.
— Она не знала ни о каком долге, — говорю. — Я с ней говорил перед ее арестом. Она говорила о чем угодно. Но ни слова — ни одного слова — про какие-то там долги.
— Потому что, она общалась очень мало со своим отцом.
Я нахмурился.
— Позвольте! Граф переписывает на нее все свое имущество, отписывает ей одной свое наследство. И не говорит ни слово о своих долгах? Которые практически оставляет своей дочери. Не могу в такое поверить. Граф был очень пунктуальным. Я бы даже сказал, дотошным.
— Барон, дело в том, что некоторые долги — могут быть не банковские. К примеру, давнее обязательство. Или — долг, который никогда не фиксировался на бумаге. Только в памяти тех, кто ждал его исполнения. Например, карточный…
— Преступники, вы хотите сказать?
— Назовите их как хотите, — он спокойно открывает новую папку, полную фотографий. На одной — Мария, улыбается. На другой — ворота усадьбы. На третьей — серое, мутное изображение мужчины в шляпе, снятого с камеры наружного наблюдения. — Мы ищем.
— Вы не сказали, кто именно требует долг.
Он вздыхает.
— Потому что не знаем. Или, точнее, пока не можем доказать. Есть несколько фамилий, но они не в нашей юрисдикции. Связи за границей. Мы думаем, что за этим может стоять группа, возможно, с интересами в недвижимости так же.
— Вы уж определитесь, то карточный, то какой-то недвижимости?
— Мы обязаны рассматривать все варианты, уж простите. Такая служба. А недвижимость — та самая усадьба. Земля под ней. Дом в центре Москвы. Картины. Архивы. Это — актив. А активы, как вы понимаете, покрывают обязательства.
Я вспоминаю дом на Арбате. Высокие потолки, мраморная лестница, портреты предков, пахнущие терпким лаком. Когда-то в этом доме играла музыка, звучал французский. А теперь… долг. В десять миллионов.
— Кто ещё знал об этом?
— Кто угодно. Слухи ходят. А в среде коллекционеров, у тех, кто покупает «объекты с историей», — такие слухи превращаются в бизнес-план.
— И вы думаете, за ней охотились?
— Раз выкрали — значит, да. Могут перепродать. Или спрятать, чтобы «заморозить» долг.
— Перепродать Марию⁈ Ну, вы уж совсем ударились в конспирологию, — тяжело вздыхаю.
Слишком все неожиданно, обычно я вижу человека насквозь. А тут, тру виски, подключаюсь к внутренним ресурсам.
Все тщетно.
— Знаете, как делают в Азии? Увозят наследника, пока сделка не оформлена. — Он встаёт, берёт папку.
— Это всё, что могу вам сказать. Пока.
Я встаю тоже. И уже у двери спрашиваю.
— А если это все-таки не долг? А если её увезли не из-за денег?
Следователь смотрит на меня с усталостью.
— Тогда всё гораздо хуже. Тогда нам придётся искать не тех, кто хочет вернуть долг. А тех, кто хочет отомстить. Или — уничтожить всё, что связано с этим именем.
— И вы допускаете такое?
Он кивнул.
— После того, что я видел на этой неделе? Я допускаю всё. Даже то, что граф сам знал, чем это кончится.
Ну, да.
Похоже, разбираться придется самому.
Я выхожу из здания тюрьмы.
На улице серо, небо низкое, как потолок в подвале. Под ногами — грязный, размокший снег, который никак не хочет уступать место весне. Машины плещутся по лужам. Люди идут мимо, уткнувшись в воротники, никому нет дела.
А у меня сердце барабанит. Стук в висках. Мария. Где ты?
Дребезжит в кармане телефон. Медленно беру его в руку.
Номер — незнакомый.
— Ты не туда пошёл, — говорит мужской голос. Низкий, глухой. — Следователь ничего не знает. Он просто повторяет то, что ему подсунули…
Глава 31
— Кто вы? –глухо спрашиваю я.
— Друг семьи. Её семьи. А теперь, видимо, и твоей. Если хочешь узнать, кому действительно был должен граф Гаврилов, — приходи. Сегодня в семь вечера. Старая библиотека на Арбатской.
— Как тебя зовут?
— Неважно, не беспокойся, я тебя узнаю сам.
Гудки.
Я стою с телефоном у уха, как идиот.
Библиотека на Арбатской? Эта библиотека была закрыта лет десять назад. Я точно помню.
До семи вечера не сижу — мечусь.
Еду в архив, звоню старому нотариусу семьи, Степану Григорьевичу, тот сбрасывает звонок. Захожу к бывшему сотруднику охраны графа Гаврилова, к Егору, но его нет дома. Поднимаюсь к его соседке — старушка с глазами-бусинами говорит, что 'Егор уехал, никому не сказал куда. Просто исчез.
Без двадцати семь я уже у двери.
Дом стоит между двумя магазинами, без вывески. Здание прошлого века, с облезшей лепниной и выбитыми буквами.
Толкаю дверь. Она легко поддаётся. Внутри — тишина. Пахнет старой бумагой, воском, и чем-то ещё — прелым.
Темно. Лишь один настольный светильник светит в глубине зала. Силуэт сидит за столом.
— Садись, — говорит он, не поднимая головы.
Сажусь.
— Кто вы?
Он смотрит. Лицо худое, нос с горбинкой, седая шевелюра зачёсана назад. Вспоминаю — точно. Георгий Львович. Когда-то приходил в усадьбу. Архивист. Или не только архивист?
— Я знал твою мать, — хрипло говорит он. — И знал графа задолго до того, как он стал «последним». Он не был святым. Но и не был глупцом.
Я не перебиваю. Он говорит размеренно, глядя куда-то вглубь зала.
— Десять миллионов — это не деньги. Это — обязательство. Обещание, которое он не выполнил. Не по контракту, а по крови.
— По крови?
— Он должен был отдать дочь… одним очень влиятельным людям.
Я чуть не вскочил.
— Что вы несёте?
Он кивает, словно этого и ждал.
— Граф нарушил слово. Отказался. Сказал, что передумал и дочь не отдаст.
— И её похитили, чтобы…?
— Чтобы напомнить — долги надо возвращать.
Я молчу. Стук в ушах возвращается.
— А кто эти люди? Где они?
Он встаёт.
— Я не могу сказать, у них — длинные руки. Если хочешь знать правду — езжай в монастырь в Сибири.
— К монахам?
— Да, там есть старец Михаил…
Приезжаю на место.
Станция маленькая, как на картинке с календаря. Две платформы, запах мазута и сырости. Поезд уходит, я остаюсь. Дует колкий северный ветер. Идет мокрый снег.
Конечно, надо было использовать для перемещения телепортер- Барса, но я хотел подумать в дороге.
Все произошедшее мне не нравилось. Но я понимаю, что меня втягивают в какую –то интригу, заманив Марию в ловушку.
Я должен вытащить ее любой ценой.
Смотрю в сторону леса — там, за соснами, монастырь. Показался между деревьями крест на куполе.
Я иду пешком.
Утоптанная проселочная дорога заканчивается почти сразу.
На шапке оседает снежная крошка, ботинки вязнут в грязи.
Вот так, по чужому совету — и в глушь, к монаху. К человеку, который якобы знал графа. Уцепился за нитку — и тяну.
К сожалению, других нитей нет.
Монастырь — скромный. Старый кирпич, деревянные двери, колокольня неработающая.