Но Монстр моим речам не внял. Наверное, из-за того, что я ему говорил чистую правду, а не пытался навешать лапши на уши. Даже выданная сухая футболка Анота не прибавила ему ни грамма понимания. Переоделся, хлопнул дверью и привет.
Лета тут же ему в ответ прокричала что-то грозное из ванной. Будто он мог ее услышать! У нее душ на полную шумит, да дверь (естественно) закрыта! А он, вообще, уже ушел!.. В общем, о рациональном мышлении говорить не приходится. Одни эмоции. Лично мне этого добра хватило с избытком, поэтому, пока сестрица по новой не начала фонтанировать возмущениями, я ушел к себе.
Самое шикарное, что есть в моей комнате – это окно. Большое, просто огромное, с широким подоконником и прямо напротив двери. Входишь и ничего не замечаешь, так как перед тобой вспыхивает золото осенней листвы. У нас еще дом так стоит, что в лучах солнца все деревья кажутся облитыми огнем. В общем, обалденно красиво, пока, конечно, листья не облетят.
А до той поры, лови момент, любуйся. Подходи к окну и… Как там у классика: "Так взмахнул бы руками и полетел…"
Главное, вниз не смотреть. Потому что куцый замызганный палисадник, упирающийся в гаражи, плюс помойка с впечатанным в грязь мусором, моментом вернут к прозе жизни.
Ну, а меня, как "аборигена", к этому самому окну вообще не тянет. Мой первый взгляд всегда падает на кучку учебников на столе. Это вот у взрослых восьмичасовой рабочий день и законное домашнее время отдыха. У нас же "счастливое детство", поэтому мы вынуждены шесть часов отсидеть в школе, а потом еще два-три часа (в лучшем случае) за домашними заданиями проторчать. И это включая субботы! А воскресения, убитые домашками к понедельникам?! Форменное издевательство, по-моему. Причем узаконенное. Так что хочешь, не хочешь, а приходится усаживаться за стол.
Но прежде чем я решил, с чего начать, раздался требовательный крик:
– Анжи, ты где?
– Здесь, – автоматически ответил я и тут же добавил, – Занят!
Впрочем, мог бы и не добавлять, поскольку дверь уже распахнулась, и моя старшАя, как обычно, без стука, решительно вошла в комнату.
– Ты занят? Чем?
– Знаешь, в школе порой задают уроки, и их иногда приходится делать, – для убедительности, я даже потряс первым попавшимся под руку учебником.
– Остряк, – обойдя меня, сестрица подошла к окну и присела на краешек стола, – значит, твой монстр ушел…
– Это твой монстр, – поправил я ее, – а мой друг.
Лета улыбнулась, но, к моему удивлению, не раздраженно-ядовито, а довольно нежно.
– Что, ку-узен, с чудовищами дружишь?
– Ну, не всем дано хороводы с эльфами водить.
– Хм… – сестрица как бы рассеяно посмотрела в окно. Помнится, в прошлом году я застал ее с подружками, отрабатывающими такой взгляд. Хотя надо сказать, вид из моего окна ей действительно симпатичен. Она даже подумывала поменяться со мной комнатами. Вот только здесь места для ее двух шкафов со шмотками недостаточно. Любовалась сестрица заоконным пейзажем недолго, даже минуты не прошло, как она повернулась ко мне.
– Ты, между прочим, мне не объяснил, зачем понадобилось его звать?
– Никто его не звал, – протянул я скучающим тоном, – Макс частенько заходит ко мне просто так. Ты ведь обычно шатаешься по своим толкиенутым сборищам, поэтому с ним не пересекалась.
– Не менять же мне свою жизнь из-за твоих друзей! – тоном оскорбленной невинности возмутилась Лета.
Озвученная мысль отозвалась во мне растерянным непониманием:
– Ну, и не меняй свою жизнь. Это ж мои друзья, а не твои. Да если б не пара странных обстоятельств, то вы б вообще не встретились.
– Действительно, – сестрица бегло глянула в окно, – Кстати, ты давно его знаешь?
– Третий год. Он к нам позапрошлой осенью в класс пришел.
Глазенки у старшОй моментально стали большие и круглые:
– Он в твоем классе?!
Я кивнул, ожидая услышать идиотский смех. Так всегда бывает: сначала удивляются безмерно, потом ржут. Правда, замолкают быстро. Посмотрят в удивительные глазки Максика, послушают, как он зубами скрипит, и тут же перестают смеяться.
Однако Лета обошлась без всяких "Хи-хи", да "Ха-ха ", лишь во взгляде легкая смешинка мелькнула. После чего она опять картинно уставилась в окно, добавив с грустью:
– Если б я знала, что он такой молодой, то, конечно, вела себя посдержанней. А тут открываю глаза и вижу, – на ее губах снова заиграла улыбка, – перед собой эдакое матерое человечище…
– Да он просто за лето здорово вымахал.
– Не важно, – она царственно взмахнула рукой, словно отбрасывая мои слова, – я пришла не за этим. Что будем говорить родителям?
– А зачем им что-нибудь говорить? – не включился я.
– У тебя на лбу шишка размером с кулак, от табуретки остались одни палочки да щепочки, радио оборвано… Думаешь, вопросов не будет?
Невольно отметив, что о своих проблемах сестренка "забыла" упомянуть, я пожал плечами:
– Можно правду рассказать.
– Шутишь? – неуверенно переспросила Лета.
– Не знаю… Наверное, нет. Меня гораздо больше волнует завтрашняя алгебра, чем объяснения с матерью и Анотом.
– У тебя в руках "История".
– Завтрашняя история меня волнует не меньше алгебры, – парировал я, – если же хочешь что-нибудь придумать, то валяй. Возражений нет. Только дай мне знать, что да как. Кстати, в легенду не забудь включить пару слов о своем разбитом носе…
Фыркнув, Лета оторвалась от стола и направилась к выходу.
– Между прочим, – обернулась она в дверях, – твой Монстр забыл свою рубашку…
– И что?
– Да ничего… – она слегка замялась, – может, отнести ему надо.
– Хорошо, отнеси.
– Я?!!!
– А то кто же еще? – как бы всерьез заявил я, – конечно, ты!
Искреннее Летино недоумение плавно перетекло в прищуренное "Шалишь, парниша", но мое лицо по-прежнему излучало спокойную уверенность в собственной правоте. Однако старшая абсолютно бесчестным образом показала мне язык и я, не выдержав, рассмеялся. Ее ответная усмешка обозначала скорее снисходительность, чем веселье.
– Слабак ты, братец, – констатировала она, картинно поправляя волосы, – мог бы придумать что-нибудь поостроумней, чем эта глупость.
– Ну, почему сразу "глупость", да "слабак"? – автоматически возмутился я, – если ты не можешь посмотреть на случившееся с другой стороны, то зачем же сразу обзываться?
– Анджи, не болтай ерунды. Ведь нет никакой другой стороны! Тебе хотелось меня подловить, но не получилось. А теперь несешь какую-то ерунду. Ты что, всерьез веришь, что я клюну на твои речи и побегу вымаливать прощение у твоего монстра?
– Во-первых, твоего монстра… Мы ведь уже договорились об этом.
– Окей, моего монстра… – с какой-то плотоядной улыбкой согласилась она, от чего идея ее примирения с Максом внезапно показалась мне довольно дельной и весьма многообещающей… Что именно обещающей, додумывать было некогда, поскольку требовалось ковать железо, пока горячо. Внутренне собравшись, я воодушевленно продолжил:
– Во-вторых, ты тут сама пару минут назад высказывалась, что могла бы быть посдержанней…
– По-моему, ты передергиваешь…
– …но, с другой стороны, – не обращая внимания на ее реплику, напирал я, – твою агрессивную реакцию легко понять…
– Вот спасибочки…
– …ты очнулась после обморока и увидела абсолютно незнакомого человека, склонившегося над тобой. Тут действительно не мудрено растеряться. Однако теперь-то ты понимаешь, что никто тебя не собирался ни обижать, ни унижать. Просто произошло небольшое досадное недоразумение. Согласись… – легкая пауза для оценки настроение уговариваемой. Похоже, что она начинала подозревать запудривание мозгов. Такой поворот к критическому взгляду убьет всю мою подготовку. Значит, срочно его нужно сбить, переключив внимание на что-то личное:
– …это очень похоже на тот случай, когда ты, готовясь к школьному спектаклю, наложила на себя грим ведьмы и пошла спросить мнение матери, хорошо ли получилось.
– О!.. – весело рассмеялась Лета, окунаясь в воспоминания, – в жизни не забуду, как она визжала!
Стараясь не выдать своей радости, что сумел отвлечь "клиентку" от скептического рационализма, я слегка подтолкнул разговор в нужном направлении:
– Но ведь ты не собиралась ее специально пугать?..
– Конечно, нет! – послушно откликнулась сестрица, – ты ведь сам только что сказал: я просто подбирала грим для роли…
– Ну, так Макс тоже не собирался тебя пугать, – подхватил я, – Скорей наоборот! Он проявил себя как чуткий, сострадательный человек, способный прийти на помощь и позаботиться о ближнем. Ближним, если не понятно, была ты.
Лета скептически изогнула губы, но чувствовалось, что мои слова попали в благодатную почву.
– Шутки шутками, – продолжал я, – но ведь действовал он из лучших побуждений. А что получил в ответ? Только грубость. Пускай непреднамеренную, но грубость. Так что как ни крути, но получается, что ты как минимум задолжала ему извинения. Не говоря уж о благодарностях. Однако, с другой стороны, после возникшего недоразумения вы вдвоем наговорили столько глупостей, что идея бежать за Максом вдогонку, да еще с извинениями, становится совершенно неприемлемой. Что вам нужно, это начать ваше знакомство сначала. Вот тут вас может выручить забытая рубашка. Ее возврат будет выглядеть как жест примирения. Можно сказать, естественный жест примирения, который даст тебе возможность эффектно показать себя в совершенно новом свете…
– В новом свете… – пробормотала сестрица, переводя свой взгляд с меня в заоконные дали, а затем почти неслышно повторила, – …показаться в новом свете…
– Ну, да, – я постарался придать голосу как можно больше вкрадчивой мягкости, – в абсолютно новом свете. Будешь выглядеть, как разумный человек, который выше случайных мелких недоразумений. Покажешь свою способность переступить через непонимание и начать все с чистого листа. Это ведь так естественно – вернуть человеку забытую вещь…
Взгляд Леты слегка поплыл, показывая близость к трансу, а значит, интонации должны приобрести монотонную мерность маятника: