– Даже ничего не надо говорить… Достаточно просто протянуть руку… и улыбнуться… Ведь одной улыбкой так много можно… обозначить… Просто улыбнуться… Оставив сразу позади… все несуразности… первого знакомства… Он, скорей всего, этого не ждет… и от неожиданности… смутится… может, покраснеет… Такой большой… красный… смущенный… которого можно…
– …поцеловать… – задумчиво прошептала Лета.
– Поцеловать?! – обалдело повторил я за ней и замолчал, пытаясь подобрать слова, поскольку девяносто девять процентов мысленной энергии мгновенно ушло на осмысливание вопроса, как меня вообще занесло в область поцелуев. Мое же хваленое красноречие, тем временем, весьма красноречиво забуксовало на месте, не родив ничего, кроме идиотского: "…ну может только слегка". Вздрогнув, Лета оторвала свой взгляд от окна и уставилась на меня, словно на невиданный фрукт. Но я, еще находясь в словесном ступоре, лишь невольно повторил:
– Слегка… может… только…
Вспыхнувшие глаза сестрицы мгновенно набрали мощность боевых лазеров.
– А ну-ка, Анджей, будь умничкой, – процедила она сквозь зубы, делая шаг в мою сторону, – объясни, что за ахинею ты тут несешь?
– Какую ахинею? – ответил я с искреннем недоумением, – у меня и в мыслях не было говорить о… – слово "поцелуях" чуть не сорвалось с языка, но наконец-то включившиеся инстинкты самосохранения удержали от такой страшной ошибки, – …о какой-то ахинее. Просто, на мой взгляд, Макс за свои действия заслуживает благодарности. Я понимаю, что для тебя был своего рода шок, когда ты его увидела, но теперь, зная, что произошло на самом деле, ты должна по-новому взглянуть на ситуацию. Ведь ты согласна, что Макс действовал разумно и…
– Стоп, братец, – Лета решительно двинулась ко мне, – заткнись!
– Но…
– А не заткнешься, то сделаю вот так, – и она молниеносным движением ткнула пальцем в мою шишку.
– Ай! – невольно вскрикнул я, хватаясь за свой многострадальный лоб, – ты что, сдурела, что ли? Больно ведь!
– Это было "во-первых", – зловеще заявила старшАя, делая шаг назад, – во-вторых, я прекрасно помню, как ты уболтал меня до того, что я поперлась как дура в воскресенье к пяти утра в школу!
– Но ведь это было на первое апреля!
Летина рука подобно разъярённой кобре вскинулась для нового удара.
– Молчу-молчу!..
– В-третьих, – продолжила сестрица, дожигая меня взглядом, – это твой друг. Во всяком случае, был. А если ты хочешь, чтоб так и оставалось, то тебе надо позаботиться и о нем, и о его вещах. Тем более что идти далеко не надо. Вон он, в палисадничке на скамеечке сидит…
Тут же развернувшись к окну, я действительно увидел внизу Макса, только он уже не сидел, а стоял, явно собираясь уходить.
– И в последних, – бросила Лета, снова направляясь к двери, – я б на твоем месте сильно с уроками не парилась.
– Это почему?
– А потому что любой, – сестрица обернулась на пороге комнаты, – кто взглянет на тебя, поймет, что сегодня тебе было явно не до уроков…
Ещё разок ощупав шишку, я вопросительно посмотрел старшОй в глаза,
– Да, это действительно паршиво выглядит, – с любезной ядовитостью подтвердила она и, гордо задрав нос, вышла из комнаты, не забыв напоследок так шибануть дверью, что у меня прямо мозготрясение случилось. С жертвами и разрушениями.
Да какие там разрушения! Скорей тотальное уничтожение. Как цунами вдарило: были мозги – стала жидкая грязь. Даже в глазах от такого перехода поплыло. Причем не в каком-то там переносном смысле, а в натуральную.
А тут еще шишка на лбу яростно запульсировала болью, отчего моя бедная несчастная голова, срезонировав, мощно и протяжно загудела. Вся целиком. Словно колокол, по которому вдарили огромной кувалдой. А потом внутри стало булькать! Или взрываться. То сильней, то слабей. Но все чаще и чаще… И еще нагревалось! Там все кипело!
Обхватив голову руками, я взвыл от боли и страха, но неожиданный спазм в горле запер мой вой внутри, выпустив лишь жалкие хрипы и попискивания. По-моему, из глаз потекли слезы…
И тут взгляд остановился на учебнике. На простом учебнике, который спокойненько, раздражающе спокойненько, падал себе на пол в эдаком неторопливом режиме замедленной съемки.
У меня, понимаешь, в голове светопреставление происходит… А он падает… с неторопливой спокойностью…
Не выдержав такого издевательства, я, откинувшись на спинку, со всей дури, на зависть всяким Пеле и Марадонам, нанес по книженции удар ногой, после чего, внезапно ощутив комфорт кресла, погрузился во мрак.
*А че-то было?*
Звук открываемой двери сверкнул зеленой молнией и я, разлепив глаза, внезапно осознал, что самый странный из виденных мной снов, слава богу, кончился. Правда, радость очень быстро сменилась недоумением, когда мне в лицо впечатался полиэтиленовый пакет с чем-то мягким (опять-таки, слава богу) внутри.
– Вот, – ударил по ушам Летин голос, не давая прийти в себя, – я тебе приготовила, можешь идти…
Убрав пакет с лица, я уставился на стоящую в дверях сестрицу, пытаясь сообразить что, собственно говоря, происходит. Не получилось. Пришлось спросить:
– Куда?
– Куда собирался… – последовал весьма информативный ответ, – только давай быстро, чтоб успеть до прихода родителей вернуться. Понятно?
Я посмотрел на сверток в своих руках, потом в окно. Деревья качали остатками листвы, но подсказки, куда пойти и откуда вернуться, не давали. Пришлось вопросительно смотреть на сестрицу, однако Лета почему-то поняла его иначе.
– Вижу, что понятно, – вынесла она свой вердикт.
– Вообще-то, нет, – честно признался я, но нужного впечатления не произвел. Сестра, лишь громко хмыкнув и, пожелав кончать с придуростями, просто вышла из комнаты.
Пришлось за ответами заглянуть в пакет. Там оказалась рубашка. Причем мокрая и большая. Я в такую пелёночку раза два смог бы обернуться. У Анота и то рубашки поменьше будут. Так к кому нужно ее отнести? И почему она мокрая? Стирали ее, что ли?
Пихнув рубашку в пакет, я решительно встал с кресла, собираясь потребовать у сестры каких-нибудь объяснений.
Но случайный взгляд в сторону нелюбимого шкафа, в момент выбил из меня боевой настрой.
Вообще-то, любимого шкафа у меня нет. У меня он только один и единственный. Просто, когда лет пять тому назад Анот перетаскивал его из Летиной комнаты, я устроил грандиозный скандал, утверждая, что данный предмет мебели откровенно девчоночий, так как у мальчишечьих, по моему тогдашнему убеждению, никаких зеркал на двери быть не может, тем более, таких огромных. Теперь-то я, конечно, не так категоричен, но к шкафу все равно относиться лучше не стал.
А как, спрашивается, к нему относиться, если на тебя вместо тринадцатилетнего подростка смотрит мелкий пацаненок, да еще с огромной шишкой на лбу, игриво торчащей из рыжей челки! Прям какой-то пони-единорог!
Я поначалу даже глазам своим не поверил. Протер их тщательно – не помогло. Подошёл поближе к зеркалу, потыкал пальцем в отражение – оно не изменилось. И только после этого решился потрогать свой лоб, чтоб убедиться. И убедился – "рог" присутствует. Торчал ровно посередине. А завтра, между прочим, в школу! Да я там с таким украшением, в момент гвоздем программы стану! Народ к нам в класс на экскурсии будет ходить, чтоб на меня попялиться. И, главное, в памяти ни малейшего намека, откуда шишка вообще взялась на мою голову.
Впрочем, с отсутствием намеков я явно погорячился, поскольку где-то, на краю сознания, что-то мерещилось. Словно легкое полупрозрачное облачко мелькнуло. Прикрыв глаза, я подхватил его, потянул, начав разматывать воспоминания… В голове внезапно стали возникать смутные картинки: сковородка, Макс, яичница, табуретка, радио, рубашка, Лета, 'История'. Яркий калейдоскоп событий с "привкусом" ненастоящности. Словно сон вспоминаю. Но в руках мокрая рубашка, на лбу шишка, а подо лбом, на лице, недоумение, поскольку "просмотренное" казалось очень правдивым!
Но я ведь спал! Меня разбудил звук открывающейся двери. А до этого мне явно что-то снилось… Или не снилось? Или снилось? Да как теперь в принципе разобраться, что снилось, а что не снилось! Или я еще сплю? У меня ведь случались довольно забавные ситуации, когда снилось, что проснулся. А потом еще раз просыпаешься и тупо смотришь на потолок, пытаясь разгадать, почему еще лежу в постели, если, вроде как, уже одевался и завтракал? А разок такая белиберда снилась, что приходилось целенаправленно заставлять себя проснуться… вот только не я замечал, как засыпал опять. Соответственно, продолжение сна воспринималось реальностью. В общем, на "молоке" случалось обжигаться, поэтому все непонятки скатились к естественному выводу: "Вдруг и сейчас нечто похожее?"
Быстро вернувшись в кресло, я, закрыв глаза, постарался расслабиться, приглашая сонливость. Не вышло. Начал медленно считать овечек… На двести пятьдесят девятой, плюнул на это дело и перелег на кровать. Потом опять в кресло. Ничего путного не выходило. Идея разбудить себя щипанием привела к двум синякам и мрачному осознанию вынужденности сдаваться на милость реальности. Сделав "контрольный выстрел" в виде умывания холодной водой, я заглянул на кухню, где обнаружил лежащий на столе маленький прямоугольничек оборванной розетки и само радио. Отсутствие табуретки намекало на необходимость найти новое посадочное место для семейных ужинов. Сковородка лежала в мойке. Сразу зазудела шишка, словно посылая волны реальности по телу, стало как-то не по себе. Я поспешно развернулся и вернулся в свою комнату.
Около кресла, инородным пятном, белел пакет с рубашкой. Внезапное раздражение предложило запиннуть его куда-нибудь подальше, но за два шага от двери оно схлынуло, оставив обреченную апатию, у которой набралось сил только на задвигание ногой под стол. Хватило одного пенальти…
Я остановился как вкопанный, внезапно припомнив еще один маленький кусочек своего "сна". Там учебник падал медленно! Прям неестественно медленно. Так ни одна книжка не падает. Но если вспомнить, как был пробит "штрафной"…