тца…
— А почему вы в другой раз так быстро из Москвы уехали? — растерянно спросил Павлик.
— Мать твоей Юльки, когда меня увидела, перекосилась вся. А я, говорит, думала, что тебя вместе с Ромой тогда увезли… Баба Клава, когда узнала обо всём, чтобы дальше шуму не произошло, меня уехать попросила.
Павлик недоумённо посмотрел на неё:
— Ты думаешь, Юлькина мать причастна к задержанию отца?
— Больше некому. Он как-то говорил, что когда с фронта вернулся, прохода ему не давала. Даже грозилась руки на себя наложить. А когда я в квартире появилась, эта кикимора поняла, что облом вышел, и сообщила, куда следует: мол, люди собираются, политику обсуждают и всё такое. Напиши сынок, куда следует, тебе должны ответить. Пусть правда выяснится, — мать с надеждой посмотрела на Павлика.
— Почему же ты только сейчас об этом говоришь? — спросил Павлик.
— А кто бы меня раньше слушать стал? В прежнее время люди старались поскорей позабыть, как друг на друга доносы писали. А Горбачёв пришёл, очухались, стали прежние дела поднимать, — она жалостно вздохнула. — Твоей сестре не до меня, в Ташкенте живёт, дочку одна воспитывает. Сначала, я сама хотела в Москву приехать, но силы уже не те. Чувствую, скоро Богу душу отдам.
— Хорошо, мама, я постараюсь, — пообещал на всякий случай Павлик. — Только дело может оказаться небыстрым.
— Мне не к спеху, напишешь, если жива буду, — мать махнула рукой. — Перед смертью я на тебя повидала и ладно, …можешь со спокойной душой домой возвращаться. Завтра с утра сестре твоей позвоню, чтоб в Ташкенте встретила, а сейчас спать давай…
Обескураженный Павлик, рассчитывающий пробыть здесь ещё хотя бы сутки, поплёлся на раскладушку. Он долго ворочался с боку на бок на скрипящих от старости пружинах и забылся только под утро.
Очнулся Павлик от чьего-то пристального взгляда. Мать сидела у изголовья и, не произнося ни единого слова, глядела на него.
— Вчера в темноте не смогла толком тебя рассмотреть, — пояснила она. — Вставай, электричка на Ташкент скоро. Татьяна будет ждать тебя в середине платформы под часами.
Поплескав в лицо противной тёплой воды, и поспешно собравшись, Павлик двинулся в обратную дорогу. Полусонный он долго блуждал по станции, в поисках своей электрички, и, наконец, отыскав, завалился в вагон и продремал до Ташкента.
Когда Павлик снова открыл глаза, состав, тормозя ход, уже приближался к вокзалу. За окном бежала серая асфальтовая платформа, мать и сама станция Арысь воспринимались, словно во сне. «Как я узнаю Таню, — подумал он с испугом. — Ведь мы не виделись около двадцати лет»…
Не заметив часов, Павлик дошёл до головы поезда и вернулся в недоумении на середину платформы.
— Здравствуй, Павлик, — произнёс сзади женский грудной голос.
Он испуганно обернулся и понял, что молодая круглолицая женщина с чуть раскосыми тёмными глазами, на которой задержался его взгляд при выходе из вагона, и есть его сестра. Не зная, как себя держать, Павлик неловко протянул руку:
— Мне бы билет на ближайший рейс достать, — смущённо попросил он.
Весело кивнув, Татьяна взяла его под локоть и повела к кассе на привокзальной площади.
— Мать, наверное, просила тебя в органы написать? — неожиданно поинтересовалась она. — Ни в коем случае не смей этого делать. Сейчас возьмём билет, и я тебе всё объясню…
Домой Павлик вернулся под утро, разбитый долгой дорогой и совершенно потерянный. Выскочив на морозец из здания аэропорта, он поспешил на отходящую электричку, отыскал пустой вагон и устроился у окна. Пока та, не спеша, катилась по заснеженным полям, Павлик постарался переварить информацию, словно ушатом холодной воды, окатившую его в Ташкенте.
«Со слов Татьяны выходило, что отец и баба Клава ему не родные. Когда мать с отцом познакомились, она уже находилась в положении. Тот мужчина, будучи женатым, занимал достаточно высокий пост. Влюбившись без памяти, отец проявил благородство и приютил её.…Видимо, Юлька если не знала, то уж во всяком случае, догадывалась. Тогда почему скрывала от него все эти годы, берегла его и семейный очаг? — чувствуя, что эмоции стали перехлёстывать, Павлик поднялся, вышел в тамбур и закурил. — Допустим, он напишет и получит положительный ответ. Кому теперь нужна правда, больше походящая на сведение счётов задним числом? С другой стороны, Борька уже взрослый и рано или поздно начнёт задавать вопросы о бабушках. Как объяснить, почему одна из них живёт под Ташкентом?» — Согласия противоречивым фактам не находилось. К тому же, после практически бессонной ночи, начинали ломить виски.
Перебрав пригородные полустанки, поезд незаметно добрался до вокзала. Так и не решив, как поступить, Павлик побрёл домой. Юлька не ожидала его так скоро. Увидев мрачную физиономию мужа, она ни о чём не стала спрашивать, лишь горестно покачала своей изящной головкой:
— Всё-таки сглазили нас! И почему чужое счастье так глаза застит…
После этой поездки их прежде уютная жизнь пошла наперекосяк.
XVIII
Теперь, когда отступать стало некуда, раздираемый противоречивыми чувствами, Плесков направил стопы в альма-матер. Попасть в институт оказалось несложно: где он отсутствовал всё это время, никто не проверял. Небрежно шагая по старенькому выщербленному паркету бесконечных коридоров, Женька независимо поглядывал по сторонам и не узнавал родных стен. По возрасту институту годился в ровесники солидный сорокалетний мужчина. Но вместо того, чтобы после бурно прожитой юности обрести неброский лоск зрелого интеллектуала, он потускнел, выглядя истаскавшимся провинциальным повесой. Суетливо спешащие на занятия доценты выглядели как сморщенные воздушные шарики, оставленные на балконе после отшумевших праздников. Новая власть превратила их в сереньких маргиналов, стремящихся любыми путями сохранить остатки собственного достоинства. В прежде монолитной мужской толпе теперь, вместо одиноких серых мышек, то и дело мелькали приятные девичьи лица. Громко восхищаясь последними американскими фильмами, они попутно щебетали о лабораторных и выглядели очень импозантно. Но ни одна из этих длинноногих дурёх в джинсах, куда-то спешащих по коридорам, даже отдалённо не напоминала Тому…
При нечаянных встречах Плескова чаще, попросту не узнавали, а признав, посматривали с завистью, как на новоявленного удачливого бизнесмена. Справедливости ради и он не горел жаждой мщения, стараясь в разговорах не затрагивать старых больных вопросов, и среди общего трёпа больше разузнавать, где после развала осели и потихоньку осваивали бизнес бывшие научные сотрудники. Вдоволь набродившись по этажам, Женька, наконец, отважился и зашагал к кабинету ректора. К внезапному появлению ученика дядя Саша отнёсся благосклонно.
— Словно Феникс из пепла, почти молод и по-прежнему хорош собой, — хмыкнул он, оглядев с головы до ног на пороге кабинета Женьку, вырядившегося по такому случаю в новый тёмно-синий представительский костюм. — Организуйте нам чайку, и меня ни для кого нет, — решительно объявил он секретарше, нажав кнопку селекторной связи.
— Вам тоже здоровья не занимать, — радостно улыбнулся Плесков в ответ. — Как работается на новом ответственном посту?
— Люди доверие, можно сказать, оказали, нужно соответствовать, — он достал из шкафа початую бутылку коньяку и два стакана. — Давай батьку твоего помянем, не возражаешь? Жаль, сгорел рано…
— Представить не могу, как бы он этот ГКЧП пережил. Иногда думаю: лучше уж так, — Женька горестно вздохнул и разом опрокинул стакан.
— Ты-то сам с кем в это время был? — поинтересовался дядя Саша, вкусно хрустя импортным крекером.
— Во второй или третий день путча, не помню точно, двинул из любопытства к Белому Дому. Возле Краснопресненского метро мир и тишина, родители своих чад в зоопарк ведут. Спустился в парк, за памятником Павлику Морозову на лужайках люди кучкуются. Некоторые целыми семьями пришли и на полном серьёзе обсуждают: как на случай атаки Российский Парламент защитить. Рядышком американцы из посольства спокойно погуливают, и наш демократический цирк наблюдают с любопытством. Потом сам Ростропович подъехал, и началось массовое братанье.… Когда уже темнеть стало, решили Белый Дом в несколько шеренг по периметру окружить, чтоб спецназовцев лишить манёвра. Я тоже в одну из шеренг встал, даже пол батона белого хлеба вручили в виде пайки. Постоял недолго, плюнул, и спать поехал.
— Орёл, что и говорить! — покачал головой дядя Саша. — В демократический процесс посильный вклад внёс. В митингах потом не участвовал? Я как-то по телевизору тебя в камуфляже видел.
Плесков махнул рукой:
— Лукавый попутал. Как заметил один умный человек: революции делаются мечтателями, а их плодами пользуются подонки.…Давайте, больше старое не поминать, с ним покончено раз и навсегда. Лучше за встречу выпьем.
— Не возражаю, — дядя Саша, как встарь, молодецки опрокинул вторую порцию и внимательно посмотрел на ученика:
— Слышал, конечно, что наш бывший аспирант защитился, и в Германии, в университете работает?
— Если б моя жена была дочкой академика, я бы сейчас тоже…
— Во-первых, никто не мешал на дочке академика жениться, ты сам Алевтину выбрал, — перебил его дядя Саша. — И во-вторых, ты когда-нибудь перестанешь её глазами на окружающих смотреть? Это не чиновничья должность, как-то зарекомендовать себя требуется.…Сейчас тебе обидно, понимаю, но виноват только сам. В своё время нужно было конкретным делом заняться, а не языком чесать и от одной к другой бабе шастать. Они ведь по головке мужика гладят, а когда сомлел, незаметно для него в нужную им сторону поворачивают, — Женька покраснел и потупился. — Ладно, не горюй, думаю ещё не всё потеряно. Говори, с чем пришёл.
— Вы возражать не будете, если на первых порах я сборку новых компьютеров при кафедре организую? — Плесков с надеждой посмотрел на бывшего шефа. — А то оборудование простаивает, ребята молодые не знают, куда себя деть.
— Сам в этих персоналках уже разбираешься? — дядя Саша отхлебнул остывшего чаю.