На это ушло, пожалуй, не менее получаса. Все это время историк не переставал прислушиваться к дыханию Миграта под соседними козлами. К очень громкому дыханию. С ним просто невозможно спать в одном помещении…
Освободив руки и потерев кисти, чтобы совершенно восстановить кровообращение, Хен Гот решился окончательно. Он выполз из-под козел. Подниматься не стал, медленно пополз, прижимаясь к полу, к соседним козлам, откуда доносился храп. Если Миграт вдруг проснется, осветит его ложе и увидит, что историка там нет, он наверняка схватится за оружие. Но вряд ли станет искать беглеца на полу… Перед каждым движением историк рукой обшаривал пространство перед собой, и лишь убедившись в том, что препятствия нет – продвигался еще на полметра. Такая тактика помогла ему без шума подобраться вплотную к спящему. Столь же медленным движением Хен Гот вытянул руку, коснувшись тряпок, – позволил пальцам углубиться под них. Коснулся рукоятки пистолета. Двумя пальцами ухватил. И потянул – по миллиметру, не быстрее. Сердце так грохотало в груди, что удивительно было – как это Магистр не проснулся от его стука. Наконец извлек. Снял с предохранителя. Хотел было нащупать рукой Миграта, но побоялся. Стрелять решил на звук. Храп рокотал, как морской прибой. Историк медлил, успокаивая дыхание. Потом поднялся на колени. Оружие придавало смелости. Навел, держа обеими руками. Еще секунду-другую обождал. Убивать оказалось страшно. Но все же он нажал.
Ему показалось, что бочки разлетятся от выстрелов – такой резонанс возник, когда пистолет, не останавливаясь, один за другим изверг девять узких факелов пламени, каждый раз на долю секунды освещая взметнувшиеся тряпки, скорчившееся тело под ними… Наконец все умолкло. Хен Гот обождал. Больше не было храпа. Тонко прохрипело – и наступила полная тишина. Оставалось только достать фонарик. Но историк не смог заставить себя засунуть руку в тряпье: не хотел пачкаться кровью. К тому же ноздри уловили запах гари: наверное, тряпье где-то затлело от выстрелов в упор. Да ведь можно было обойтись и без фонаря…
Теперь бояться было нечего. Но Хен Гот и к выходу почему-то направился ползком – так же, как приближался и к постели Миграта. Осторожность позволила бесшумно обогнуть бочку перед дверью. С трудом подсунув под дверь ладонь, Хен Гот потянул ее на себя. Безрезультатно. Подумав – вспомнил, что дверь отворялась наружу. Попробовал, медленно усиливая нажим, готовый каждое мгновение прервать действие – если скрипнет хоть самую малость. Миллиметр за миллиметром дверь отворялась, не производя никакого шума. Наконец стало можно выбраться. Хен Гот не замедлил воспользоваться открывшимся просветом.
По лестнице он поднимался тоже с великой осторожностью, но уже быстрее. Когда выбрался на поверхность – сам не поверил себе. Впервые вздохнул полной грудью. И кинулся бежать: в свете великого множества звезд, украшавших ассартское небо, можно было двигаться быстро, вовремя замечая препятствия.
Он чувствовал себя заново родившимся.
7
Миграт обождал немного. Фонариком осветил место, куда Хен Гот выпустил все заряды. Холостые, разумеется. Дураки все вымерли – кроме историка, надо думать. Ладонями погасил затлевшую тряпку. Усмехнулся. «Теперь ты – покойник, – подумал он. – Для всех: историк никак не удержит такую новость. Для Охранителя, для Изара – скончался…» Выполз из-под козел, стараясь не удариться головой о бочку. Проверил карманы – не выпало ли что-нибудь. Все было при нем.
На всякий случай выждал еще несколько минут. Потом покинул подвал. И уверенным шагом направился знакомым ему кратчайшим путем к тому месту, где обязательно должен был пройти историк, спеша к ближайшему из выходов из лабиринта, которые были известны ему, но не известны Миграту. Магистр знал, что Хен Гот в этой части города ориентируется плохо и, чтобы определиться, должен обязательно добраться до ближайшего известного ему приметного места. Таким наверняка окажется сохранившаяся коробка многоэтажного гаража – на одноэтажном фоне она была заметна даже отсюда.
Миграт оказался прав. До гаража он добрался первым, и лишь минуты через три услышал хруст битого бетона и громкое сопение пробиравшегося по бывшей улице историка. Обождав, пока Хен Гот не прошел мимо, отпустив его метров на пятнадцать, Магистр двинулся за ним, не очень таясь, понимая, что за шумом своего дыхания и собственных шагов историк не услышит преследователя, даже если Миграт будет топать изо всех сил, как делают, когда танцуют северный танец ара-га.
Глава девятая
1
Мне все-таки не удалось безмятежно проспать те немногие часы, что были отпущены обстоятельствами. Снова что-то застучало в виски – настойчиво, в тревожном ритме. Кто-то требовательно звал:
– Капитан Ульдемир! Капитан… Уль!
Еще не проснувшись как следует, я уже понял, кто это. И постарался ответить как можно более бодро, хотя в горле пересохло, как это бывает после сна, крепкого, как спирт. Так что несмотря на усилия я все же похрипывал:
– Это ты? Ты? Где ты? Я рад тебя слышать, Эла!
– Я вблизи. На Ассарте. И тоже рада. У тебя все в порядке?
– Более или менее. Почему ты сейчас не здесь? Тебе ведь так легко…
Она ответила не сразу. Но если бы я мог сейчас слышать ее голос, он наверняка звучал бы решительно. При прямом обмене мыслями о выражении голоса можно только догадываться, но я был уверен, что не ошибся.
– Думаю, Уль, это не нужно. К тому же у меня другое задание.
– Зачем же ты вызвала меня? Тебе нужна помощь?
Я произносил все это вслух, хотя она воспринимала, конечно, только мои мысли. И на слух голос мой сделался еще более хриплым.
– Нет. Хотела лишь предупредить тебя. Наши друзья…
Я не вмиг понял, что она имела в виду экипаж: ту четверку, что осталась с людьми Ястры, когда меня, как говорится, полетели сюда.
– Мои ребята в порядке. Совсем недавно мы разговаривали.
– Очень хорошо. Нужно, чтобы все вы как можно быстрее заняли свои позиции. События pазвиваются стpемительнее, чем ожидалось. Постарайся потоpопить их. Обстановка на планете сейчас, в главных чертах, такова…
Несколько минут она вводила меня в курс дела: что, где и как.
– Исходя из этого, и размести экипаж.
– Понял. Послушай…
– Желаю удачи. Всего.
И она исчезла из мысленного пространства. Я еще минуты три пытался молча докричаться до нее; она не слышала, а скорее – просто не пожелала больше разговаривать.
Нет, не дают человеку отдохнуть как следует. Да и вообще…
Я сидел на постели, свесив ноги на пол, и в голову лезли всякие не относящиеся к делу мысли – вроде того, что все проходит и нельзя дважды утопиться в одной и той же ложке воды.
А впрочем – что я, планетарное существо, знаю о людях космической стадии – пока сам еще не стал таким?
И снова вкралась пронзительная мысль: а не пора ли? Что, в самом деле, осталось мне в этом мире? Человека удерживают в этой жизни два чувства: любопытство относительно того, что еще не было пережито, и желание продлить или повторить то хорошее, что уже было. Но любопытство мое иссякает, его осталось уже на самом донышке, а хорошее почему-то имеет свойство не повторяться. Продлевать же то, что происходило со мной в последнее время, совершенно не хотелось. Так что я вроде бы мог уйти хоть сейчас. И что мне за дело до того, кто будет править на Ассарте и каким путем пойдут все семнадцать планет скопления Нагор? Все тем же самым пойдут – по прежним расчисленным орбитам…
Однако, кроме двух уже названных чувств, существует и еще одно: ощущение долга перед другими. Кто-то и в чем-то полагается на тебя и надеется, что ты выполнишь то, чего от тебя ждут.
Мои товарищи.
И – Ястра.
Я ведь месяцами приучал – и в конце концов приучил себя к мысли, что с нею – все, инцидент закрыт, все унес ветер.
Но, выходит, даже самого себя никогда не познаешь до конца. Есть в тебе такие уголки, куда тебе вход воспрещен. Во всяком случае, до поры до времени.
Может быть, там, в космической жизни, нас и ждет бесстрастие вечного наблюдателя. Но пока я здесь…
Ну что же, пусть ребята выходят на свои стартовые рубежи.
2
Докричаться до Рыцаря мне удалось не сразу. Да и когда он откликнулся, восприятие оставалось нечетким, кое-что приходилось просто угадывать.
– Рыцарь, я капитан. Срочно.
Ответа не было, и пришлось собрать все силы, чтобы усилить сигнал.
– Рыцарь, я капитан…
Мне в ответ пробормотали что-то неясное.
– Где вы сейчас?
– …Пути. Миновали…
Что они миновали, понять не удалось.
– Как скоро сможете прибыть? Срочное дело.
В ответ до меня донеслись звуки, в которых я скорее угадал по интонации, чем разобрал доброе немецкое ругательство. И еще несколько слов:
– …докла …мение …сли будет …зволено …дировать конвой, сможем быс…
Над ответом я раздумывал недолго:
– Нет. Нам пока не нужно терять законное положение. А если вы окажете сопротивление… обойдитесь без крови, иначе…
Уве-Йорген не стал дожидаться окончания фразы:
– …нятно …колько часов …монте …чнее не могу …место.
Я уже хотел бросить бесполезные попытки, когда связь вдруг установилась, как если бы включился дополнительный канал. Вероятно, все четверо объединили свои усилия и дали Уве-Йоргену возможность передавать и принимать сообщения, не слишком напрягаясь. А может быть, они, находясь в движении, вышли из теневой зоны, какую могло создать какое-то большое сооружение или источник поля.
– Капитан, я Рыцарь. Слышу хорошо. Прости за промедление: был очень приятный сон. Теперь внимательно слушаю.
– Какова обстановка? Объясни членораздельно.
– Я уже докладывал: мы усыплены и нас везут на тяжелой машине – видимо, в столицу.
Да, судя по четкости, расстояние между нами было небольшим.
– Ты все еще спишь?
– Для конвоя – сладко грежу. Чувствую себя как после месяца на курорте.