– По-моему, она спит, – ответил тот, – дыхание размеренное. Похоже, стреляют каким-то снотворным. Пару мелких дротиков с нее стряхнул.
– То есть только разбудить? – уточнил я, отрывая взгляд от спокойно расслабленного лица сестры, и не удержался от подколки, – ну это, как мы знаем, ты умеешь делать.
– Знаешь, Эльф…– произнес довольно сурово "прекрасный принц".
– Готово, – перебил его дед.
И подо мной рухнул пол.
*Одиночное плавание.*
Волна ледяной воды окатила меня с головы до ног, и я, закашлявшись, замолчал. Все, что происходило до этого момента, было наполнено страхом и криком. А так же темнотой и скоростью. Я и так американские горки не шибко люблю, а тут внезапно попал в их самый неприятный вариант – полет в темноте в неизвестность. Внезапное купание, сбив истерику, дало возможность отдышаться и оглядеться… в смысле, осознать происходящее. Скорость все еще чувствовалась, но в ушах уже, слава богу, не свистело. А главное, что она, скорость, можно сказать, стала горизонтальной, а не направлена вниз под жутким углом к этому самому горизонту.
С глубоким успокаивающим вздохом пришло осознание, как же в жизни все относительно! Вот скажи кто с утра, что я проведу ночь в другом мире одиноко плывущим в лодке по подземной реке в кромешной темноте, да ни за что б не поверил. А если б поверил, то с ума сошел бы. Однако после всего наслучавшегося за день во мне буквально расцвела радость, что всего-то плыву в лодочке по речке живой и здоровый… Хотя, конечно, не известно, надолго ли здоровый: рубашка-то мокрая, куртка осталась у Максиного деда, а здесь довольно прохладно.
Обхватив себя руками, я обнаружил, что все еще сжимаю Летино украшение в виде дерева. Жалко сестренку конечно, но у меня нет ни малейших сомнений, что Макс, как настоящий друг, сможет позаботиться о ней. Он товарищ надежный и ответственный. Так что за Лету можно быть спокойным. Хотя бы теоретически. И ей, безусловно, будет приятно, что ее Анджи сохранит сестричкино украшение в целости и сохранности до нашей встречи.
Надев деревце на шею, я спрятал его под рубашку, после чего оглядел окружающую темноту. Естественно, ничего не увидел, зато надумал лечь на дно отдохнуть, а не торчать пеньком. Стало несколько теплее, то ли на душе от украшенья, то ли от того, что борта лодки укрыли от ветерка. За бортом мягко журчала вода… успокаивая… убаюкивая…
Меня разбудили крики. Я попытался сесть, но шея и спина выразили яркий протест, заявив, что хоть деревянные мостки далеко не самый лучший матрас, но лучше еще немного на них полежать. Да и веки не спешили подниматься… Крики усилились… убеждая проснуться хоть ненадолго для выяснения обстановки.
Вцепившись в борта лодки, я поднял себя в сидячее положение. Крики как отрезало. Такой переход от шума к тишине пнул любопытство, заставившее разлепить глаза. Я все еще находился под землей, но было светло, поскольку на берегу стояли огромные осветительные лампы. А еще там стояло человек десять с самыми вытянутыми физиономиями, которые мне довелось увидеть в своей жизни. Один из них обвязанный веревкой, стоял недалеко от меня по колено в воде. Возможно, мы даже могли дотянуться друг до друга руками. Но на него напал столбняк, и единственное, что он смог сделать – так это моргнуть. Меня тем временем несло дальше, и ничего не оставалось делать, как только помахать им на прощание. Парочка людей помахала в ответ, но было видно, что сделала это чисто автоматически. Однако нашелся один, который вдруг ожил по-настоящему. Он что-то сказал. Потом крикнул и все пришли в движение, точнее в крик. Тот, что стоял уже в воде, бросился следом за мной, но довольно бурная вода сбила его с ног. Двое на берегу схватились за канат, помогая упавшему. Тот поднялся, но лодка его не ждала, а увеличивала разрыв.
И тут мне по проснувшимся мозгам стукнуло пониманием, что этот шанс спастись из пещер… был благополучно упущен. В принципе, потенциальный спаситель находился недалеко, да только течение здесь не маленькое. Даже если прыгнуть, сокращая дистанцию, то меня унесет, как перышко. Это еще не считая того, что водичка в речке, мягко говоря, студеная. От холода вполне кондрашка хватить может…
Вдруг крики на берегу изменились. Люди почти все стали показывать руками вперед по течению. Я тоже посмотрел туда и моментально нырнул в лодку. Через мгновение мое суденышко затянуло в туннель с очень низким потолком. Теперь даже сесть было невозможно. Вот теперь стало страшно, в голове зашевелилась разные недобрые предчувствия… Спустя полчаса мне надоело ими шевелить. Чтоб ни о чем не думать, я спел глупую детскую песенку. Потом взрослую, но такую же глупую. Потом перешел к нормальным и спел все, что знал. А одиночное плавание так и не кончилась. Следующим номером шли стихи. Их сменили сказки… Пересказ книжек занимал гораздо больше времени, чем фильмов и я себе твердо пообещал уделять им в будущем больше внимания. Покончив с литературой, я перешел к математике, затем к физике… Хотя больше всего мне хотелось перейти к физкультуре и немного размяться, но ее пришлось пропустить.
На мифах Древней Греции лодку выплюнуло в дневной свет, и я снова ощутил радость свободного падения. Вот только в этот раз ради разнообразия закричать не получилось: прилетевшая неизвестно откуда связка здоровых (сантиметров двадцать в диаметре) металлических колец, несильно стукнув в грудь, сбила дыхание, превратив великолепный вопль в противный кашель. Я схватил неожиданный подарочек и… в этот момент мы с лодкой приводнились. Точнее, она, ударившись носом о поверхность, вызвала всплеск, просто грандиозного масштаба, после чего наши пути разошлись, и я, выкинутый из суденышка беспощадными физическими законами, вошел в воду в индивидуальном порядке.
***
Как известно спасение утопающих, дело рук самих утопающих. Мне Анот это тысячу раз повторял. К счастью, не только повторял, но и учил плавать. Причем не просто учил, а закреплял, на уровне рефлексов. Вот на них-то родимых мне и удалось выплыть, поскольку голова абсолютно ничего не соображала.
Задев дно коленкой, я понял, что могу уже встать на ноги. Мозг в автоматическом режиме пробежался по ощущениям и, не обнаружив ничего кроме холода, поздравил с тем, что из последнего перелета удалось выйти живым и невредимым. Во всяком случая физически. На счет ментального здоровья такой уверенности не наблюдалось, поскольку передо мной на берегу стоял небольшой отряд вооруженных амазонок. По возрасту как Лета. Не исключено, чуть старше. В руках копья, за спиной луки, на поясах кинжалы. Первая мысль – кажется, я чуток переборщил с Древней Грецией. Мне слегка поплохело. Но тут в голову забежала вторая мысль, что зеленые одежды в стиле Робин Гуда, несколько не соответствуют представлениям о Греции. Тем более Древней… Хотя с другой стороны, Шервудский Лес звучал тоже не шибко оптимистично.
Впрочем, встречающие тоже вошли в ступор – таращились на меня, как на живое чудо. Или как на "пренеприятнейшее известие". Да к тому же еще мокрое. Последнее лично мне совершенно не нравилось. Однако выходить без предупреждения казалось не правильным… И опасным – уж слишком хищно выглядело оружие в руках встречающих.
– Здравствуйте! – сказал я, просто чтоб что-то сказать.
Две первых амазонки синхронно моргнули.
– Здрости… – начала повторять одна из них и, не договорив, обернулась, словно за советом к начальству. Стоявшие за ней тоже расступились, показывая, что они совсем не те, что несут ответственность. Из-за их спин вперед вышла девчонка моего возраста. Однако в отличие от старших, на ее лице не было написано идиотского удивления. Только строгая сосредоточенность. Я сразу догадался, что передо мной командир. Один только ее жесткий оценочный взгляд много чего стоил.
– Здростивуйти, – произнесла она исковерканное приветствие и тут же убила всякую надежду на языкознание, добавив что-то певуче непонятное. Зато от ее слов весь отряд как-то неуловимо подтянулся, словно к ним действительно «приехал ревизор». Или это так военная дисциплина подействовала. В любом случае, я не собирался корчить из себя кого-то значительного, а хотел стать очень вежливым молчаливым гостем, ни на чем не настаивающем, и ничего не просящем. Ну, разве что из воды выйти…
Командирша выразительно посмотрела мне на руку, в которой я по-прежнему сжимал связку "пойманных" колец.
– Вот, пожалуйста, – ответил я на ее взгляд, поспешно выходя (наконец-то) на берег и протягивая ей кольца. Мы оказались совсем близко и наши взгляды встретились. Ее глаза… обалденные фиолетовые глаза широко раскрылись и…
Меня Анот предупреждал, что взросление процесс очень сложный и непонятный. В результате чего человек становиться непредсказуемо чувствителен к весьма эфемерным вещам. Так вот, заглянув в глаза командирши, я ощутил, как взрослею. Мне даже показалось, что я готов стоять бесконечно, если, конечно, она будет так смотреть на меня.
К счастью, девчонка такого желания не продемонстрировала, уменьшив езгляд до хитро настороженного прищура. Меня несколько отпустило, и вменяемость, подвинув взросление, убедительно произнесло спасительную мантру показалось-уйдет-забудится. Амазонка же тем временем принялась раздавать полученные кольца, по очереди выкликая своих бойцов. Каждая девушка, подходя к командирше, вынимала стрелу из колчана, после чего под, видимо, ритуальные фразы происходил обмен ее на кольцо… Забавно только что при этом смотрели они только на меня. Прямо в глаза. Никаких приступов взросления не происходило, но и отводить взгляд в сторону было как-то неудобно. Поэтому мне не удалось рассмотреть, как они ухитрялись не натыкаться друг на друга. А еще стало интересно, как командирша изловчается снимать кольца со связки. Однако прежде чем меня окончательно заело любопытство, процедура раздачи подошла к концу.
Почему-то меня ничуть не удивило, что всем хватило по кольцу. В руках командирши осталось только одно, которое она надела на себе на голову. Затем, не говоря ни слова, она добавила к собранным стрелам свою и затем, встав на колени, протянула всю коллекцию мне. В растерянности я взглянул на оставшихся стоять амазонок. Видимо, они мой немой вопрос истолковали как-то по-своему, потому что вместо подсказок пояснений дружно короновали себя кольцами и опустились на колени, открыв моему взору огромную толпу зрителей, стоявших в метрах ста за их спинами. Причем очень молчаливую толпу… Только клекот летающих кинокамер, на который я раньше совершенно не обращал внимания, разносился над полем.